Неточные совпадения
— Вы ошибаетесь опять: я вовсе не гастроном: у меня прескверный желудок. Но музыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку в
медицинском отношении. Вечером же она, напротив, слишком раздражает мои нервы: мне делается или слишком грустно, или слишком весело.
То и другое утомительно, когда нет положительной причины грустить или радоваться, и притом грусть в обществе смешна, а слишком большая веселость неприлична…
То есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого: все это произведено было в совершенном порядке и в полной точности:
медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою чуть не бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло…
— Как вы думаете, — спросил Василий Иванович после некоторого молчания, — ведь он не на
медицинском поприще достигнет
той известности, которую вы ему пророчите?
— Дальше? Хорошо. Если желание сильно
то исполнение не замедлит. В одной со мной квартире жил студент, который принял во мне участие и помог мне, года через полтора, сдать экзамены для поступления в
медицинский колледж. Как видите, я оказался способным человеком…
Я узнал потом, что этот доктор (вот
тот самый молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия Макара Ивановича лечил его) весьма внимательно относился к пациенту и — не умею я только говорить их
медицинским языком — предполагал в нем целое осложнение разных болезней.
Помню даже промелькнувшую тогда одну догадку: именно безобразие и бессмыслица
той последней яростной вспышки его при известии о Бьоринге и отсылка оскорбительного тогдашнего письма; именно эта крайность и могла служить как бы пророчеством и предтечей самой радикальной перемены в чувствах его и близкого возвращения его к здравому смыслу; это должно было быть почти как в болезни, думал я, и он именно должен был прийти к противоположной точке —
медицинский эпизод и больше ничего!
— О, я не в
том смысле; я употребил слово в его общем смысле. Ну, там религиозный бродяга, ну, набожный, а все-таки бродяга. В хорошем, почтенном смысле, но бродяга… Я с
медицинской точки…
Мне нравилась его как бы простоватость, которую я наконец разглядел в нем, и некоторая привязанность его к нашему семейству, так что я решился наконец ему простить его
медицинское высокомерие и, сверх
того, научил его мыть себе руки и чистить ногти, если уж он не может носить чистого белья.
Веревкин каждый день ездил в бахаревский дом. Его появление всегда оживляло раскольничью строгость семейной обстановки, и даже сама Марья Степановна как-то делалась мягче и словоохотливее. Что касается Верочки,
то эта умная девушка не предавалась особенным восторгам, а относилась к жениху, как относятся благоразумные больные к хорошо испытанному и верному
медицинскому средству. Иногда она умела очень тонко посмеяться над простоватой «натурой» Nicolas, который даже смущался и начинал так смешно вздыхать.
И вот как раз отыскали и оружие, выслушав от Григория, которому подана была возможная
медицинская помощь, довольно связный, хотя слабым и прерывающимся голосом переданный рассказ о
том, как он был повержен.
А между
тем как раз у него сидели в эту минуту за ералашем прокурор и наш земский врач Варвинский, молодой человек, только что к нам прибывший из Петербурга, один из блистательно окончивших курс в Петербургской
медицинской академии.
Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков, что тут никакого нет притворства, что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая о тяжелой судьбе нашей сельской женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ слишком вскоре после тяжелых, неправильных, безо всякой
медицинской помощи родов; кроме
того, от безвыходного горя, от побоев и проч., чего иные женские натуры выносить по общему примеру все-таки не могут.
Саша ее репетитор по занятиям медициною, но еще больше нужна его помощь по приготовлению из
тех предметов гимназического курса для экзамена, заниматься которыми ей одной было бы уж слишком скучно; особенно ужасная вещь — это математика: едва ли не еще скучнее латинский язык; но нельзя, надобно поскучать над ними, впрочем, не очень же много: для экзамена, заменяющего гимназический аттестат, в
медицинской академии требуется очень, очень немного: например, я не поручусь, что Вера Павловна когда-нибудь достигнет такого совершенства в латинском языке, чтобы перевести хотя две строки из Корнелия Непота, но она уже умеет разбирать латинские фразы, попадающиеся в
медицинских книгах, потому что это знание, надобное ей, да и очень не мудреное.
По денежным своим делам Лопухов принадлежал к
тому очень малому меньшинству
медицинских вольнослушающих,
то есть не живущих на казенном содержании, студентов, которое не голодает и не холодает. Как и чем живет огромное большинство их — это богу, конечно, известно, а людям непостижимо. Но наш рассказ не хочет заниматься людьми, нуждающимися в съестном продовольствии; потому он упомянет лишь в двух — трех словах о времени, когда Лопухов находился в таком неприличном состоянии.
Я стал оканчивать курс в гимназии; убедил отца отпустить меня в
Медицинскую академию, вместо
того чтобы определять в чиновники.
Месяца через три по открытии магазина приехал к Кирсанову один отчасти знакомый, а больше незнакомый собрат его по медицине, много рассказывал о разных
медицинских казусах, всего больше об удивительных успехах своей методы врачевания, состоявшей в
том, чтобы класть вдоль по груди и по животу два узенькие и длинные мешочка, наполненные толченым льдом и завернутые каждый в четыре салфетки, а в заключение всего сказал, что один из его знакомых желает познакомиться с Кирсановым.
В
Медицинской академии есть много людей всяких сортов, есть, между прочим, и семинаристы: они имеют знакомства в Духовной академии, — через них были в ней знакомства и у Лопухова. Один из знакомых ему студентов Духовной академии, — не близкий, но хороший знакомый, — кончил курс год
тому назад и был священником в каком-то здании с бесконечными коридорами на Васильевском острове. Вот к нему-то и отправился Лопухов, и по экстренности случая и позднему времени, даже на извозчике.
Так, например,
медицинское отделение, находившееся по другую сторону сада, не было с нами так близко, как прочие факультеты; к
тому же его большинство состояло из семинаристов и немцев.
Влияние Химика заставило меня избрать физико-математическое отделение; может, еще лучше было бы вступить в
медицинское, но беды большой в
том нет, что я сперва посредственно выучил, потом основательно забыл дифференциальные и интегральные исчисления.
Когда он, бывало, приходил в нашу аудиторию или с деканом Чумаковым, или с Котельницким, который заведовал шкапом с надписью «Materia Medica», [
Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим в математической аудитории, или с Рейсом, выписанным из Германии за
то, что его дядя хорошо знал химию, — с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд — рыбой (poisson [Яд — poison; рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он бранится, — мы смотрели на них большими глазами, как на собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, — времени, в котором читали Хераскова и Княжнина, времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
Зато он до семидесяти пяти лет был здоров, как молодой человек, являлся на всех больших балах и обедах, на всех торжественных собраниях и годовых актах — все равно каких: агрономических или
медицинских, страхового от огня общества или общества естествоиспытателей… да, сверх
того, зато же, может, сохранил до старости долю человеческого сердца и некоторую теплоту.
Рядом с воротами стояло низенькое каменное здание без окон, с одной дверью на двор. Это — морг. Его звали «часовня». Он редко пустовал.
То и дело сюда привозили трупы, поднятые на улице, или жертвы преступлений. Их отправляли для судебно-медицинского вскрытия в анатомический театр или, по заключению судебных властей, отдавали родственникам для похорон. Бесприютных и беспаспортных отпевали тут же и везли на дрогах, в дощатых гробах на кладбище.
Японцы, приезжающие на рыбные промыслы, обязаны представить консулу
медицинское свидетельство в
том, что они не больны сифилисом.]
С женскими болезнями обращались в 1889 г. в лазарет не часто, всего 105 раз. Между
тем в колонии почти нет здоровых женщин. В акте одной из комиссий по продовольствию каторжных, в которой участвовал заведующий
медицинскою частью, сказано, между прочим: «Около 70 % ссыльнокаторжных женщин страдают хроническими женскими болезнями». Случалось, что во всей вновь прибывшей партии арестанток не оказывалось ни одной здоровой.
Больных, обращавшихся за
медицинскою помощью в 1889 г., было 11309; но так как большинство каторжных в летнее время живет и работает далеко вне тюрьмы, где лишь при больших партиях находятся фельдшера, и так как большинство поселенцев, за дальностью расстояния и по причине дурной погоды, лишено возможности ходить и ездить в лазареты,
то эта цифра касается главным образом
той части населения, которое живет в постах, вблизи врачебных пунктов.
Ввиду
того, что солдаты лечатся у своих военных врачей, а чиновники и их семьи у себя на дому, надо думать, что в число 11309 вошли только ссыльные и их семьи, причем каторжные составляли большинство, и что таким образом каждый ссыльный и прикосновенный к ссылке обращался за
медицинскою помощью не менее одного раза в год.
Нет сомнения, что они часто болеют и нуждаются в
медицинской помощи, и если обстоятельства позволят им воспользоваться разрешением лечиться,
то местные врачи получат возможность наблюдать их поближе.
Я положил умереть в Павловске, на восходе солнца и сойдя в парк, чтобы не обеспокоить никого на даче. Мое «Объяснение» достаточно объяснит всё дело полиции. Охотники до психологии и
те, кому надо, могут вывести из него всё, что им будет угодно. Я бы не желал, однако ж, чтоб эта рукопись предана была гласности. Прошу князя сохранить экземпляр у себя и сообщить другой экземпляр Аглае Ивановне Епанчиной. Такова моя воля. Завещаю мой скелет в
Медицинскую академию для научной пользы.
— Как вы думаете, Афанасий Иванович, — наскоро успел шепнуть ему генерал, — не сошла ли она с ума?
То есть, без аллегории, а настоящим
медицинским манером, — а?
В Тобольске живут Фонвизины и братья Бобрищевы-Пушкины. Служат: Анненков, Свистунов и Александр Муравьев. С последним из них переехал и Вольф с правом заниматься
медицинской практикой. В Таре — Штейнгейль. В Кургане — Щепин-Ростовский и Башмаков. На службе Фондер-Бригген. В Омске на службе Басаргин. Наконец, в Ялуторовске — Матвей Муравьев, Тизенгаузен, Якушкин, Оболенский и я. Сверх
того две вдовы: А. В. Ентальцева и Д. И. Кюхельбекер.
Он, не долго думая, объяснился с Беком в
том роде, что так как он, Бек, не может позволить ему, Лобачевскому, завести приватную
медицинскую школу для женщин, которая никому и ничему мешать не может,
то, в силу своего непреодолимого влечения к этому делу, он, Лобачевский, не может более служить вместе с ним, Беком, и просит отпуска.
Доктор брал десятую часть
того, что он мог бы взять на своем месте, и не шел в стачки там, где другим было нужно покрыть его
медицинскою подписью свою юридически-административную неправду.
Вы не забудьте, Лизавета Егоровна, что в ряду
медицинских наук есть психиатрия — наука, может быть, самая поэтическая и имеющая дело исключительно с
тем, что отличает нас от ближних и дальних кузенов нашей общей родственницы Юлии Пастраны.
Затем Лобачевский начинал читать
тот или другой иностранный клинический или
медицинский журнал, а Розанов слушал, лежа на диване.
— Гм! Ирритация [здесь: досадно]. Прежние большие несчастия (я подробно и откровенно рассказал доктору многое из истории Нелли, и рассказ мой очень поразил его), все это в связи, и вот от этого и болезнь. Покамест единственное средство — принимать порошки, и она должна принять порошок. Я пойду и еще раз постараюсь внушить ей ее обязанность слушаться
медицинских советов и…
то есть говоря вообще… принимать порошки.
Если она может вдругпожелать парюру в двадцать тысяч,
то почему же вдругне пожелать ей посетить
медицинскую академию?
— А впрочем, — кинул Добрецов в заключение, — так как речь у нас началась с Короната Савича,
то я считаю долгом заявить, что ничего против его намерений не имею.
Медицинское поприще, и даже ветеринарное, как заметил мсьё Головлев…
— Я не имею чести знать Короната Савича, — обратился он ко мне, — и, конечно, ничего не могу сказать против выбора им
медицинской карьеры. Но, за всем
тем, позволяю себе думать, что с его стороны пренебрежение к юридической карьере, по малой мере, легкомысленно, ибо в настоящее время профессия юриста есть самая священная из всех либеральных профессий, открытых современному человеку.
С силой, каким-то винтовым приводом, я наконец оторвал глаза от стекла под ногами — вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы «
Медицинское»… Почему он привел меня сюда, а не в Операционное, почему он пощадил меня — об этом я в
тот момент даже и не подумал: одним скачком — через ступени, плотно захлопнул за собой дверь — и вздохнул. Так: будто с самого утра я не дышал, не билось сердце — и только сейчас вздохнул первый раз, только сейчас раскрылся шлюз в груди…
Читал он, кроме этого, еще
медицинские книги, «для
того, говорил он, чтоб знать, что в человеке есть».
Для этого на утреннем
медицинском обходе он заявлял, что его почему-то бросает
то в жар,
то в холод, а голова у него и болит и кружится, и он сам не знает, почему это с ним делается.
Нашли офицера с простреленной головой. Тут же валялся револьвер казенного образца.
Медицинский персонал ходил по полю и подавал помощь
тем, у кого были признаки жизни. Их развозили по больницам, а трупы на Ваганьково и на другие кладбища.
И, право, если б
медицинское начальство выхлопотало облегчение хотя бы только одним чахоточным,
то уж и это одно было бы истинным и великим благодеянием.
Впрочем, я опять отбился от
темы; я хотел только сказать, что простой народ недоверчив и враждебен более к администрации
медицинской, а не к лекарям.
— Да помилуйте, если в вас нет искры человеколюбия, так вы, по крайней мере, сообразите, что я здесь инспектор врачебной управы, блюститель законов по
медицинской части, и я-то брошу умирающую женщину для
того, чтоб бежать к здоровой девушке, у которой мигрень, истерика или что-нибудь такое — домашняя сцена! Да это противно законам, а вы сердитесь!
Единственным основанием для этого могло служить только
то, что он в течение трех лет своего студенчества успел побывать в технологическом институте, в
медицинской академии, а сейчас слушал лекции в университете, разом на нескольких факультетах, потому что не мог остановиться окончательно ни на одной специальности.
— Да зачем же ему нужно умирать с
медицинскою помощью? — вопросил лекарь. — Разве ему от этого легче будет или дешевле? Пустяки-с все это! Поколику я медик и могу оказать человеку услугу, чтоб он при моем содействии умер с
медицинскою помощью,
то ручаюсь вам, что от этого мужику будет нимало не легче, а только гораздо хлопотнее и убыточнее.
Как бы
то ни было, кончив курс по
медицинскому факультету, он в священники не постригся. Набожности он не проявлял и на духовную особу в начале своей врачебной карьеры походил так же мало, как теперь.
Года два
тому назад земство расщедрилось и постановило выдавать триста рублей ежегодно в качестве пособия на усиление
медицинского персонала в городской больнице впредь до открытия земской больницы, и на помощь Андрею Ефимычу был приглашен городом уездный врач Евгений Федорыч Хоботов.
— Потеха! — сказал о. Христофор и махнул рукой. — Приезжает ко мне в гости старший сын мой Гаврила. Он по
медицинской части и служит в Черниговской губернии в земских докторах… Хорошо-с… Я ему и говорю: «Вот, говорю, одышка,
то да се… Ты доктор, лечи отца!» Он сейчас меня раздел, постукал, послушал, разные там штуки… живот помял, потом и говорит: «Вам, папаша, надо, говорит, лечиться сжатым воздухом».