Неточные совпадения
— Татьяна Марковна! высокая и сановитая владычица сих
мест! Прости дерзновенному, ищущему предстать пред твои очи и облобызать прах твоих ног! Приими под гостеприимный кров твой странника, притекша издалеча вкусить от твоея
трапезы и укрыться от зноя полдневного! Дома ли Богом хранимая хозяйка сей обители!.. Да тут никого нет!
Ну, хорошо: скорбит он и скорбит, а владыко решили, что быть ему за его пьянство без
места, и легли однажды после
трапезы на диванчик с книжкой отдохнуть и заснули.
С появлением Иоанна все встали и низко поклонились ему. Царь медленно прошел между рядами столов до своего
места, остановился и, окинув взором собрание, поклонился на все стороны; потом прочитал вслух длинную молитву, перекрестился, благословил
трапезу и опустился в кресла. Все, кроме кравчего и шести стольников, последовали его примеру.
Окна затворились, и снова настала совершенная тишина. Подойдя к развалинам, казаки вошли вслед за боярином Кручиною во внутренность разоренной церкви. В
трапезе, против того
места, где заметны еще были остатки каменного амвона, Шалонский показал на чугунную широкую плиту с толстым кольцом. Когда ее подняли, открылась узкая и крутая лестница, ведущая вниз.
Пошли в келарню игумен, братия, служебницы, работные трудники и гости. Войдя в
трапезу, все разом положили уставные поклоны перед иконами и сели по
местам. Патапа Максимыча игумен посадил на почетное
место, рядом с собой. Между соборными старцами уселись Стуколов и Дюков. За особым столом с бельцами и трудниками сели работники Патапа Максимыча.
Проводя игуменью, все стали вокруг столов. Казначея мать Таифа, как старейшая, заняла
место настоятельницы. Подали в чашках кушанье, Таифа ударила в кандию, прочитали молитву перед
трапезой, сели и стали обедать в строгом молчании. Только один резкий голос канонницы, нараспев читавшей житие преподобного Ефрема Сирина, уныло раздавался в келарне.
Трапеза кончилась, отец будильник с отцом чашником собрали посуду, оставшиеся куски хлеба и соль. Игумен ударил в кандию, все встали и, стоя на
местах, где кто сидел, в безмолвии прослушали благодарные молитвы, прочитанные канонархом. Отец Михаил благословил братию, и все попарно тихими стопами пошли вон из келарни.
Здесь не только могли обедать все жительницы Манефиной обители, — а было их до сотни, — доставало
места и посторонним, приходившим из деревень на богомолье или погостить у гостеприимных матерей и послаще поесть за иноческой
трапезой.
Заслушалась Манефа пения, просидела в келарне до самой вечерней трапéзы. В урочный час Виринея с приспешницами ужину собрала, и Манефа сама сидеть за
трапезой пожелала… Когда яства были расставлены, все расселись по
местам, а чередная канонница подошла к игуменье за благословением начать от Пролога чтение, Василий Борисыч сказал Манефе...
— Мать Таифа, — сказала игуменья, вставая с
места. — Тысячу двадцать рублев на ассигнации разочти как следует и, по чем придется, сиротам раздай сегодня же. И ты им на Масленицу сегодня же все раздай, матушка Виринея… Да голодных из обители не пускай, накорми сирот чем Бог послал. А я за
трапезу не сяду. Неможется что-то с дороги-то, — лечь бы мне, да боюсь: поддайся одной боли да ляг — другую наживешь; уж как-нибудь, бродя, перемогусь. Прощайте, матери, простите, братия и сестры.
И сидели Божьи люди за
трапезой чинно и спокойно. Проводили они время в благочестивых разговорах. Послышался благовест к обедне, и тогда разошлись они по своим
местам и улеглись, утомленные, на постелях.
Дворовые повскакали с
мест и отодвинули стол, чтобы дать
место борьбе, которая представлялась всем настолько интересной, что скудная еда салтыковской
трапезы была забыта.
Таков он был во всех случаях жизни: ныне, из тщеславия, готов играть своею жизнью на концах копьев, пуститься в новый крестовый поход, завтра не дотронется до булавки, не замарает ноги, чтобы спасти погибающего; ныне, у ног врага, которого вчера бил, целует у него руку, завтра готов повторить с ним римскую сцену, если б она опять представилась; ныне сажает вас на первое
место за своей
трапезой, осыпает вас всеми почетными именами, вытаскивая их из словаря приличия и уважения; завтра, по первому намеку прохожего цыгана, без всяких исследований, оборотится к вам спиной, заставит вас ждать у ворот своего замка, если вы имеете в нем нужду, и встретит вас с своей баронской высоты словами: «Здорово, любезный мой!» Такие характеры нередки.
Назначение этого библейского очажка могло бы служить загадкой, если бы здесь было
место для такой загадки; но жертвенник этот Пизонский смазал себе просто потому, что он боялся разводить летом огонь в своей избушке, и в течение всего теплого времени года готовил себе свою скудную
трапезу здесь.