Напрасно говорю я себе, что я не мог ожидать такой мгновенной развязки, что она меня самого поразила своей внезапностью, что я не подозревал, какое существо была Вера. Она, точно, умела
молчать до последней минуты. Мне следовало бежать, как только я почувствовал, что люблю ее, люблю замужнюю женщину; но я остался — и вдребезги разбилось прекрасное создание, и с немым отчаянием гляжу я на дело рук своих.
Неточные совпадения
Молча,
до своих
последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали.
— Я считаю долгом объясниться с вами откровенно, Лука Назарыч, — ответил Мухин. —
До сих пор мне приходилось
молчать или исполнять чужие приказания… Я не маленький и хорошо понимаю, что говорю с вами в
последний раз, поэтому и скажу все, что лежит на душе.
Дни проходили за днями; мою комнату продолжали не топить, а он все думал. Я достиг в это время
до последней степени прострации; я никому не жаловался, но глаза мои сами собой плакали. Будь в моем положении
последняя собака — и та способна была бы возбудить сожаление… Но он
молчал!!
— Друзья! — сказал Рославлев, — чего хотите вы? Покориться ли злодеям нашим, или биться с ними
до последней капли крови?.. Ну, что ж вы
молчите?
Сын слушал и
молчал, видя, что эти жалобы, утешая отца, раздувают, увеличивают его
до размеров колокольни, — утром солнце видит её раньше, чем ему станут заметны дома людей, и с
последней с нею прощается, уходя в ночь. Но из этих жалоб Яков извлекал для себя поучительный вывод: жить так, как жил отец, — бессмысленно.
Но сам Николай Фермор
молчал и спокойно смотрел на все, что с ним делали. Все это как будто не имело для него никакого значения. Мандт, так и Мандт, — ему все равно, при чьем содействии утеривать
последнее доверие к людям. Он точно как изжил всю свою энергию и чувствительность в своем утреннем разговоре с государем, и что теперь за этим дальше следует — ему
до этого уже не было никакого дела.
Все вышли провожать Вельчанинова; дети привели Лизу, с которой играли в саду. Они смотрели на нее теперь, казалось, еще с большим недоумением, чем давеча. Лиза задичилась совсем, когда Вельчанинов поцеловал ее при всех, прощаясь, и с жаром повторил обещание приехать завтра с отцом.
До последней минуты она
молчала и на него не смотрела, но тут вдруг схватила его за рукав и потянула куда-то в сторону, устремив на него умоляющий взгляд; ей хотелось что-то сказать ему. Он тотчас отвел ее в другую комнату.
Ольге Михайловне нравилось
молчать, ждать и глядеть на Варвару. Она согласилась бы простоять так,
молча и без всякой надобности,
до самой ночи. Но нужно было идти. Едва она отошла от избы, как уж к ней навстречу бежали Любочка, Вата и Ната. Две
последние не добежали
до нее на целую сажень и обе разом остановились, как вкопанные; Любочка же добежала и повисла к ней на шею.
Мы не будем объяснять судьбы Семена Ивановича прямо фантастическим его направлением; но, однако ж, не можем не заметить читателю, что герой наш — человек несветский, совсем смирный и жил
до того самого времени, как попал в компанию, в глухом, непроницаемом уединении, отличался тихостию и даже как будто таинственностью, ибо все время
последнего житья своего на Песках лежал на кровати за ширмами,
молчал и сношений не держал никаких.
Архиепископ,
молча, не взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму Святой Софии, помолился у золотых врат [Так называются медные, вызолоченные ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся на западной стороне церкви, — знаменитая древняя редкость, сохранившаяся
до последний дней.] его.
Этим
последняя была всецело обязана Кутайсову и Груберу, наперерыв старавшимся возносить
до небес несчастную обманутую девушку, столько лет
молча сносившую позорную роль ни девушки, ни вдовы, ни мужней жены, восхвалять ее добродетели, ум, такт и другие нравственные качества, выставляя Оленина в самом непривлекательном свете во всей этой, по словам радетелей пользы Ирены, гнусной истории.
— Ах, какой ужас, — почти в один голос воскликнули княгиня Васса Семеновна и княжна Людмила,
до сих пор
молча слушавшая разговор матери с князем и рассказ
последнего.
Архиепископ,
молча, не взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму св. Софии, помолился у золотых ворот его. Так называются медные, вызолоченные ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся на западной стороне церкви, — знаменитая древняя редкость, сохранившаяся
до последних дней.
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старою мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все
молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не
до их разговоров. Граф Растопчин один держал нить разговора, рассказывая о
последних то городских, то политических новостях.