Вот он оглядел всю свою горькую жизнь. Как мог он до сих пор выносить это ужасное бремя? Он нес его потому, что впереди все еще маячила — звездочкой в тумане — надежда. Он жив, стало быть, может, должен еще испытать лучшую долю… Теперь он стоял у конца, и
надежда угасла…
Неточные совпадения
И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и
надежды давно
угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником!
И в глубине ее души, взволнованной печалью ожидания, не сильно, но не
угасая, теплилась
надежда, что всего у нее не возьмут, не вырвут! Что-то останется…
«Люди же, радостные и полные
надежд, не заметили смерти его и не видали, что еще пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры,
угасло…»
Дуня не плакала, не отчаивалась; но сердце ее замирало от страха и дрожали колени при мысли, что не сегодня-завтра придется встретиться с мужем. Ей страшно стало почему-то оставаться с ним теперь с глазу на глаз. Она не чувствовала к нему ненависти, не желая ему зла, но вместе с тем не желала его возвращения.
Надежда окончательно
угасла в душе ее; она знала, что, кроме зла и горя, ничего нельзя было ожидать от Гришки.
Так
надежда возрастает иногда с бедствием, подобно светильнику, который, готовясь
угаснуть, расширяет пламя свое…
Луч
надежды не
угасал в сердцах, и новогородцы сражались.
Но в цвете
надежды и силы
Угас его царственный сын,
И долго, его поджидая,
Стоит император один...
Болезненно отозвалась на ней монастырская жизнь. Дымом разлетелись мечты о созерцательной жизни в тихом пристанище, как искры
угасли тщетные
надежды на душевный покой и бесстрастие. Стала она приглядываться к мирскому, и мир показался ей вовсе не таким греховным, как прежде она думала; Катенька много нашла в нем хорошего… «Подобает всем сим быти», — говорил жене Степан Алексеич, и Катеньку оставили в покое… И тогда мир обольстил ее душу и принес ей большие сердечные тревоги и страданья.
Иду в незнаемый я путь,
Иду меж страха и
надежды;
Мой взор
угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу вашего рыданья
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье.
Но, вечным сном пока я сплю,
Моя любовь не умирает,
И ею всех я вас молю,
Пусть каждый за меня взывает:
Господь! В тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье, —
Прими усопшего раба
В твои блаженные селенья.
Война надвигалась, но
надежды на призыв не было никакой. В Суворове, между тем, не
угас еще воинственный гениальный дух и часто-часто сердце его просилось назад, к своим витязям, к чудо-богатырям.