Неточные совпадения
И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней,
наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце
злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей.
Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного
зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому неспособными ни
наказывать ни исправлять других людей.
Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою душу, но дедов бог вызывал у меня страх и неприязнь: он не любил никого, следил за всем строгим оком, он прежде всего искал и видел в человеке дурное,
злое, грешное. Было ясно, что он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит
наказывать.
Сомнение в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение в праве судить и
наказывать, обличение
зла и неправды всякого государства и власти, покаяние в своем привилегированном положении, сознание вины перед трудовым народом, отвращение к войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе русской интеллигенции, они проникли и в высший слой русского общества, захватили даже часть русского чиновничества.
Наказывать по долгу службы и присяги своего ближнего, быть способным каждый час насиловать в себе отвращение и ужас, отдаленность места служения, ничтожное жалованье, скука, постоянная близость бритых голов, кандалов, палачей, грошовые расчеты, дрязги, а главное, сознание своего полного бессилия в борьбе с окружающим
злом, — всё это, взятое вместе, всегда делало службу по управлению каторгой и ссылкой исключительно тяжелой и непривлекательной.
Доброта, лишенная всякой способности возмущаться
злом, и тупая покорность судьбе выражаются в этих словах несчастной девушки: «Бог вас
накажет за меня, а я вам
зла не желаю.
Невоздержный,
злой, он врывался в острог даже иногда по ночам, а если замечал, что арестант спит на левом боку или навзничь, то наутро его
наказывал: «Спи, дескать, на правом боку, как я приказал».
Чтобы противиться такому
злу и уничтожать его, нужно делающего
зло наказывать смертью или искалечением или каким-нибудь личным мучением.
Отв. — Те предписания, в которых Ной, Моисей и другие пророки дают право причинять личный вред наносителям вреда, чтобы
наказывать и уничтожать
злые дела.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого
наказать хотели… Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел на палубу; ночь темная, волны гудят, свищут, море
злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул на счастье, да и очутился на необитаемом острове… Потом ушел в Японию с ихними рыбаками, а через два года на «Палладу» попал, потом в Китай и в Россию вернулся.
Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не
накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь — тебя постигнет
злая казнь:
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Я чуть было не зарыдал, но тотчас же дьявол подсказал: «ты плачь, сантиментальничай, а они спокойно разойдутся, улик не будет, и ты век будешь сомневаться и мучаться». И тотчас чувствительность над собой исчезла, и явилось странное чувство — вы не поверите — чувство радости, что кончится теперь мое мученье, что теперь я могу
наказать ее, могу избавиться от нее, что я могу дать волю моей злобе. И я дал волю моей злобе — я сделался зверем,
злым и хитрым зверем.
Старик Осип рассказывал не спеша про то, как жили до воли, как в этих самых местах, где теперь живется так скучно и бедно, охотились с гончими, с борзыми, с псковичами и во время облав мужиков поили водкой, как в Москву ходили целые обозы с битою птицей для молодых господ, как
злых наказывали розгами или ссылали в тверскую вотчину, а добрых награждали.
Авдотья Максимовна. Бог вас
накажет за это, а я вам
зла не желаю. Найдите себе жену богатую, да такую, чтоб любила вас так, как я; живите с ней в радости, а я девушка простая, доживу как-нибудь, скоротаю свой век в четырех стенах сидя, проклинаючи свою жизнь. Прощайте! (Плачет.) Прощайте… Я к тятеньке пойду!.. (Быстро уходит.)
Чтоб приготовил модный он наряд
Для бедной, милой Тирзы, и так дале.
Сказать ли, этой выдумке был рад
Проказник мой: в театре, в пестрой зале
Заметят ли невинный маскарад?
Зачем еврейку не утешить тайно,
Зачем толпу не
наказать случайно
Презреньем гордым всех ее причуд?
И что молва? — Глупцов крикливый суд,
Коварный шопот
злой старухи, или
Два-три намека в польском иль в кадрили!
«Пусть скажут господа критики, кто больше оскорбляет почтенный дворянский корпус, я еще важнее скажу: кто делает стыд человечеству: дворяне ли, преимущество свое во
зло употребляющие, или сатира на них?» В заключение говорится, что некоторые порицали листки «Живописца» «по слепому пристрастию ко преимуществу дворянскому» и утверждали, что хотя некоторые дворяне и имеют слабость забывать честь и человечество, однако ж будто они, яко благорожденные люди, от порицания всегда должны быть свободны, и что будто точно о крестьянах сказано: «
Накажу их жезлом беззакония…» И подлинно, они часто наказываются беззаконием.
Если бы мы только не были приучены с детства к тому, что можно
злом платить за
зло, насилием заставлять человека делать то, чего мы хотим, то мы бы только удивлялись тому, как могут люди, как будто нарочно портя людей, приучать их к тому, что наказания и всякое насилие могут быть на пользу. Мы
наказываем ребенка, чтобы отучить его от делания дурного, но самым наказанием мы внушаем ребенку то, что наказание может быть полезно и справедливо.
Наказывать — по-русски значит поучать. Поучать можно только добрым словом и добрым примером. Платить же
злом за
зло — это не поучает, а развращает.
Зла нет и в ангелах, — они злы, когда
наказывают грешников, но здесь
злом является не наказание, но само наказуемое.
— Смерть все покрывает, — сказал брату Герасим Силыч. — На мертвых
зла не держат, а кто станет держать, того Господь
накажет. Марко Данилыч теперь перед Божьим судом стоит, а не перед нашим земным, человеческим.
— Я пойду вечером с рапортом к Екатерине Ивановне и буду просить
наказать весь приют, если работа Палани Заведеевой не найдется до вечера… — проговорила она. — Строго будут наказаны старшие, средние и маленькие без различия. После дневного чая до ужина будут оставаться в рабочей и работать штрафные часы. Или пусть та, кто подшутила такую
злую шутку с Заведеевой, отдаст, возвратит ее работу. Поняли меня?
«Смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней,
наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце
злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей. С наслаждением стала она думать о том, как он будет мучиться, раскаиваться и любить ее память».
— Я думаю о том, какое ты
злое, надменное, тупое и отвратительное животное! Я думаю о том, в каких источниках жизни или недрах самого ада я мог бы найти для тебя достойное наказание. Да, я пришел на эту землю, чтобы поиграть и посмеяться. Да, я сам был готов на всякое
зло, сам лгал и притворялся, но ты, волосатый червяк, забрался в самое мое сердце и укусил меня. Ты воспользовался тем, что у меня человеческое сердце, и укусил меня, волосатый червяк. Как ты смел обмануть меня? Я
накажу тебя.
— Зачем лгать! — беспечно сказал он, пожимая плечами, — кошку дала мне маленькая девочка, которая была
зла на горбатую пансионерку за то, что ее
наказали без гулянья. Горбатую зовут Карлуша, кошку — Милка; если она ваша — берите ее… Без полиции берите. A я больше ничего не знаю.
— Ты всегда был враг своему родному дите… Кроме
зла, ты Лидочке никогда ничего не желал… Смотри, Алексей, как бы бог не
наказал тебя за твою лютость! Боюсь я за тебя! Недолго-то ведь жить осталось!
И мой приятель через неделю сдержал свое обещание. Это было как раз время — восьмидесятые годы, когда у нас в обществе и печати заговорили о непротивлении
злу, о праве судить,
наказывать, воевать, когда кое-кто из нашей среды стал обходиться без прислуги, уходил в деревню пахать, отказывался от мясной пищи и плотской любви.
— Как ни
наказывай, хоть плетьми жарь, хоть засуди, а не выйдет толку. Из
злого человека ничем ты
зла не вышибешь.
Он пишет министрам, что корень
зла — в нем, Толстом, что странно
наказывать распространителей его учения, а его самого не трогать.
Шкот осердился и поехал к губернатору объясняться, с желанием доказать, что он старался сделать людям не
злое, а доброе и если
наказал одного или двух человек, то «без жестокости», тогда как все без исключения
наказывают без милосердия; но Панчулидзев держал голову высоко и не дозволял себе ничего объяснять. С Шкотом он был «знаком по музыке», так как Шкот хорошо играл на виолончели и участвовал в губернаторских симфонических концертах; но тут он его даже не принял.
— Королева! — сказала девочка дрожащим голосом. — Выслушай меня: ты тут танцуешь и веселишься, а там, в саду, умирает твоя служанка. Нехорошо это, королева! Ведь твоя служанка сказала правду. Нельзя веселиться, когда делаешь
зло своему ближнему. Прикажи освободить несчастную девушку, и тогда пускай снова играет музыка, танцуют пары и звучит веселый смех твоих гостей, королева! Нехороша та повелительница, которая так жестоко
наказывает за правдивое слово.
Во что бы-то ни стало, избавлю земляков от домашних врагов, уличу
злых,
накажу дерзких, а после сам скажу всем новгородцам: «Я виновник вашего счастья, покарайте меня!» И если голос мой заглохнет в криках обвинителей, пусть торговою казнью снимется с плеч голова моя — дело мое уже будет сделано.
По твоим правилам можно идти, не опускаясь ниже черты отмеренной, и быть весьма
злым и недобрым, и ты за сие не
накажешь, ибо закон твой законную жестокость терпит и обстаивает, а мой судья — совесть и за незримое, и за оправдимое тобою карает.
Гусман оказался человек не
злой, вместо того, чтобы вызвать против Баранщикова свирепое турецкое зверство за то, что он перекидывается то в христианскую веру, то в магометанскую, выдумал очень благочестивую штуку, Гусман
наказал Баранщикову скрыть, что он уже потурчен, с тем, чтобы еще один раз произвести над ним воссоединение к магометанству, — за что там набожные магометане подавали новосоединенным пособия и награды.
Суды не прощают, а
наказывают, делают не добро, а
зло тем, которых они называют врагами общества.
«Какая шестая заповедь божия? — Не убий. Не убий — не убивай. — Что бог запрещает этой заповедью? — Запрещает убивать, т. е. лишать жизни человека. — Грех ли
наказывать по закону преступника смертью и убивать неприятеля на войне? «Не грех. Преступника лишают жизни, чтобы прекратить великое
зло, которое он делает; неприятеля убивают на войне потому, что на войне сражаются за государя и отечество». И этими словами ограничивается объяснение того, почему отменяется заповедь бога. Я не поверил своим глазам.