Неточные совпадения
Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого
моря.
Я помню
море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв
страстейТак не терзал души моей!
— Расписка — да. Это ничего не значит.
Страсть — это
море. Сегодня буря, завтра штиль… Может быть, уж она теперь жалеет, что послала вас…
Сон и спокойствие объемлют
море и небо, как идеал отрадной, прекрасной, немучительной смерти, какою хотелось бы успокоиться измученному
страстями и невзгодами человеку.
Покой неба и
моря — не мертвый и сонный покой: это покой как будто удовлетворенной
страсти, в котором небо и
море, отдыхая от ее сладостных мучений, любуются взаимно в объятиях друг друга.
— «Отчего ж не по
морю?» — «Ах, Господи! какие
страсти рассказывают.
Как в ясной лазури затихшего
моряВся слава небес отражается,
Так в свете от
страсти свободного духа
Нам вечное благо является.
Но глубь недвижимая в мощном просторе
Все та же, что в бурном волнении.
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волненье
Проходят и снова являются,
А он все один, и в стихийном стремленьи
Лишь сила его открывается.
Старик Джиованни Туба еще в ранней молодости изменил земле ради
моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце женщины, охваченное
страстью, эта пустыня, поглощающая солнце, ненужное рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное
море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть в его даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой земли, которая требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда людей и мало дает радости — мало!
— Ха-ха… Видно, кто на
море не бывал, тот досыта богу не маливался. Ну, настоящая
страсть еще впереди: это все были только цветочки, а уж там ягодки пойдут. Порша! скомандуй насчет чаю и всякое прочее.
Перед Вадимом было волнующееся
море голов, и он с возвышения свободно мог рассматривать каждую; тут мелькали уродливые лица, как странные китайские тени, которые поражали слиянием скотского с человеческим, уродливые черты, которых отвратительность определить невозможно было, но при взгляде на них рождались горькие мысли; тут являлись старые головы, исчерченные морщинами, красные, хранящие столько смешанных следов
страстей унизительных и благородных, что сообразить их было бы трудней, чем исчислить; и между ними кое-где сиял молодой взор, и показывались щеки, полные, раскрашенные здоровьем, как цветы между серыми камнями.
Да и вообще, если мы допускаем во всех великих людях истории особенные, личные
страсти, если мы понимаем в Августе охоту к стихотворству, в Фридрихе — к игре на флейте, в Наполеоне — к шахматам, то отчего же не допустим мы в Петре пристрастия к токарной и плотничьей работе, особенно корабельной, как отчасти удовлетворявшей собою и его
страсть к
морю?
Еще понятнее забота Петра о флоте, так как мы знаем, что
страсть к
морю была одною из сильнейших и постояннейших
страстей его.
Страсть к
морю действительно является в это время у Петра уже в сильной степени развития.
Видно, что до этого времени военные занятия и потехи Петра на
море и сухом пути были еще только личною его
страстью, с которою не соединялось пока никаких определенных замыслов.
Дилетантизм — любовь к науке, сопряженная с совершенным отсутствием пониманья ее; он расплывается в своей любви по
морю вéдения и не может сосредоточиться; он доволен тем, что любит, и не достигает ничего, не печется ни о чем, ни даже о взаимной любви; это платоническая, романтическая
страсть к науке, такая любовь к ней, от которой детей не бывает.
Про жениха и говорить нечего: неопытный, доверчивый, увлеченный первою еще
страстью к женщине, Павел ожидал, что вот так и окунется в
море блаженства, не видел и не понимал, что невеста почти не может его равнодушно видеть.
В снотворном застое, в безвыходном
море лжи, у большинства женщин снаружи господствовала условная мораль — а втихомолку жизнь кишела, за отсутствием здоровых и серьезных интересов, вообще всякого содержания, теми романами, из которых и создалась «наука
страсти нежной».
Но кто проникнет в глубину
морейИ в сердце, где тоска, — но нет
страстей?
Как наши юноши, он молод,
И хладен блеск его очей.
Поверхность темную
морейТак покрывает ранний холод
Корой ледяною своей
До первой бури. — Чувства,
страсти,
В очах навеки догорев,
Таятся, как в пещере лев,
Глубоко в сердце; но их власти
Оно никак не избежит.
Пусть будет это сердце камень —
Их пробужденный адский пламень
И камень углем раскалит!
И то слышался ему последний стон безвыходно замершего в
страсти сердца, то радость воли и духа, разбившего цепи свои и устремившегося светло и свободно в неисходимое
море невозбранной любви; то слышалась первая клятва любовницы с благоуханным стыдом за первую краску в лице, с молениями, со слезами, с таинственным, робким шепотом; то желание вакханки, гордое и радостное силой своей, без покрова, без тайны, с сверкающим смехом обводящее кругом опьяневшие очи…
Агишин. И вот чтобы
заморить, задушить эту
страсть, я еду в провинцию, поступлю где-нибудь на службу, куда-нибудь подальше!
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и
страстей,
Как свежий островок безвредно средь
морейЦветёт на влажной их пустыне.
Вотще — это туда, а могучей
страстью — к
морю, конечно. Получалось, что именно из-за такого желания туда Пушкин и остался у берегов.
— Никак нет. При береге бы остался… На сухой пути сподручнее, ваше благородие… А в
море, сказывают ребята, и не приведи бог, как бывает страшно… В окияне, сказывают, волна
страсть какая… Небо, мол, с овчинку покажется…
То он вспоминал последний спор с Захаром, то почему-то
море и первый свой приезд на пароходе в Россию, то счастливую ночь, проведенную с другом в лавочке, мимо которой он проходил; то вдруг знакомый мотив начинал петь в его воображении, и он вспоминал предмет своей
страсти и страшную ночь в театре.
Такая жадность мужа к богатству причиняла кроткой Тении большое беспокойство и она не раз предостерегала Фалалея, чтобы он не поддавался этой
страсти и жил спокойнее, потому что и того, что он уже успел приобрести, было довольно для жизни без нужды и лишений, но Фалалеи не хотел послушаться Тении, и в жажде новых добытков он все продолжал доверяться непостоянному
морю, лишь бы только разбогатеть еще более, так чтобы богаче его уже не было никого в Аскалоне.