Неточные совпадения
Увы, Татьяна увядает;
Бледнеет, гаснет и молчит!
Ничто ее не занимает,
Ее души не шевелит.
Качая важно головою,
Соседи шепчут меж собою:
Пора, пора бы замуж ей!..
Но полно. Надо мне скорей
Развеселить воображенье
Картиной счастливой любви.
Невольно,
милые мои,
Меня стесняет сожаленье;
Простите мне: я так люблю
Татьяну
милую мою!
И видел я сам потом, уже спустя,
картину сию, и этот луч самый, и реку — во всю стену вытянул, вся синяя; и отрок
милый тут же, обе ручки к грудкам прижал, и маленькую барышню, и ежика — все потрафил.
Тут я развил перед ним полную
картину полезной деятельности ученого, медика или вообще друга человечества в мире и привел его в сущий восторг, потому что и сам говорил горячо; он поминутно поддакивал мне: «Так,
милый, так, благослови тебя Бог, по истине мыслишь»; но когда я кончил, он все-таки не совсем согласился: «Так-то оно так, — вздохнул он глубоко, — да много ли таких, что выдержат и не развлекутся?
Все молча остановились у большого камня. Алеша посмотрел, и целая
картина того, что Снегирев рассказывал когда-то об Илюшечке, как тот, плача и обнимая отца, восклицал: «Папочка, папочка, как он унизил тебя!» — разом представилась его воспоминанию. Что-то как бы сотряслось в его душе. Он с серьезным и важным видом обвел глазами все эти
милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и вдруг сказал им...
Рад я, что вижу
картину,
Милую с детства глазам.
— Я написал теперь
картину: «Избиение польских патриотов под Прагой», а ее мне —
помилуйте! — не позволяют поставить на выставку! — кричал Рагуза на весь дом.
Улыбка внезапно сошла с лица Александры Петровны, лоб нахмурился. Опять быстро, с настойчивым выражением зашевелились губы, и вдруг опять улыбка — шаловливая и насмешливая. Вот покачала головой медленно и отрицательно. «Может быть, это про меня?» — робко подумал Ромашов. Чем-то тихим, чистым, беспечно-спокойным веяло на него от этой молодой женщины, которую он рассматривал теперь, точно нарисованную на какой-то живой,
милой, давно знакомой
картине. «Шурочка!» — прошептал Ромашов нежно.
А между тем посмотрите вы на наших губернских и уездных аристократов, как они привередничают, как они пыжатся на обеде у какого-нибудь негоцианта, который только потому и кормит их, чтобы казну обворовать поделикатнее. Фу ты, что за
картина! Сидит индейский петух и хвост распустит — ну, не подступишься к нему, да и только! Ан нет! покудова он там распускает хвост, в голове у него уж зреет канальская идея, что как, мол, не прибавить по копеечке такому
милому, преданному негоцианту!
Милый друг, представь себе самую смешную
картину: раненый Пепко лежит в военном госпитале в Белграде…
Когда перед глазами совершается грандиозное хищничество, предательство или вероломство, то весьма естественно, что такого рода
картина возбуждает в нас негодование; но когда перед нами происходит простая"шалость" —
помилуйте, стоит ли из-за пустяков бурю в стакане воды поднимать!
Будь терпелив, читатель
милый мой!
Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,
Разумник ли, шалун ли молодой, —
Картина будет; это — только рама!
От правил, утвержденных стариной,
Не отступлю, — я уважаю строго
Всех стариков, а их теперь так много…
Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет
Тот, верно, не видал людей и свет,
О наслажденьях знает лишь по слухам
И предан был учителям да мукам.
Родные русские
картины!
Заснул, и видел я во сне
Знакомый дом, леса, долины,
И братья сказывали мне,
Что сон их уносил с чужбины
К забытой,
милой стороне.
Летишь мечтой к отчизне дальной,
И на душе светлей, теплей…
И до тех пор раскачивал он тяжелого Петра, пока не просыпались в нем засохшие воспоминания, и в ярких
картинах, где все было громко, красочно и густо, не вставала перед глазами и слухом
милая галилейская жизнь.
Прелесть!..» Показываете
картину знаменитого мастера: «превосходно! обворожительно! удивительно!» Развертываете литографию с изображением собачки: «мило! délicieux! [восхитительно! (франц.).] прелесть!» Впрочем, с дамами и барышнями, — особенно хорошенькими, — редко бывает скучно; приходя в восторг (искусственно или естественно), они оживляются и кажутся тогда еще
милее; вы любуетесь ими и это служит вам развлечением от скуки.
—
Помилуйте, — говорил он, — я предлагал им поставить две русские и очень поучительные
картины.
При воспоминании о
милом Бестуди я невольно перенеслась мыслью далеко, далеко, за тысячи верст. В моем воображении встала чудная
картина летней Дагестанской ночи… О, как сладко пахнет кругом персиками и розами! Месяц бросает светлые пятна на кровли аулов… На одной из них — закутанная в чадру фигура… Узнаю ее, маленькую, хрупкую… Это Гуль-Гуль! Подруга моя, Гуль-Гуль!
— Она! Как есть она! — вихрем проносилось в голове девочки. И радостная слезинка повисла на ее реснице. За ней другая, третья… Выступили и покатились крупные градины их по заалевшемуся от волнения личику. Слезы мешали смотреть… Застилали туманом от Дуни
милое зрелище родной сердцу
картины… Вот она подняла руку, чтобы смахнуть досадливые слезинки… и вдруг что-то задела локтем неловкая ручонка… Это «что-то» зашаталось, зашумело и с сухим треском поваленного дерева тяжело грохнулось на пол.
Отечество встретило меня своей подлинной стихией, и впечатление тамбовских хат, занесенных снегом, имевших вид хлевов, было самое жуткое… но все-таки"сердцу
милое". Вставали в памяти
картины той же деревенской жизни летом, когда я, студентом, каждый год проводил часть своих вакаций у отца.
Как скоро француз кончил одну
картину, он «детей отставил», а матери сказал: «Теперь, chère amie, [
Милый друг (франц.).] мы будем делать другую фигуру».