Неточные совпадения
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый,
молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам.
Горе укладывалось, слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Чрез полчаса стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными,
молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем на самый мыс смотреть соль в
горах, которая там открылась».
Знаете, детки коли
молчаливые да гордые, да слезы долго перемогают в себе, да как вдруг прорвутся, если
горе большое придет, так ведь не то что слезы потекут-с, а брызнут, словно ручьи-с.
Есть в народе
горе молчаливое и многотерпеливое; оно уходит в себя и молчит.
Темная вода, громады утесов на берегу и
молчаливый лес в
горах так гармонировали друг с другом и создавали картину, полную величественной красоты.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет
гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки
молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Под ногою какого-то зверя маленький камень сорвался с
горы, побежал, шелестя сухою травой, к морю и звонко разбил воду. Этот краткий шум хорошо принят
молчаливой ночью и любовно выделен ею из своих глубин, точно она хотела надолго запомнить его.
По-прежнему
молчаливый, услужливый, скромный, словно совсем не имеющий своих радостей, своего
горя и воспоминаний, порою он так удивленно оглядывался красиво-спокойными глазами, как будто искал что-то ненайденное; и, снова ничего не найдя, покорно отдавался ожиданию и темной воле других.
Если бы он заплакал, знала бы, как поступить, чтобы утишить детское
горе, но страдание
молчаливое и сдержанное делало ее бессильною и пугало: слишком много чувствовалось в нем непонятной мужской силы.
И тихо взвился к небу, как красный стяг, багровый, дымный, косматый, угрюмый огонь, медленно свирепея и наливаясь гневом, покрутился над крышей, заглянул, перегнувшись, на эту сторону — и дико зашумел, завыл, затрещал, раздирая балки. И много ли прошло минут, — а уж не стало ночи, и далеко под
горою появилась целая деревня, большое село с
молчаливою церковью; и красным полотнищем пала дорога с тарахтящими телегами.
Пустынный берег моря, неутолимый зной и однообразие дымчатых лиловатых
гор, вечно одинаковых и
молчаливых, вечно одиноких, нагоняли на него тоску и, как казалось, усыпляли и обкрадывали его.
Вытурили меня. Иду в
гору к лесу по зарослям между пней, спотыкаюсь, словно меня за пятки хватают, а сзади
молчаливый паренёк Иван Быков спешит, с большой поноской на спине — послан прятать в лесу книги.
Эх, знать, не любит он м-меня-а! — пел дьякон Тарас, поджав щеку и юмористически-скорбно глядя в
гору. И вот однажды под вечер Петунников явился. Он приехал в солидной тележке с сыном в роли кучера — краснощеким малым, в длинном клетчатом пальто и в темных очках. Они привязали лошадь к лесам; сын вынул из кармана рулетку, подал конец ее отцу, и они начали мерить землю, оба
молчаливые и озабоченные.
А с обеих сторон над этим причудливым ледяным хаосом стояли
молчаливые огромные Ленские
горы.
В смутном бормотании бродяги мне слышались неопределенные вздохи о чем-то. Я забылся под давлением неразрешимого вопроса, и над моим изголовьем витали сумрачные грезы… Село вечернее солнце. Земля лежит громадная, необъятная, грустная, вся погруженная в тяжелую думу. Нависла
молчаливая, тяжелая туча… Только край неба отсвечивает еще потухающими лучами зари да где-то далеко, под задумчиво синеющими
горами, стоит огонек…
Поддавшись какому-то грустному обаянию, я стоял на крыше, задумчиво следя за слабыми переливами сполоха. Ночь развернулась во всей своей холодной и унылой красе. На небе мигали звезды, внизу снега уходили вдаль ровною пеленой, чернела гребнем тайга, синели дальние
горы. И от всей этой
молчаливой, объятой холодом картины веяло в душу снисходительною грустью, — казалось, какая-то печальная нота трепещет в воздухе: «Далеко, далеко!»
Горит огнём и вечной мыслью солнце,
Осенены всё той же тайной думой,
Блистают звезды в беспредельном небе,
И одинокой,
молчаливый месяц
Глядит на нашу землю светлым оком… //…Повсюду мысль одна, одна идея… //…Одна она — царица бытия…
— Ну, ин, видно, так, — равнодушно подтверждали ямщики. Некоторое время они следили за поворачивавшимися огнями парохода, как бы обсуждая, что принесет им с собою эта редкая еще на Лене новинка: облегчение суровой доли и освобождение или окончательную гибель… Оба огня на кожухах исчезли, и только три звездочки на мачтах двигались еще некоторое время в черной тени высоких береговых
гор… Потом и они угасли… Над Леной лежала непроницаемая ночь,
молчаливая и таинственная…
Кругом было пусто. За широкой береговой отмелью лежала полоса
гор,
молчаливых и сонных…
Когда Марья Гавриловна воротилась с Настиных похорон, Таня узнать не могла «своей сударыни». Такая стала она мрачная, такая
молчаливая. Передрогло сердце у Тани. «Что за печаль, — она думала, — откуда
горе взялось?.. Не по Насте же сокрушаться да тоской убиваться… Иное что запало ей нá душу».
Снова потянулась бесконечная дорога —
горы и небо, небо и
горы… И
молчаливые, как тайны, бездны со всех сторон… Но это было уже не прежнее, исполненное невыразимой прелести путешествие, какое я совершила неделю тому назад с дедушкой Магометом. Тяжелая мрачная туча нависла надо мной, все разрастаясь и разрастаясь, наваливаясь на душу свинцовой тяжестью. Предчувствие страшного, неизбежного ни на минуту не оставляло меня.
Отобедали и тотчас кто за карты, кто смотреть на хозяйство Андрея Александрыча. Иные по саду разошлись… И Дуня пошла в сад, одинокая,
молчаливая. На одной из дорожек неожиданно встретилась она с отцом Прохором. Залюбовался он на высокие густолистные каштаны и чуть слышно напевал какую-то церковную песнь. Сняв широкополую шляпу и низко поклонясь, завел он с Дуней разговор, изредка поглядывал на нее с жалобною улыбкой, будто угадывая душевное ее
горе и бурю тревожных сомнений. Жаль стало ему бедную девушку.
Было поздно. На западе уже поблекла последняя полоска вечерней зари. На небе одна за другой зажглись яркие звезды. Казалось, будто вместе с холодным и чистым сиянием их спускалась на землю какая-то непонятная грусть, которую нельзя выразить человеческими словами. Мрак и тишина сливались с ней и неслышными волнами заполняли распадки в
горах,
молчаливый лес и потемневший воздух.
Лес,
молчаливый, засыпанный снегом, словно замер в неподвижной позе и всматривался в даль, где виднелись мягкие очертания каких-то
гор, а за ними — белые кучевые облака причудливой формы.
В пятом часу утра я проснулся, словно меня что толкнуло. Шел мелкий дождь; сквозь окладные тучи слабо брезжил утренний свет. Я оделся и пошел к бараку. Он глянул на меня из сырой дали — намокший,
молчаливый. В окнах еще
горел свет; у лозинки под большим котлом мигал и дымился потухавший огонь. Я вошел в барак; в нем было тихо и сумрачно; Рыков неподвижно сидел в ванне, низко и бессильно свесив голову; Степан, согнувшись, поддерживал его сзади под мышки.
Изредка из досужих уст врагов Гаврилы Семеновича слышались рассказы, что будто бы Парфеныч, как обыкновенно звали этого худенького, вечно задумчивого,
молчаливого, как бы пришибленного тяжелым
горем старичка, был когда-то богачем и хозяином Синявина, служившего у него «старшим приказчиком».
«Пора к делу! — сказал он сам про себя. — Она так неопытна; давно ли из гарема? кровь ее
горит еще жаром полудня: надо ковать железо, пока горячо! Светское приличие, которому скоро ее научат, рассудок, долг, одно слово, что я женат… и мои мечты все в прах! Напишу ей записку и перешлю с господином Телемахом: этот
молчаливый посланный гораздо вернее. Она найдет ее… будет отвечать, если меня любит… а там тайное свидание, и Мариорица, милая, прелестная Мариорица — моя!»