Неточные совпадения
Княжне Кити Щербацкой было восьмнадцать лет. Она выезжала первую
зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер, и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на
московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую
зиму представились две серьезные партии: Левин и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский.
Старушка очень полюбила
Совет разумный и благой;
Сочлась — и тут же положила
В Москву отправиться
зимой.
И Таня слышит новость эту.
На суд взыскательному свету
Представить ясные черты
Провинциальной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад речей;
Московских франтов и Цирцей
Привлечь насмешливые взгляды!..
О страх! нет, лучше и верней
В глуши лесов остаться ей.
Жил он привольно и по
зимам давал званые обеды и вечера, на которые охотно приезжали
московские «генералы», разумеется, второго сорта, из числа обладавших Станиславом второй степени, которому в то время была присвоена звезда (но без ленты).
Так проводили время наши сокольницкие пустынники, как
московское небо стало хмуриться, и в одно прекрасное утро показался снежок. Снежок, конечно, был пустой, только выпал и сейчас же растаял; но тем не менее он оповестил дачников, что
зима стоит недалеко за Валдайскими горами. Надо было переезжать в город.
Зимою работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь день, но вечера оставались свободными, я снова читал вслух хозяевам неприятные мне романы из «Нивы», из «
Московского листка», а по ночам занимался чтением хороших книг и пробовал писать стихи.
Пробыл я лагери, пробыл вторую
зиму в учебной команде, но уже в должности капрального, командовал взводом, затем отбыл следующие лагери, а после лагерей нас, юнкеров, отправили кого в Казанское, а кого в
Московское юнкерское училище. С моими друзьями Калининым и Павловым, с которыми мы вместе прожили на нарах, меня разлучили: их отправили в Казань, а я был удостоен чести быть направленным в
Московское юнкерское училище.
— Конечно, Буркин прав, — перервал старик, — да и на что нам иноземных архитекторов? Посмотрите на мой дом! Что, дурно, что ль, выстроен? А строил-то его не француз, не немец, а просто я, русской дворянин — Николай Степанович Ижорской. Покойница сестра, вот ее матушка — не тем будь помянута, — бредила французами. Ну что ж? И отдала строить свой
московской дом какому-то приезжему мусью, а он как понаделал ей во всем доме каминов, так она в первую
зиму чуть-чуть, бедняжка, совсем не замерзла.
Дача, куда меня звала Дося, была в лесу, направо от
московского шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача была большая, но в ней
зимой жили только два студента, занимавшие две комнаты. Она была в стороне и представляла то удобство, что в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно народу. Там часто происходили наши тайные собрания.
Настоящая же
зима исключительно обратила нас к театру, потому что неожиданно на публичной сцене явился
московский актер Плавильщиков.
Говорили, что он в эту
зиму имел большой успех у
московских барынь.
Но все-таки я не видал до
зимы 1860–1861 года ни одного замечательного спектакля, который можно бы было поставить рядом с тем, что я видел в
московском Малом театре еще семь-восемь лет перед тем.
Федоров (в его кабинет я стал проникать по моим авторским делам) поддерживал и молодого jeune premier, заменявшего в ту
зиму А.Максимова (уже совсем больного), — Нильского. За год перед тем, еще дерптским студентом, я случайно познакомился на вечере в"интеллигенции"с его отцом Нилусом, одним из двух
московских игроков, которые держали в Москве на Мясницкой игорный дом. Оба были одно время высланы при Николае I.
К второй
зиме разразилась уже Крымская война. Никакого патриотического одушевления я положительно не замечал в обществе. Получались „Северная пчела“ и „
Московские ведомости“; сообщались слухи; дамы рвали корпию — и только. Ни сестер милосердия, ни подписок. Там где-то дрались; но город продолжал жить все так же: пили, ели, играли в карты, ездили в театр, давали балы, амурились, сплетничали.
В 1815 году повторилась почти такая же жестокая
зима, какая была и в незабвенном для России 1812 году, когда русский богатырь-мороз, явился истинным посланником Всемогущего Бога для избавления в союзе с огнем народного негодования, выразившемся в
московском пожаре, многострадальной русской земли.
Всю
зиму, предшествовавшую роковой
зиме 1771 года, князь Владимир Яковлевич был постоянным, бессменным кавалером княжны Варвары на
московских балах вообще и на балах и вечерах
московского Дворянского собрания.
В начале
зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти-французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром
московской оппозиции правительству.