Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и
в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть
сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел
писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец,
напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же
в один вечер, кажется, всё
написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная
в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я
написал.
— Да,
в каракатицу. Ты знаешь, — обратился Левин к брату, — Михаил Семеныч
пишет сочинение о питании и…
И я
написал последний стих. Потом
в спальне я прочел вслух все свое
сочинение с чувством и жестами. Были стихи совершенно без размера, но я не останавливался на них; последний же еще сильнее и неприятнее поразил меня. Я сел на кровать и задумался…
—
Написал он
сочинение «О третьем инстинкте»; не знаю,
в чем дело, но эпиграф подсмотрел: «Не ищу утешений, а только истину». Послал рукопись какому-то профессору
в Москву; тот ему ответил зелеными чернилами на первом листе рукописи: «Ересь и нецензурно».
«Ведь я любил ее, истинно любил хорошей, чистой любовью
в эту ночь, любил ее еще прежде, да еще как любил тогда, когда я
в первый раз жил у тетушек и
писал свое
сочинение!» И он вспомнил себя таким, каким он был тогда.
С прямотой и решительностью молодости он не только говорил о том, что земля не может быть предметом частной собственности, и не только
в университете
писал сочинение об этом, но и на деле отдал тогда малую часть земли (принадлежавшей не его матери, а по наследству от отца ему лично) мужикам, не желая противно своим убеждениям владеть землею.
Мое намерение выставлять дело, как оно было, а не так, как мне удобнее было бы рассказывать его, делает мне и другую неприятность: я очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется
в смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей
в папскую веру Филипп Эгалите и какие
сочинения писал Людовик XIV.
— Но что же смотрит правительство? Ах, как мне жаль вас! Andrй! ведь правительство обязано поддерживать дворянское сословие? ведь дворяне — это опора? Ты, конечно,
напишешь об этом
в своем
сочинении… n’est-ce pas? [не правда ли? (фр.)] Ax, как мне жалко, как жалко вас!
Родился
в Париже, воспитывался
в Оксфорде, прослужил некоторое время
в качестве attachй при посольстве
в Берлине, но далее по службе не пошел и наконец поселился
в Москве, где корчил из себя англомана и
писал сочинение под названием: «Река времетечения»,
в котором каждый вечер, ложась спать, прибавлял по одной строчке.
В статье «О путешественниках» (из
сочинений Лафатера) Пущин
писал: «Путешественники по должности…
Перед экзаменом инспектор-учитель задал им
сочинение на тему: «Великий человек». По словесности Вихров тоже был первый, потому что прекрасно знал риторику и логику и, кроме того, сочинял прекрасно. Счастливая мысль мелькнула
в его голове: давно уже желая высказать то, что наболело у него на сердце, он подошел к учителю и спросил его, что можно ли, вместо заданной им темы,
написать на тему: «Случайный человек»?
Герой мой вышел от профессора сильно опешенный. «
В самом деле мне, может быть, рано еще
писать!» — подумал он сам с собой и решился пока учиться и учиться!.. Всю эту проделку с своим
сочинением Вихров тщательнейшим образом скрыл от Неведомова и для этого даже не видался с ним долгое время. Он почти предчувствовал, что тот тоже не похвалит его творения, но как только этот вопрос для него, после беседы с профессором, решился, так он сейчас же и отправился к приятелю.
— Потому что вы описываете жизнь, которой еще не знаете; вы можете
написать теперь
сочинение из книг, — наконец, описать ваши собственные ощущения, — но никак не роман и не повесть! На меня, признаюсь, ваше произведение сделало очень, очень неприятное впечатление;
в нем выразилась или весьма дурно направленная фантазия, если вы все выдумали, что
писали… А если же нет, то это, с другой стороны, дурно рекомендует вашу нравственность!
Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои
сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем
в самом деле
писать их, и, право, это было не от лености.
Так, князь Урюпинский-Доезжай
написал сочинение:"О чае и сахаре и удовольствиях, ими доставляемых", а князь Серпуховский-Догоняй,
в ответ на это, выпустил брошюру:"Но наипаче сивухой".
— До моего сведения дошло, что вы не только
написали, но также и отдали
в журнальную печать какое-то там
сочинение и читали его вчера вечером некоторым юнкерам нашего училища. Правда ли это?
Потом я несколько охладел к его перу; повести с направлением, которые он всё
писал в последнее время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания,
в которых было столько непосредственной поэзии; а самые последние
сочинения его так даже вовсе мне не нравились.
В первые годы, или, точнее,
в первую половину пребывания у Варвары Петровны, Степан Трофимович всё еще помышлял о каком-то
сочинении и каждый день серьезно собирался его
писать.
Господин обер-пастор города Герлица Рихтер восстал на
сочинение Бема, называемое «Аврора», за то, что книга эта стяжала похвалы, а между тем она была написана простым сапожником и о предметах, непонятных даже людям ученым, значит, толковала о нелепостях, отвергаемых здравым смыслом, и господин пастор преследование свое довел до того, что Бем был позван на суд
в магистрат, книга была у него отобрана и ему запрещено было
писать; но, разумеется, хоть и смиренный, но
в то же время боговдохновляемый Бем недолго повиновался тому.
Оставшись одна, она действительно принялась сочинять ответ мужу, но оказалось, что
в ответе этом наговорила ему гораздо более резких выражений, чем было
в письме Тулузова: она назвала даже Ченцова человеком негодным, погубившим себя и ее, уличала его, что об Аксюте он говорил все неправду; затем так запуталась
в изложении своих мыслей и начала
писать столь неразборчивым почерком, что сама не могла ни понять, ни разобрать того, что
написала, а потому, разорвав с досадой свое
сочинение, сказала потом Тулузову...
— Речь идет о
сочинении католического священника-мистика Иоанна Госснера (1773—1858) «Дух жизни и учения Иисуса», изданном
в Петербурге
в 1823—1824 годах.], поправленный Василием Михайлычем Поповым, на который, втайне от меня, Фотий
написал омерзительную клевету…
Нынче он выдавал себя за сына вельможного польского пана, у которого «
в тым месте», были несметные маетности; завтра оказывался незаконным сыном легкомысленной польской графини и дипломата, который будто бы
написал сочинение «La verite sur la Russie, par un diplomate» («От-то он самый и есть!» — прибавлял Кшепшицюльский).
Не успел я произнести эти слова… и вдруг вспомнил! Да, это оно, оно самое! Помилуйте! ведь еще
в школе меня и моих товарищей по классу
сочинение заставляли
писать на тему:"Вещий сон Рюрика"… о, господи!
Утряй запирался
в кабинете и
писал сочинение о необходимости учреждения"Общества Странствующих Дворян", на обязанность которого он возлагал хождение
в народ с целью распространения здравых понятий о значении и роли дворянства
в государстве.
Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места
в государстве, которые большею частью были избираемы старинными русскими людьми для основания монастырей: во-вторых, для того, чтобы изучить проселки русского царства и жизнь крестьян и помещиков во всем его разнообразии; в-третьих, наконец, для того, чтобы
написать географическое
сочинение о России самым увлекательным образом.
С этим он взял письмо и карточки и пошел
в почтовую контору. Кроме этого письма,
в кармане Термосесова лежало другое
сочинение, которое он
написал в те же ранние часы, когда послал повестку Туберозову.
В этом писании значилось...
В сочинении этом, как
писал мне профессор, Хельчицкий около 4-х веков тому назад высказывал тот же взгляд на истинное и ложное христианство, который высказывал и я
в сочинении «
В чем моя вера?».
Профессор
писал мне, что
сочинение Хельчицкого должно было быть издано
в первый раз на чешском языке
в журнале Петербургской академии наук.
— Есть циркуляр, чтоб всякой швали не пускать, а он по-своему, — жаловался Передонов, — почти никому не отказывает. У нас, говорит, дешевая жизнь
в городе, а гимназистов, говорит, и так мало. Что ж что мало? И еще бы пусть было меньше. А то одних тетрадок не напоправляешься. Книги некогда прочесть. А они нарочно
в сочинениях сомнительные слова
пишут, — все с Гротом приходится справляться.
Именно:
написать одно глубокомысленнейшее
сочинение в душеспасительном роде, от которого произойдет всеобщее землетрясение и затрещит вся Россия.
— Печатать, братец. Это уж решено — на мой счет, и будет выставлено на заглавном листе: крепостной человек такого-то, а
в предисловии Фоме от автора благодарность за образование. Посвящено Фоме. Фома сам предисловие
пишет. Ну, так представь себе, если на заглавном-то листе будет написано: «
Сочинения Видоплясова»…
—
Сочинение пишет! — говорит он, бывало, ходя на цыпочках еще за две комнаты до кабинета Фомы Фомича. — Не знаю, что именно, — прибавлял он с гордым и таинственным видом, — но, уж верно, брат, такая бурда… то есть
в благородном смысле бурда. Для кого ясно, а для нас, брат, с тобой такая кувыркалегия, что… Кажется, о производительных силах каких-то
пишет — сам говорил. Это, верно, что-нибудь из политики. Да, грянет и его имя! Тогда и мы с тобой через него прославимся. Он, брат, мне это сам говорил…
В этот вечер он даже не
писал мемуаров. Видя его
в таком положении, мы упросили его прочитать еще несколько отрывков из
сочинения «О благовидной администратора наружности»; но едва он успел прочесть: «Я знал одного тучного администратора, который притом отлично знал законы, но успеха не имел, потому что от тука, во множестве скопленного
в его внутренностях, задыхался…», как почувствовал новый припадок
в желудке и уже
в тот вечер не возвращался.
Державин
в объяснениях на свои
сочинения говорит, что он имел счастие освободить около полуторы тысячи пленных колонистов от киргизов. Державин
написал свои Записки, к сожалению, еще не изданные.
— Жаль!.. Очень жаль!.. Я еще
в молодости читал ваши
сочинения и увлекался ими: действительно,
в России очень многое дурно, и всем, кто умеет
писать, надобно-с
писать, потому что во всех сословиях начинают уже желать читать! Все хотят хоть сколько-нибудь просветиться!.. Какое же вам платье угодно иметь, почтеннейший господин Миклаков? — заключил Адольф Иваныч с какой-то почти нежностью.
Я вспомнил, что у меня был товарищ, очень прыткий мальчик, по фамилии Менандр Прелестнов, который еще
в университете
написал сочинение на тему"Гомер как поэт, человек и гражданин", потом перевел какой-то учебник или даже одну страницу из какого-то учебника и наконец теперь, за оскудением, сделался либералом и публицистом при ежедневном литературно-научно-политическом издании"Старейшая Всероссийская Пенкоснимательница".
Кулыгин.
В какой-то семинарии учитель
написал на
сочинении «чепуха», а ученик прочел «реникса» — думал, что по-латыни написано… (Смеется.) Смешно удивительно. Говорят, будто Соленый влюблен
в Ирину и будто возненавидел барона… Это понятно. Ирина очень хорошая девушка. Она даже похожа на Машу, такая же задумчивая. Только у тебя, Ирина, характер мягче. Хотя и у Маши, впрочем, тоже очень хороший характер. Я ее люблю, Машу.
Однажды, когда, прочитав
в одном
сочинении составленный якобы некоторым городничим „Устав о печении пирогов“, я,
в подражание оному,
написал „Правила о том,
в какие дни и с каким маслом надлежит вкушать блины“, и
в другой раз, когда, прочитав, как один городничий на все представления единообразно отвечал: „не потерплю!“ и „разорю!“ — я, взяв оного за образец, тоже упразднил словесные изъяснения и заменил оные звукоподражательностью.
— Это, скажем так, обыкновенные
сочинения, которые все
пишут, а, говорят,
в некоторых он против попов вооружился, их бы почитать!
— Сочинителем сделался,
сочинения, говорит,
пишет… только
в тонких, кажется, обстоятельствах: после третьего же слова денег попросил взаймы… — отвечал Уситков.
В брошюре «Памятник друзей Н. П. Николеву» два раза упоминается о ненапечатанной трагедии «Матильда»; вероятно, ее слышал я под названьем «Малек-Адель».] эта трагедия лучше всех его прежних
сочинений и написана с таким огнем, как будто ее
писал молодой человек.
(58) Видно, однако ж, что
в свое время княгиня Дашкова всего более известна была своими стихотворениями.
В словаре Новикова читаем: «Княгиня Дашкова…
писала стихи; из них некоторые, весьма изрядные, напечатаны
в ежемесячном
сочинении «Невинное упражнение» 1763 года,
в Москве. Впрочем, она почитается за одну из ученых российских дам и любительницу свободных наук» («Опыт исторического словаря о российских писателях» Новикова, 1772, стр. 55).
Монархиня говорит, что истинное оскорбление Величества есть только злодейский умысел против Государя (478); что не должно наказывать за слова как за действия (481), кроме случая,
в котором возмутитель проповедует мятеж и бунт, следственно, уже действует (480); что слова всего более подвержены изъяснениям и толкам; что безрассудная нескромность не есть злоба (481); что для самого безумного носителя имени Царей должно определить только исправительное наказание (482); что
в «самодержавном государстве хотя и нетерпимы язвительные
сочинения, но что их не должно вменять
в преступление, ибо излишняя строгость
в рассуждении сего будет угнетением разума, производит невежество, отнимает охоту
писать и гасит дарования ума» (484).
Так, «Полезное с приятным»
пишет в своем объявлении: «Видя, с какою жадностью приемлет общество издаваемые еженедельные
сочинения для увеселения оного, не можно не восчувствовать истинной радости.
В ответ на это Стародум, со своей стороны, тоже восхваляет «век,
в котором честный человек может мысль свою сказать безбоязненно». Между прочим, он
пишет (
Сочинения Фонвизина, стр. 545–548...
Ведь это можно
в насмешку повторять слова щедринской талантливой натуры, что «русский человек без науки все науки прошел»,
в насмешку можно сказать, что г. Кокорев, не имея никаких познаний, внезапно
написал гениальное
сочинение о предмете, который от других обыкновенно требует продолжительных занятий и серьезного изучения.
От 26 сентября. «Я тебе еще не
писала, что на днях должно выйти новое
сочинение Гоголя, содержание которого неизвестно; оно печатается под величайшим секретом
в Петербурге по его поручению; ждем и нетерпеливо, что может оно заключать? У нас же прошли слухи, что будто это отрывки из его переписки с друзьями, что будто он сжег второй том „Мертвых душ“ и так далее; слухи, по которым должно заключить, что он не совсем
в здравом уме, по крайней мере слишком односторонен».
Причины же, почему я так поступил, состоят
в следующем: четыре года прошли, как мы лишились Гоголя; кроме биографии и напечатанных
в журналах многих статей, о нем продолжают
писать и печатать; ошибочные мнения о Гоголе, как о человеке, вкрадываются
в сочинения всех пишущих о нем, потому что из них — даже сам биограф его — лично Гоголя не знали или не находились с ним
в близких сношениях.
Кроме того, он
писал в это время и
сочинения более обширные, которые, равно как и прежние свои статьи, раздавал даром.
Одиннадцати лет он
написал повесть под названием «Пустынник», которая начиналась небольшим предисловием, где сочинитель просил читателей и читательниц «быть снисходительными к его
сочинению, приняв
в уважение, что автор повести одиннадцатилетний юноша».