Неточные совпадения
—
Стрела бежит, огнем палит, смрадом-дымом душит. Увидите
меч огненный, услышите голос архангельский… горю!
Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб
метать сильнее
стрелы, а разве только чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
С наступлением ночи опять стало нервам больно, опять явилось неопределенное беспокойство до тоски от остроты наркотических испарений, от теплой мглы, от теснившихся в воображении призраков, от смутных дум. Нет, не вынесешь долго этой жизни среди роз, ядов, баядерок, пальм, под отвесными
стрелами, которые злобно
мечет солнечный шар!
Привалов залюбовался тройкой: коренник-иноходец вытянулся и, закинув голову, летел
стрелой; пристяжные, свернувшись в кольцо,
мели землю своими гривами.
Прыщут
Стрелы дождем по щитам вороненым,
Гремлят
мечи о шеломы стальные,
Сулицы скрозь прободают доспехи.
Зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала
стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое сердце. Закачался Максим на седле, ухватился за конскую гриву; не хочется пасть добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его конь по чисту полю, и летит Максим, лежа навзничь, раскидав белые руки, и
метут его кудри мать сыру-земли, и бежит за ним по полю кровавый след.
— «Выкатило солнышко из-за моря Хвалынского, восходил месяц над градом каменным, а в том граде каменном породила меня матушка и, рожая, приговаривала: будь ты, мое дитятко, цел-невредим — от
стрел и
мечей, от бойцов и борцов.
Но, други, девственная лира
Умолкла под моей рукой;
Слабеет робкий голос мой —
Оставим юного Ратмира;
Не
смею песней продолжать:
Руслан нас должен занимать,
Руслан, сей витязь беспримерный,
В душе герой, любовник верный.
Упорным боем утомлен,
Под богатырской головою
Он сладостный вкушает сон.
Но вот уж раннею зарею
Сияет тихий небосклон;
Всё ясно; утра луч игривый
Главы косматый лоб златит.
Руслан встает, и конь ретивый
Уж витязя
стрелою мчит.
На иных паруса кумачом оторочены, мачты-дерева вертунами золочёными украшены: где —
стрела, где — петух, где рука с
мечом, это — чтобы ветер показывать, а больше — для красы.
Рыбаки рассказывают следующую хитрость щуки: она становится на
мели, головою вниз по течению воды, и хвостом мутит ил на дне, так что муть совсем закрывает ее от мимо плывущих рыбок, на которых она бросается как
стрела, лишь только они подплывут близко: сам я таких штук не видел.
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Были, братья, времена Трояна,
Миновали Ярослава годы,
Позабылись правнуками рано
Грозные Олеговы походы.
Тот Олег
мечом ковал крамолу,
Пробираясь к отчему престолу,
Сеял
стрелы и, готовясь к брани,
В злат стремень вступал в Тмуторокани,
В злат стремень вступал, готовясь к сече.
Звон тот слушал Всеволод далече,
А Владимир за своей стеною
Уши затыкал перед бедою.
Князь великий Всеволод! Доколе
Муки нам великие терпеть?
Не тебе ль на суздальском престоле
О престоле отчем порадеть?
Ты и Волгу веслами расплещешь,
Ты шеломом вычерпаешь Дон,
Из живых ты луков
стрелы мечешь,
Сыновьями Глеба окружен.
Если б ты привел на помощь рати,
Чтоб врага не выпустить из рук, —
Продавали б девок по ногате,
А рабов — по резани на круг.
И смолкнул ярый крик войны:
Все русскому
мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит
стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы.
Лодка была на середине, когда ее
заметили с того берега. Песня сразу грянула еще сильнее, еще нестройнее, отражаясь от зеленой стены крупного леса, к которому вплоть подошла вырубка. Через несколько минут, однако, песня прекратилась, и с вырубки слышался только громкий и такой же нестройный говор. Вскоре Ивахин опять
стрелой летел к нашему берегу и опять устремился с новою посудиной на ту сторону. Лицо у него было злое, но все-таки в глазах проглядывала радость.
Это было началом, а потом пошла стрельба на целый день. Ввиду энергичной обороны, скопище мятежников не
смело подступать к монастырским стенам совсем близко, а пускали
стрелы из-за построек Служней слободы и отсюда же палили из ружей. При каждом пушечном выстреле дьячок Арефа закрывал глаза и крестился. Когда он пришел в Дивью обитель, Брехун его прогнал.
— А вот каким. Ты знаешь, в моей судьбе было всегда много смешного. Помнишь мою комическую переписку по делу вытребования бумаг? Вот я и ранен смешно. И в самом деле, какой порядочный человек, в наше просвещенное столетие, позволит себя ранить
стрелой? И не случайно —
заметь, не во время каких-нибудь игрищ, а на сражении.
Мечи булатные и
стрелы каленые, —
Когда Баян, князь аварский, страшный для императоров Греции, потребовал, чтобы славяне ему поддалися, они гордо и спокойно ответствовали: «Никто во вселенной не может поработить нас, доколе не выдут из употребления
мечи и
стрелы!.
Одни робкие толпы беглецов являлись на путях Новаграда; не стук оружия, а вопль малодушного отчаяния был вестником их приближения; они требовали не
стрел и
мечей, а хлеба и крова!..
То представлялось ей, как Егориха верхом на
помеле быстрей
стрелы несется по воздуху, как в глухую полночь копает на кладбище могилы, а оттуда в лес бежит и там, ровно кур да гусей, — змей подколодных на кормежку скликает…
Смеюсь я над Амуром
смелоИ рад уверить целый свет,
Что сердце наше будет цело,
Хоть
стрел его опасней нет!
Пускай летает он, где хочет,
Чтобы поранить как-нибудь!
Для нас напрасно он хлопочет —
Ему мы скажем: добрый путь!
Крылов пробовал было ему возражать, но он не соглашался с ним и в подтверждение своих слов приводил целый ряд доказательств: три ружья дали осечки, раненный
стрелой зверь скоро оправился, лесная чаща старалась скрыть его, создавая нам всяческие препятствия, а когда мы почти совсем уже догнали его, вдруг неожиданно разразилась буря, ветер
замел его следы и принудил нас вернуться.
Страшная, неприступная крепость. Враги валят на нас со стен камни, льют кипяток, расплавленную смолу,
мечут копья, осыпают
стрелами. Мы, закрывшись щитами ползем по обрывистым скалам, приставляем к отвесным стенам лестницы…
Ярый тур Всеволод!
Стоишь на обороне,
Прыщешь на ратных
стрелами,
Гремишь по шеломам
мечом харалужным;
Где ты, тур, ни проскачешь, шеломом златым посвечивая,
Там лежат нечестивые головы половецкие,
Порубленные калеными саблями шлемы аварские
От тебя, ярый тур Всеволод!
Какою раною подорожит он, братие,
Он, позабывший о жизни и почестях,
О граде Чернигове, златом престоле родительском,
О свычае и обычае милой супруги своей Глебовны красныя.
— Мне, надо сознаться, не хотелось об нее и руки марать, да все же эти железные дворяне Божии сами стали задирать нас, когда мы ехали мимо, пробираясь к замку Гельмст, — они начали пускать в нас
стрелы… У нас ведь и своих много, —
заметил Чурчило.
Пишут, что один мурза, по имени Кандаул, хотел снять броню с мертвого, но из тела, уже оцепенелого, вдруг хлынула свежая кровь. Злобные татары, положив тело Ермака Тимофеевича на рундук, стали
метать в него
стрелы.
— Если не птицы, так
стрелы наши станут летать к ним рассыпным дождем! —
заметил другой.
— Ведомо ли тебе, что весть залетела недобрая в нашу сторону. Московская гроза, вишь, хочет разразиться над нами
мечами и
стрелами, достанется и на наш пай.
Угораздило его сидеть на корточках, в таком виде, как громовая
стрела изображается на картинках, зигзагом, одной рукой держится за ободок козел, другой, как заяц подстреленную лапку, покачивает в воздухе, а носками сапогов упирается в подножки, не
смея ни одной частью своей персоны прикоснуться к подушке.
— Да, против пули им ничего не поделать, —
замечали другие, рассматривая
стрелы остяцкие, не причинившие никому вреда.
«И вот наконец, — говорил он сам с собою, — позор девушки, по моей милости, ходит из уст в уста; о нем звонит уж в набат этот мерзавец! Верно, проговорилась подруга! Где ж уверенность спасти ее вовремя от
стрел молвы? Где ж благородство, польза жертвы? Одно мне осталось — броситься к ногам великого князя, признаться ему во всем и
молить его быть моим спасителем и благодетелем. Скорее и сейчас же. Он намекал мне так благосклонно о невесте, он будет моим сватом».
— Мне, надо сознаться, не хотелось об нее и рук марать, да все ж эти железные дворяне Божьи сами стали задирать нас, когда мы ехали мимо, пробираясь к замку Гельмст, — они начали пускать в нас
стрелы… У нас ведь и своих много, —
заметил Чурчила.
То было в тех сечах, в тех битвах,
Но битвы такой и не слыхано!
От утра до вечера,
От вечера до́ света
Летают
стрелы каленые,
Гремят
мечи о шеломы,
Трещат харалужные копья
В поле незнаемом
Среди земли Половецкия.
Черна земля под копытами
Костьми была посеяна,
Полита была кровию,
И по Русской земле взошло бедой!..
Отпустить молодую женщину в далекий край, где на каждом шагу грозит опасность от шалой
стрелы кочевника, да где еще теперь свирепствует смертельная болезнь, было более чем тяжело Строгановым, но идти против власти мужа они не
смели, да и сама молодая княгиня не захочет расстаться даже временно с горячо любимым мужем.
Тот Олег
мечом крамолу ковал,
И
стрелы он по земле сеял.
Как и прочие замки в Лифляндии, переходил он из рук в руки то к русским, то к полякам или к шведам: все они точили об его бойницы железо своих
мечей и
стрел.
Певец
Сей кубок мщенью! други, в строй!
И к небу грозны длани!
Сразить иль пасть! наш роковой
Обет пред богом брани.
Вотще, о враг, из тьмы племён
Ты зиждешь ополченья:
Они бегут твоих знамён
И жаждут низложенья.
Сокровищ нет у нас в домах;
Там
стрелы и кольчуги;
Мы села — в пепел; грады — в прах;
В
мечи — серпы и плуги.
Певец
Сей кубок чистым музам в дар!
Друзья, они в героя
Вливают бодрость, славы жар,
И
месть, и жажду боя.
Гремят их лиры — стар и млад
Оделись в бранны латы:
Ничто им
стрел свистящих град,
Ничто твердынь раскаты.
Певцы — сотрудники вождям;
Их песни — жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,
В слезах дивятся дедам.
Хвала бестрепетных вождям!
На конях окрыленных
По долам скачут, по горам
Вослед врагов смятенных;
Днем мчатся строй на строй; в ночи
Страшат, как привиденья;
Блистают смертью их
мечи;
От
стрел их нет спасенья;
По всем рассыпаны путям,
Невидимы и зримы;
Сломили здесь, сражают там
И всюду невредимы.
Хвала тебе, славян любовь,
Наш Коновницын смелый!..
Ничто ему толпы врагов,
Ничто
мечи и
стрелы;
Пред ним, за ним перун гремит,
И пышет пламень боя…
Он весел, он на гибель зрит
С спокойствием героя;
Себя забыл… одним врагам
Готовит истребленье;
Пример и ратным и вождям
И смелым удивленье.
Друзья, прощанью кубок сей!
И
смело в бой кровавый
Под вихорь
стрел, на ряд
мечей,
За смертью иль за славой…
О вы, которых и вдали
Боготворим сердцами,
Вам, вам все блага на земли!
Щит промысла над вами!..
Всевышний Царь, благослови!
А вы, друзья, лобзанье
В завет: здесь верныя любви,
Там сладкого свиданья!
Но буду ль ваши петь дела
И хищных истребленье?
Быть может, ждёт меня
стрелаИ мне удел — паденье,
Но что ж… навеки ль смертный час
Мой след изгладит в мире?
Останется привычный глас
В осиротевшей лире.
Пускай губителя во прах
Низринет
месть кровава —
Родится жизнь в её струнах,
И звучно грянут: слава!