Неточные совпадения
Левин встречал в журналах
статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих
научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
— Клюнем, — сказал Кутузов, подвигая Климу налитую рюмку, и
стал обильно смазывать ветчину горчицей, настолько крепкой, что она щипала ноздри Самгина. — Обман зрения, — сказал он, вздохнув. — Многие видят в
научном социализме только учение об экономической эволюции, и ничем другим марксизм для них не пахнет. За ваше здоровье!
— Я на твоем месте, Александр, говорил бы то же, что ты; я, как ты, говорю только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место в этом вопросе; я знаю, что он никого из нас не касается, мы говорим только, как ученые, о любопытных сторонах общих
научных воззрений, кажущихся нам справедливыми; по этим воззрениям, каждый судит о всяком деле с своей точки зрения, определяющейся его личными отношениями к делу, я только в этом смысле говорю, что на твоем месте
стал бы говорить точно так же, как ты.
Даже для людей
научного сознания
становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о вере, откровении, чуде и т. п.
— Да… Это значит, вы
статей чисто
научного содержания переводить не можете.
Пусть совершатся все те внешние усовершенствования, о которых могут только мечтать религиозные и
научные люди; пусть все люди примут христианство и пусть совершатся все те улучшения, которых желают разные Беллами и Рише со всевозможными добавлениями и исправлениями, но пусть при этом останется то лицемерие, которое есть теперь; пусть люди не исповедуют ту истину, которую они знают, а продолжают притворяться, что верят в то, во что не верят, и уважают то, чего не уважают, и положение людей не только останется то же, но будет
становиться всё хуже и хуже.
— Если поэзия не решает вопросов, которые кажутся вам важными, — сказал Ярцев, — то обратитесь к сочинениям по технике, полицейскому и финансовому праву, читайте
научные фельетоны. К чему это нужно, чтобы в «Ромео и Жульетте», вместо любви, шла речь, положим, о свободе преподавания или о дезинфекции тюрем, если об этом вы найдете в специальных
статьях и руководствах?
Она знала, что для этого прежде всего нужно, чтобы братьев ничто не отрывало от их
научных занятий, а этому первым препятствием
становилась бедность.
Я очень любил, проснувшись рано утром, слушать их простодушные беседы, в которых Тит с милой наивностью
становился на уровень Маркелыча, выслушивая его новости и суждения и делясь с ним, в свою очередь, собственными соображениями, пускаясь порой и в
научные толкования.
Первая задача истории — воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая не всеми историками, — объяснить ее; не заботясь о второй задаче, историк остается простым летописцем, и его произведение — только материал для настоящего историка или чтение для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче, историк
становится мыслителем, и его творение приобретает чрез это
научное достоинство.
Тогда художник
становится мыслителем, и произведение искусства, оставаясь в области искусства, приобретает значение
научное.
Уйдя в кухню, он велел кухарке вскипятить самовар, а потом
стал показывать мне свои книги, — почти все
научного характера: Бокль, Ляйель, Гартполь Лекки, Леббок, Тэйлор, Милль, Спенсер, Дарвин, а из русских — Писарев, Добролюбов, Чернышевский, Пушкин, «Фрегат „Паллада“» Гончарова, Некрасов.
Ну, что ж, может быть, моя автобиография пригодится вам для воскресного фельетона или для популярно-научной
статьи.
В 50-х годах XIX столетия бабиды были перерезаны, замучены, вожди их истреблены, и практическое влияние силы западноевропейских идей на социальный быт Востока снова
стало ничтожно, незаметно вплоть до начала XX века. Проповедь
научного мышления в Турции, Персии, Китае, — не говоря о Монголии, — до сих пор не дает осязательных результатов, являясь как бы лучеиспусканием в пустоту.
В эту пору сомнений и разочарований я с особенною охотою
стал уходить в
научные занятия. Здесь, в чистой науке, можно было работать не ощупью, можно было точно контролировать и проверять каждый свой шаг; здесь полновластно царили те строгие естественнонаучные методы, над которыми так зло насмехалась врачебная практика. И мне казалось, — лучше положить хоть один самый маленький кирпич в здание великой медицинской науки будущего, чем толочь воду в ступе, делая то, чего не понимаешь.
Само собою разумеется, то, что отлагается в сознании в форме мифа, вступая в общее человеческое сознание, затрагивает все способности души, может
становиться предметом мысли,
научного изучения и художественного воспроизведения.
Всякое служение, поскольку оно совершается при содействии благодати Божией, стремится
стать теургическим (так что и врач, лечащий хотя и
научными средствами, но с молитвою, до известной степени
становится теургом).
Рабство это связано с тем, что религиозная вера и
научное знание
становятся внешними повелевающими силами для философского познания.
Вот почему и исследования по истории философии перестают быть философским познанием,
становятся научным познанием.
— Да, конечно, это полное ваше право. Но завтрашний номер, воскресный, уже сверстан, в понедельник газета не выходит. Так что, к сожалению, сможем поместить только во вторник… А кстати, профессор: не можете ли вы нам давать время от времени популярно-научные
статьи, доступные пониманию рабочей массы? Мы собираемся расширить нашу газету.
Но Телепнева нельзя отождествлять с автором. У меня не было его романической истории в гимназии, ни романа с казанской барыней, и только дерптская влюбленность в молодую девушку дана жизнью. Все остальное создано моим воображением, не говоря уже о том, что я, студентом, не был богатым человеком, а жил на весьма скромное содержание и с 1856 года
стал уже зарабатывать
научными переводами.
Не в пример моим тогдашним коллегам, редакторам старше меня и опытом и положением в журналистике, с самого вступления моего в редакторство усиленно
стал я хлопотать о двух отделах, которых при Писемском совсем почти не было: иностранная литература и
научное обозрение.
Но в последние три года, к 1858 году, меня, дерптского студента,
стало все сильнее забирать стремление не к
научной, а к литературной работе. Пробуждение нашего общества, новые журналы, приподнятый интерес к художественному изображению русской жизни, наплыв освобождающих идей во всех смыслах пробудили нечто более трепетное и теплое, чем чистая или прикладная наука.
В моей
статье я упоминал об издателях
научных и философских книг того направления, которое считали"нигилистическим", называл и Ковалевского. И Дарвину захотелось подшутить над ним на эту тему.
Мой этюдец я мог бы озаглавить и попроще, но я тогда еще был слишком привязан к позитивному жаргону, почему и выбрал громкий
научный термин"Phenomenes". Для меня лично после
статьи, написанной в Москве летом 1866 года, — "Мир успеха", этот этюд представлял собою под ведение некоторых итогов моих экскурсий в разные области театра и театрального искусства. За плечами были уже полных два и даже три сезона, с ноября 1865 года по май 1868 года.
Вскоре Васильев решительно примкнул к профессорской партии Будиловича и явился яростным русификатором. Его очень жаловал дряхлый министр народного просвещения граф И. Д. Делянов, — кажется, Васильев лечил его. При частых наездах своих в Петербург Васильев все время настраивал Делянова на усиление русификации университета. Все яснее нам
становилось, что Васильев — ловкий пройдоха-карьерист и в
научном отношении совершенное ничтожество.
Мерцалов доказывал, что философская мысль,
становясь на дорогу метафизики, неизменно оказывалась бесплодною и, совершив круг, возвращалась к исходной точке; в
научной же мысли, в области положительных наук, каждый шаг являлся всегда шагом в пепел.
Папа очень сочувственно относился к моему намерению. С радостью говорил, как мне будет полезна для занятий химией домашняя его лаборатория, как я смогу работать на каникулах под его руководством в Туле, сколько он мне сможет доставлять больных для наблюдения. Он надеялся, что я пойду по
научной дороге,
стану профессором. К писательским моим попыткам он был глубоко равнодушен и смотрел на них как на занятие пустяковое.
Я, конечно, не профессор и чужд ученых степеней, но, тем не менее, все-таки я вот уже тридцать лет, не переставая, можно даже сказать, для вреда собственному здоровью и прочее, работаю над вопросами строго
научного свойства, размышляю и даже пишу иногда, можете себе представить, ученые
статьи, то есть не то чтобы ученые, а так, извините за выражение, вроде как бы ученые.
«
Научный социализм»
стал предметом веры.
— Вы, господа, — интеллигенция, вы понимаете социологию. Мы ее мало понимаем. Может быть, по
научным там всяким законам мы людьми
станем через сотню лет… Так врите нам, а говорите, что это близко. А то слишком скверно жить. Нам скверно жить, невозможно жить, а не «весело»!
— Как хотите-с, — говорил Рашевич, — с точки зрения братства, равенства и прочее, свинопас Митька, пожалуй, такой же человек, как Гёте или Фридрих Великий; но
станьте вы на
научную почву, имейте мужество заглянуть фактам прямо в лицо, и для вас
станет очевидным, что белая кость — не предрассудок, не бабья выдумка.
Для него это было нужно, как нужны были
научные занятия; перед ним в неопределенной дали светилась едва видимая точка, дойти до которой он задался во что бы то ни
стало.
Наука есть специфическая реакция человеческого духа на мир, и из анализа природы науки и
научного отношения к миру должно
стать ясно, что навязывание научности другим отношениям человека к миру есть рабская зависимость духа.
Почти непонятно, почему философия возжелала походить на науку,
стать научной.
Мечта новой философии —
стать научной или наукообразной.
Присмотревшись к болезням, она
стала со временем искусно применять и средства от них, средства, конечно, не
научные, а народные, которые, впрочем, зачастую бывают полезнее первых.
Современное сознание одержимо идеей «
научной» философии, оно загипнотизировано навязчивой идеей «научности» [Очень характерна для
научных стремлений современной философии
статья Гуссерля «Философия как строгая наука» в «Логосе» (1911 г.
Чтобы яснее
стала невозможность и ненужность
научной философии, важно подчеркнуть вывод, что наука есть послушание необходимости.
Никто из официальных философов не сомневается серьезно в верности и законности этого стремления во что бы то ни
стало превратить философию в
научную дисциплину.
Он был уже на последнем курсе, а потому, призвав на помощь все свои
научные сведения,
стал лечить свою первую и самую дорогую пациентку.
Только гораздо позднее, когда уже я
стал внимательно исследовать те доводы, которыми церковь и наука стараются поддерживать и оправдывать существование государства, я увидал те явные и грубые обманы, которыми и церковь и наука скрывают от людей злодеяния, совершаемые государством. Я увидал те рассуждения в катехизисах и
научных книгах, распространяемых миллионами, которыми объясняется необходимость и законность убийства одних людей по воле других.