Неточные совпадения
— Ого, вы кусаетесь? Нет, право же, он недюжинный, — примирительно заговорила она. — Я познакомилась с ним года два тому назад, в Нижнем, он там не привился. Город меркантильный и ежегодно полтора месяца сходит с ума: все купцы, купцы, эдакие огромные, ярмарка, женщины, потрясающие кутежи. Он там сильно пил, нажил какую-то болезнь. Я
научила его как можно
больше кушать сладостей, это совершенно излечивает от пьянства. А то он, знаете, в ресторанах философствовал за угощение…
— Урок оплачен дорого. Но того, чему он должен
научить, мы, словесной или бумажной пропагандой, не достигли бы и в десяток лет. А за десять-то лет рабочих — и ценнейших! — погибло бы гораздо
больше, чем за два дня…
Там меня барышни по-французски
научили, но
больше всего я любил басни Крылова, заучил их множество наизусть и каждый день декламировал по басне Андроникову, прямо входя к нему в его крошечный кабинет, занят он был или нет.
Впрочем, на меня все в деревне рассердились
больше по одному случаю… а Тибо просто мне завидовал; он сначала все качал головой и дивился, как это дети у меня все понимают, а у него почти ничего, а потом стал надо мной смеяться, когда я ему сказал, что мы оба их ничему не
научим, а они еще нас
научат.
Я сам здесь немного педагогствовал, но это
большею частию кончается тем, что ученик получает нанки на шаровары и не новые сведения в грамматике и географии. Вероятно, легче обмундировать юношество, нежели
научать. Не убеждают ли тебя твои опыты в той же истине?
Она только не знала, что нельзя всем построить собственные домики и безмятежно жить в них, пока двужильный старик Захват Иванович сидит на
большой коробье да похваливается, а свободная человечья душа ему молится:
научи, мол, меня, батюшка Захват Иванович, как самому мне Захватом стать!
— Так что же?.. Дурак-то Кирьяшка и
научит вас: он скажет, дай ему денег
больше, вот и все наученье его!
— Я ведь только так об этом заговорила; будемте говорить о самом главном.
Научите меня, Иван Петрович: вот я чувствую теперь, что я Наташина соперница, я ведь это знаю, как же мне поступать? Я потому и спросила вас: будут ли они счастливы. Я об этом день и ночь думаю. Положение Наташи ужасно, ужасно! Ведь он совсем ее перестал любить, а меня все
больше и
больше любит. Ведь так?
— Разумеется, Алеша, и сам со слезами рассказывал: это было ведь хорошо с его стороны, и мне очень понравилось. Мне кажется, он вас
больше любит, чем вы его, Иван Петрович. Вот эдакими-то вещами он мне и нравится. Ну, а во-вторых, я потому с вами так прямо говорю, как сама с собою, что вы очень умный человек и много можете мне дать советов и
научить меня.
«
Больше делать нечего, он
научит, где часы заложить», подумал он, ощупывая часы в кармане.
Вот и вздумал он поймать Ивана Петровича, и
научи же он мещанинишку: „Поди, мол, ты к лекарю, объясни, что вот так и так, состою на рекрутской очереди не по сущей справедливости, семейство
большое: не будет ли отеческой милости?“ И прилагательным снабдили, да таким, знаете, все полуимперьялами, так, чтоб у лекаря нутро разгорелось, а за оградой и свидетели, и все как следует устроено: погиб Иван Петрович, да и все тут.
— Нет-с, мне вас, Валерьян Николаич, в этом нельзя руководствовать! — сказал он. — Вы изволите, конечно, понимать, что я человек подчиненный вам и еще
больше того Катерине Петровне; положим, я вас
научу всему, а вы вдруг, как часто это между супругами бывает, скажете о том Катерине Петровне!
—
Научи же меня, старец великий, как мне себя исправлять, если на то будет божия воля, что я хоть на малое время останусь один? Силой своею я был горд, но на сем вразумлен, и на нее
больше я не надеюсь…
27-го декабря. Ахилла в самом деле иногда изобличает в себе уж такую
большую легкомысленность, что для его же собственной пользы прощать его невозможно. Младенца, которого призрел и воспитал неоднократно мною упомянутый Константин Пизонский, сей бедный старик просил дьякона
научить какому-нибудь пышному стихотворному поздравлению для городского головы, а Ахилла, охотно взявшись за это поручение, натвердил мальчишке такое...
— Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна, вы так не говорите, — за это
большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать
научат.
Больше всего она говорила о том, что людей надо учить, тогда они станут лучше, будут жить по-человечески. Рассказывала о людях, которые хотели
научить русский народ добру, пробудить в нём уважение к разуму, — и за это были посажены в тюрьмы, сосланы в Сибирь.
— Владимир Иваныч, — сказала она и взяла меня за обе руки. — Вы много пережили и испытали, знаете
больше, чем я; подумайте серьезно и скажите: что мне делать?
Научите меня. Если вы сами уже не в силах идти и вести за собой других, то по крайней мере укажите, куда мне идти. Согласитесь, ведь я живой, чувствующий и рассуждающий человек. Попасть в ложное положение… играть какую-то нелепую роль… мне это тяжело. Я не упрекаю, не обвиняю вас, а только прошу.
Освобождают женщину на курсах и в палатах, а смотрят на нее как на предмет наслаждения.
Научите ее, как она научена у нас, смотреть так на самую себя, и она всегда останется низшим существом. Или она будет с помощью мерзавцев-докторов предупреждать зарождение плода, т. е. будет вполне проститутка, спустившаяся не на ступень животного, но на ступень вещи, или она будет то, что она есть в
большей части случаев, — больной душевно, истеричной, несчастной, какие они и есть, без возможности духовного развития.
— Нет, Бегушев, нет! — воскликнула Домна Осиповна. — Вам ко мне ездить нельзя!.. Нас с вами разделяет столько врагов… но постойте, где же они и какие?.. Муж, который мне изменил и бросил меня!.. Состояние мое, которого у меня нет!.. Я сказала это вздор, что нет, — продолжала она, — состояние есть, и
большое!.. Его только надо «припрятать».
Научите, куда я могу уехать за границу, чтобы туда увезти мое состояние, — можно это?
— С
большим удовольствием, только сумею ли? Впрочем, вы меня
научите.
Мещерский
большой шутник, предполагая и тут шутку, я, смеясь, отвечал ему: «Вы видите, что мы оба не знаем, что делать: так
научите нас».
— Я понял его, — говорил Фермор, — он меня соблазнял потому, что хотел испытывать, но это ему никогда не удастся… И зато он теперь этого
больше себе никогда не позволит ни со мной, ни с другим. Пусть старшие поступают, как хотят, но люди нашего поколения должны
научить этих господ, как надо уважать честность.
Цыплунов. Извольте! Это очень просто. Найдите себе занятия, поищите хороших, дельных людей для знакомства,
больше думайте, читайте; а лучше всего, познакомьтесь с какой-нибудь доброй, умной женщиной, она вас
научит, что делать, чтобы избежать скуки и тоски.
Анна. Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя
научу тогда, что ему сказать. Поверь, что он
больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.
— Ну тебя… Слыхал я это… Тут не в жизни дело, а в человеке… Первое дело — человек… понял? Ну, и
больше никаких… Этак-то, по-твоему, выходит, что, пока там всё это переделается, человек все-таки должен оставаться как теперь. Нет, ты его перестрой сначала, покажи ему ходы… Чтобы ему было и светло и не тесно на земле, — вот чего добивайся для человека.
Научи его находить свою тропу…
— Когда, батенька мой, на каждых пяти верстах квадрата будет жить разумный человек — всё будет хорошо! Нужно, чтобы везде жили люди, которые могут
научить, как лучше сложить печь, чтобы она
больше хранила тепла, какие яблони удобнее разводить вот в этом месте, как лечить лошадей, да…
Больше никто не спит ночей. На всех лицах тревога, все ждут чего-то.
Научи меня бороться с тоской.
Приказный чертенок. А вот какую: прежде были приказные при судьях, людей обманывали. А теперь я их
научил особо от судей быть. А кто денег
больше даст, за того он и хлопочет. И так хлопочут, что где и делать нечего, дела заводят. Много лучше чертей людей мутят.
— Худых дел у меня не затеяно, — отвечал Алексей, — а тайных дум, тайных страхов довольно… Что тебе поведаю, — продолжал он, становясь перед Пантелеем, — никто доселе не знает. Не говаривал я про свои тайные страхи ни попу на духу, ни отцу с матерью, ни другу, ни брату, ни родной сестре… Тебе все скажу… Как на ладонке раскрою… Разговори ты меня, Пантелей Прохорыч,
научи меня, пособи горю великому. Ты много на свете живешь, много видал, еще
больше того от людей слыхал… Исцели мою скорбь душевную.
Горький опыт Коломнина и других
научил нас, что доза эта, напротив, очень невелика, что нельзя вводить в организм человека
больше шести сотых грамма кокаина; эта доза в двадцать пять раз меньше той, которую назначил своей больной несчастный Коломнин.
Наблюдения и вычисления астрономов
научили нас многому, достойному удивления; но самый важный результат их исследований, пожалуй, тот, что они обнаружили перед нами бездну нашего невежества: без этих знаний человеческий разум никогда не мог бы представить себе всю огромность этой бездны, а размышление об этом может произвести
большую перемену в определении конечных целей деятельности нашего разума.
Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки; ибо наука наша ищет объяснить, что такое жизнь, сама стремится сознать ее, чтоб
научить других жить; они же и без науки знали, как им жить…» «У них не, было веры, зато было твердое знание, что, когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще
большее расширение соприкосновения с целым вселенной» (Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Л., 1983.
Жена Колышкина была дома. Только воротилась она от вятских сродников, где часто и подолгу гащивала. Впервые еще увиделась с ней Аграфена Петровна. Не
больше получаса поговорили они и стали старыми знакомыми, давнишними подругами… Хорошие люди скоро сходятся, а у них у обеих — у Марфы Михайловны и Аграфены Петровны — одни заботы, одни попеченья: мужа успокоить, деток разуму
научить, хозяйством управить да бедному по силе помощь подать.
«Новой гордости
научило меня мое «я», ей учу я людей:
больше не прятать головы в песок небесных вещей, но свободно нести ее, эту земную голову, которая творит для земли смысл».
«Новой гордости
научило меня мое «Я», — говорит Заратустра, — ей учу я людей:
больше не прятать головы в песок небесных вещей, но свободно нести ее, земную голову, которая творит для земли смысл!» Ницше понимал, что неисчерпаемо глубокая ценность жизни и религиозный ее смысл не исчезают непременно вместе со «смертью бога».
И стал он вспоминать все, что знал об отце. И сколько он ни думал, ничего другого он не знал об отце, как только то, что прежде ничего не было, и его самого не было; и что отец родил, вспоил, вскормил его,
научил и дал ему всякое добро и сказал: живи так, как я, и тебе будет всегда хорошо. То же отец сделал и с братьями. И сколько он ни думал,
больше он ничего не мог узнать об отце. Все, что он знал об отце, было только то, что отец делал добро и ему и братьям его.
— Ничего еще не решено и не кончено… — начал Ильин. — Вы мне словно из прописи читаете: «люблю и уважаю мужа… семейные основы…» Всё это я и без вас знаю и могу сказать вам
больше. Искренно и честно говорю вам, что это мое поведение я считаю преступным и безнравственным. Чего, кажется,
больше? Но к чему говорить то, что уже всем известно? Вместо того, чтобы кормить соловья жалкими словами, вы бы лучше
научили меня: что мне делать?
Нефора, в которой быстро воспламенялись страсти и сменялись движения, легко поддалась этим словам и, скоро одевшись с
большою пышностью, поспешила в дом правителя, чтобы исполнить то, чему ее
научила баба Бубаста.
По случаю четвертой заповеди — о праздновании субботы — катехизис
научает праздновать не субботу, а воскресенье и 13 праздников
больших и множество малых и поститься все посты, среды и пятницы (стр. 112—115).
27-го декабря. Ахилла изобличает в себе
большую легкомысленность. Младенца, что призрел Пизонский, сей последний просил
научить какому-нибудь стихотворному поздравлению для городского головы, а Ахилла, взявшись за сие поучение, втвердил ему...
Пеох и его изуверы которые обошли общее место и удалились в ров, где хотели быть скрыты до времени, когда христиане примут тот срам, для которого Пеох
научил их вывести, подверглись самой
большой опасности. Их черный ягненок с жертвенным ножом между рогами был у них отнят мутными волнами, и самим им угрожала смерть в тех же волнах, хлынувших со всей горы Адёр.
Про заповедь бога, которую он дал нам для исполнения, про которую он сказал: кто исполнит и
научит так, тот
большим наречется и т. д., про которую он сказал, что только те, которые исполняют, те получают жизнь, заповедь, которую он сам исполнил и которую выразил так ясно, просто, что в смысле ее не может быть сомнения, про эту-то заповедь я, никогда не попытавшись даже исполнить ее, говорил: исполнение ее невозможно одними моими силами, а нужна сверхъестественная помощь.