Неточные совпадения
Его купил
дядя Яков, чтоб поставить над
могилою своей жены, и дал обет отнести крест на своих плечах до кладбища в годовщину смерти ее.
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и прыгать на его
могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог из него выйти… да, видно, старик
дядя лучше знал…
Через год на той же ярмарке он пел Всеслава в «Аскольдовой
могиле», к великому огорчению своих родных, примирившихся с совершившимся фактом только после того, как он познакомил своего
дядю с блестящим князем Имеретинским за обедом в придворном дощатом здании, выстроенном дворцовым ведомством специально для своего представителя, приехавшего покупать лошадей для царских конюшен.
— Благодарю вас. Батюшка, слава богу, здоров и по-прежнему играет на виолончели свои любимые романсы.
Дядя скончался, и мы с папашей ходим в хорошую погоду на его
могилу. Феничку мы пристроили: она теперь замужем за одним чиновником в Ефремове, имеет свой дом, хозяйство и, по-видимому, очень счастлива.
В день похорон
дяди Алексея на кладбище, когда гроб уже опустили в
могилу и бросали на него горстями жёлтый песок, явился
дядя Никита.
Бабушка спросила меня: заезжал ли я на отцову
могилу, кого видел из родных в Орле и что поделывает там
дядя? Я ответил на все ее вопросы и распространился о
дяде, рассказав, как он разбирается со старыми «лыгендами».
«Что ты, что ты,
дядя Буран! — говорю ему. — Нешто живому человеку
могилу роют? Мы тебя на амурскую сторону свезем, там на руках понесем… Бог с тобой». — «Нет уж, братец, — отвечает старик, — против своей судьбы не пойдешь, а уж мне судьба лежать на этом острову, видно. Так пусть уж… чуяло сердце… Вот всю-то жизнь, почитай, все из Сибири в Расею рвался, а теперь хоть бы на сибирской земле помереть, а не на этом острову проклятом…»
И видели они, что возле Настиной могилки, понурив голову и роняя слезы, сидит
дядя Никифор. То был уж не вечно пьяный, буйный, оборванный Микешка Волк, но тихий, молчаливый горюн, каждый Божий день молившийся и плакавший над племянницыной
могилой. Исхудал он, пожелтел, голову седина пробивать стала, но глаза у него были не прежние мутные — умом, тоской, благодушьем светились. Когда вокруг
могилы стали набираться званые и незваные поминальщики, тихо отошел он в сторонку.
Вот живые люди, цельно принимаемые душою Толстого: Платон Каратаев верит в православного бога, Хаджи-Мурат — в Аллаха;
дядя Ерошка, хотя в бога и верит, но думает: «Сдохнешь, — трава вырастет на
могиле, вот и все...
Я пришел за Дядей-Белым. Он живет в Собачьей слободке. Кособокие домики лепятся друг к другу без улиц, слободка кажется кладбищем с развороченными
могилами. Вяло бегают ребята с прозрачными лицами. В воздухе висит каменноугольный дым от фабрик.
— Не совсем так, — заметил Николай Леопольдович, — и я не вижу причин для трагических возгласов. Она всегда была болезненной девушкой, смерть отца и
дяди уже надломили ее, и чахотка начала развиваться: рано или поздно она должна была свести ее в преждевременную
могилу, так не лучше ли, что это случится теперь, а не тогда, когда она была бы госпожою Шатовой, и двести тысяч, которых вы теперь единственная наследница, были бы в чужих руках.