Неточные совпадения
— Прекрасно — на время. Но ты не удовлетворишься этим. Я твоему брату не говорю. Это
милое дитя, так же как этот наш
хозяин. Вон он! — прибавил он, прислушиваясь к крику «ура» — и ему весело, а тебя не это удовлетворяет.
— Да от <чего> же скучать?
помилуйте! — сказал
хозяин.
И в мыслях его пробудились те чувства, которые овладели им, когда он был <у> Гоброжогло, [То есть Костанжогло.] и
милая, при греющем свете вечернем, умная беседа
хозяина о том, как плодотворно и полезно занятье поместьем.
—
Помилуйте, Константин Федорович, — говорил удивленный
хозяин, — только что приехали — и назад!
Есть еще одно селение на берегу Анивы, далеко в стороне, верст за 25 или, если плыть к нему морем, в 14
милях от поста. Оно называется Лютога, находится в пяти верстах от устья реки того же имени и основано в 1886 г. Сообщение с постом крайне неудобное: пешком по берегу или же на катере, а для поселенцев — на сеноплавке. Жителей 53: 37 м. и 16 ж.
Хозяев 33.
— Как же завтра?
Помилуйте,
хозяин с нас спрашивает! — вопиял извозчик.
— Какие три переулка! Пятые сутки здесь дежурим.
Хозяин ведь не терпит.
Помилуйте, как же это возможно?
Зыков жил на дворе в четвертом этаже; на дверях его квартиры вместо медной дощечки был просто приклеен лоскуток бумаги с написанной на нем фамилией; но еще более удивился Калинович, когда на звонок его дверь отворила молодая дама в холстинковом платье, шерстяном платке и с какой-то необыкновенно
милой и доброй наружностью. Догадываясь, что это, должно быть, жена
хозяина, он вежливо спросил...
Однако ж дело кое-как устроилось. Поймали разом двух куриц, выпросили у протопопа кастрюлю и, вместо плиты, под навесом на кирпичиках сварили суп. Мало того:
хозяин добыл где-то связку окаменелых баранок и крохотный засушенный лимон к чаю. Мы опасались, что вся Корчева сойдется смотреть, как имущие классы суп из курицы едят, и, чего доброго, произойдет еще революция; однако бог
миловал. Поевши, все ободрились и почувствовали прилив любознательности.
— Эх,
милый человек, жуликом ты родился! — говорили мужики
хозяину.
— Ты меня не ждал? — заговорила она, едва переводя дух. (Она быстро взбежала по лестнице.) —
Милый!
милый! — Она положила ему обе руки на голову и оглянулась. — Так вот где ты живешь? Я тебя скоро нашла. Дочь твоего
хозяина меня проводила. Мы третьего дня переехали. Я хотела тебе написать, но подумала, лучше я сама пойду. Я к тебе на четверть часа. Встань, запри дверь.
— Да нам и не впервой, — прибавил
хозяин. — У нас стаивали не раз, — вот эти, что за польским-то войском таскаются… как бишь их зовут?.. да! лагерная челядь. Почище наших разбойников, да и тут бог
миловал!
—
Помилуй, батюшка, — сказал наконец последний, — я здесь
хозяин в дому, а ты гость: так милости просим.
Речь
хозяина Илья понял просто — купец прогонял его потому, что не мог прогнать Карпа, боясь остаться без приказчика. От этого Илье стало легко и радостно. И
хозяин показался ему простым,
милым.
Но порой — особенно во дни неудач — эта грусть перерождалась у Ильи в досадное, беспокойное чувство. Курочки, коробочки и яички раздражали, хотелось швырнуть их на пол и растоптать. Когда это настроение охватывало Илью, он молчал, глядя в одну точку и боясь говорить, чтоб не обидеть чем-нибудь
милых людей. Однажды, играя в карты с
хозяевами, он, в упор глядя в лицо Кирика Автономова, спросил его...
— Га! — закричал
хозяин. — Дядюшка Федор Тимофеич! Дорогая тетушка!
Милые родственники, черт бы вас взял!
— Бедный Иван Иваныч! — говорил
хозяин, печально вздыхая. — А я-то мечтал, что весной повезу тебя на дачу и буду гулять с тобой по зеленой травке.
Милое животное, хороший мой товарищ, тебя уже нет! Как же я теперь буду обходиться без тебя?
Родные места вызвали целый ряд других дорогих теней; но с
милыми зелеными горами неразрывно связывалась тень одного Николая Матвеича, как с домом — тень его бывшего
хозяина.
Мне, свидетелю сцены у золотой цепи, довелось видеть теперь Дигэ в замкнутом образе молодой дамы, отношение которой к
хозяину определялось лишь ее положением
милой гостьи. Она шла с улыбкой, кивая и тараторя. Томсон взглянул сверх очков; величайшая приятность расползлась по его широкому, мускулистому лицу; Галуэй шел, дергая плечом и щекой.
«Приезжай,
милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом-Богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, все плачу. А намедни
хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой… А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков,
милый дедушка, приезжай».
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: «Что за диво!
Все так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да
хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися;
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам
милая сестрица».
Бобоедов. Синцов… трогательно! А вокруг него — пролетарии всех стран?.. Так! Это радует душу… А
милый человек здешний
хозяин… очень! У нас о нем думали хуже. Свояченицу его я знаю — она играла в Воронеже… превосходная актриса, должен сказать. (Квач входит с террасы.) Ну что, Квач?
Стал я понемногу поправляться. Однажды мой доктор и говорит: «Слушайте, сэр, не все же вам без дела околачиваться; у меня есть для вас в виду место. Хотите поступить конторщиком в „Южную звезду“?» — «
Помилуйте, с руками, ногами!» — «Ну, так отправляйтесь туда завтра к одиннадцати часам, спросите
хозяина и скажите, что от меня пришли. Он уже знает».
Подумал я, подумал, и вот как-то раз освободилась одна лакейская вакансия, пошел я к
хозяину и попросился. Тот сначала было глазами захлопал. «
Помилуйте, вы — бывший офицер, вам ведь „ты“ будут говорить: да, знаете, и мне будет неловко с вами обращаться, как с официантом, а делать разницу — вы сами понимаете — неудобно». Но я его успокоил тем, что открыл ему часть моей жизни — не самые, конечно, темные места, но все-таки рассказал кое-какие приключения. Согласился. Умный был мужик.
Никон. Это верно так, ваше высокородие, потому самому, что я человек порченый: первый, может, мастер в амперии был, а чтобы, теперича,
хозяина уважать… никогда того не моги: цыц! Стой! Слушай, значит, он моей команды… так ведь тоже, ваше высокородие, горько и обидно стало то: «На-ста, говорит, тысячу целковых и отшути ему эту шутку…» Человек, значит, и погибать чрез то должен, —
помилуйте!
Митрич (входит медленно, раздевается). О, господи
помилуй! Что ж, не приезжал хозяин-то?
«
Хозяин всему голова, — говаривал он, — жена и дети мои: хочу — их
милую, хочу — в гроб заколочу».
—
Помилуйте, Патап Максимыч. Как это возможно?.. — молвил Алексей, робко взглядывая на
хозяина.
— И чувствуй… Должон чувствовать, что
хозяин возлюбил… Понимай… Ну, да теперь не про то хочу разговаривать… Вот что… Только сохрани тебя Господи и
помилуй, коли речи мои в люди вынесешь!..
Урбенин — добрый,
милый… понимает всё, но разве он
хозяин?
Судя по тому, как встретил его губернатор-хозяин и губернаторша-хозяйка, как вошел и поклонился им граф, как окинул он все общество равнодушно-холодным и в то же время снисходительным взглядом, который, казалось, говорил: «Какие вы все жалкие, мои
милые! какие вы все, должно быть, глупые!
— Да уж что это за жизнь!
Помилуйте! Ни
хозяев, никого и ничего нет, не знаешь, кого тебе слушаться. Один кричит — сапоги ему чисти, а другой — мыться дай, третьему в лавочку аль на почту беги, четвертому поясницу растирай, пятому пол подмети, и все в одно время, и всякий кричит, требует, обижается, что не исполняешь, а где ж тут? У меня не десять рук, не разорваться…
И Неверле, кавалерийский офицер, окончивший Сен-Сирское училище, и Робен, политехник, служивший в артиллерии, были очень
милые, любезные люди, что не мешало, однако, одному из них относиться к анамитам с тем презрением и даже жестокостью, которые с первых дней поразили Володю и заставили его горячо спорить с одним из своих
хозяев. Поводом послужила возмутительная сцена.
— Зачем же-с?
Помилуйте, — вступился за
хозяина половой. — Осетринки не прикажете ли, стерляди отличные есть, поросенок под хреном — московскому не уступит, цыплята, молодые тетерева.
— Деревня Поромово,
милый человек, деревня Поромово, — отвечал старик
хозяин.
Еще недавно ненавидевший его втайне Ропшин позвал его на именинный вечер, где был весь сок губернской молодежи, и Горданов, войдя, едва кивнул всем головой, и тотчас же, отведя на два шага в сторону
хозяина, сказал ему почти вслух: «Однако же какая сволочь у вас, мой
милый Ропшин».
— Мне,
милый мой, рассуждать нечего, а я к
хозяину пойду, — спокойно возразила Александра Михайловна и отправилась в контору.
Оба, вошедши в клеть, сотворили три крестные знамения перед иконой, произнеся: «Господи,
помилуй!» — и потом поклонились
хозяину, с приветствием: «Подай, боже, здравия!» Старичок остановился у дверей и положил близ них свой посох.
Нередко дочери
хозяина, две пригожие девушки, из затворнических своих светлиц то бросали цветы в
милого незнакомца, то нежили слух его заунывными песнями.
—
Помилуйте, что за церемонии, — заметил
хозяин, садясь на стул рядом с кроватью.
Тут-то вот,
милые мои, король дуба и дал: ему бы по званию своему империал-другой неведомому
хозяину на лавке оставить надо, — запас, вишь, весь вылакали. Однако ж он, по веселости лет, запамятовал, дежурный генерал не доложил, адъютант икнул, не подсказал, денщик не насмелился. Так и укатили.
— Яков! давай бутылку, Яков! — кричал сам
хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. — Стойте, господа. Вот он Петруша,
милый друг, — обратился он к Пьеру.
— Ну дочь! Вот так дочь! — говорит он. — Вот так дитя
милое! Ишь как отвечаешь! Разве это так можно родителю? Добру тебя, видно,
хозяева в городе наставили.