Неточные совпадения
Клим перестал слушать его ворчливую речь, думая о
молодом человеке, одетом в голубовато-серый мундир, о его смущенной улыбке. Что сказал бы этот человек, если б пред ним поставить Кутузова,
Дьякона, Лютова? Да, какой силы слова он мог бы сказать этим людям? И Самгин вспомнил — не насмешливо, как всегда вспоминал, а — с горечью...
— А вот этот господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего
молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина, как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или
дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
— Это очень вредно книжки читать, а особенно — в
молодых годах, — говорит она. — У нас на Гребешке одна девица хорошего семейства читала-читала, да — в
дьякона и влюбилась. Так дьяконова жена так срамила ее — ужас даже! На улице, при людях…
Самого акцизника в это время не было дома, и хозяйственный элемент представляла одна акцизница,
молодая дама, о которой мы кое-что знаем из слов
дьякона Ахиллы, старой просвирни да учителя Препотенского.
И от его крика, казалось, гудел весь дом. Когда до двух часов оставалось десять или пятнадцать минут, приходил
дьякон,
молодой человек лет двадцати двух, худощавый, длинноволосый, без бороды и с едва заметными усами. Войдя в гостиную, он крестился на образ, улыбался и протягивал фон Корену руку.
В описываемое время у него столовались только двое:
молодой зоолог фон Корен, приезжавший летом к Черному морю, чтобы изучать эмбриологию медуз, и
дьякон Победов, недавно выпущенный из семинарии и командированный в городок для исполнения обязанностей дьякона-старика, уехавшего лечиться.
Слушая их,
дьякон вообразил, что будет с ним через десять лет, когда он вернется из экспедиции: он —
молодой иеромонах-миссионер, автор с именем и великолепным прошлым; его посвящают в архимандриты, потом в архиереи; он служит в кафедральном соборе обедню; в золотой митре, с панагией выходит на амвон и, осеняя массу народа трикирием и дикирием, возглашает: «Призри с небесе, боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя!» А дети ангельскими голосами поют в ответ: «Святый боже…»
Против Истомина, в амбразуре того же окна, сидела не
молодая и не старая дама, которая еще не прочь была нравиться и очень могла еще нравиться, а между ними, на лабрадоровом подоконнике этого же самого окна, помещался небольшой белокуренький господинчик с жиденькими войлоковатыми волосами и с физиономией кладбищенского, тенористого
дьякона.
Молодое лицо, с румянцем во всю щеку, писаными бровями и кудрявой русой бородкой, дышало здоровьем, а рассыпавшиеся по голове русые кудри и большие, темно-серые соколиные глаза делали
дьякона тем разудалым добрым молодцем, о котором в песнях сохнут и тоскуют красные девицы.
— Я ведь тоже не простая, — всхлипывая, продолжала
молодая девушка, — папенька мой
дьяконом был. Я, может, могла бы за благородного замуж выйти. Ведь могла бы?