Неточные совпадения
Насилие держится теперь уже не тем, что оно считается нужным, а только тем, что оно давно существует и так организовано людьми, которым оно выгодно, т. е. правительствами и правящими классами, что людям, которые
находятся под их
властью, нельзя вырваться из-под нее.
Процесс этот совершается так, что худшие элементы общества, захвативши
власть и
находясь в обладании ею,
под влиянием отрезвляющего свойства, всегда сопутствующего ей, становясь сами всё менее и менее жестокими, делаются неспособными употреблять жестокие формы насилия и вследствие того уступают свое место другим, над которыми совершается опять тот же процесс смягчения и, как бы сказать, бессознательного охристианения.
— Генерал, — отвечал я с нестерпимым для него спокойствием, — заарестовать нельзя за буйство прежде совершения буйства. Я еще не начинал моих объяснений с бароном, а вам еще совершенно неизвестно, в каком виде и на каких основаниях я намерен приступить к этому делу. Я желаю только разъяснить обидное для меня предположение, что я
нахожусь под опекой у лица, будто бы имеющего
власть над моей свободной волею. Напрасно вы так себя тревожите и беспокоите.
Под властью этого гипноза
находятся и те, которые ненавидят войну и настроены пацифически.
В описываемую нами эпоху разложение Польши было полное: король с одним призраком
власти; могущественные магнаты, ставившие свою волю выше и короля, и закона; фанатическое духовенство с огромным влиянием и с самым узким взглядом на государство и на религию в государстве. Народа не существовало, он был исключительно рабочей силой, не имел никаких прав,
находился под вечным гнетом; сословие горожан, ничтожное и презренное, равнялось нулю.
С переходом в 1793 году
под власть России Волыни, где
находились именья «острожской ординации», вопрос об удовлетворении претензии ордена был поставлен в зависимость от русского правительства, принявшего на себя уплату известной части долгов Речи Посполитой.
Заранее ли предвкушал он всю сладость жестокого отмщения, придуманного им для врага своего, князя Василия Прозоровского, радовался ли гибели Якова Потапова, этого ничтожного сравнительно с ним по положению человека, но почему-то казавшегося ему опаснейшим врагом, которого он не в силах был сломить имевшеюся в руках его властию, чему лучшим доказательством служит то, что он, совместно с достойным своим помощником, Хлопом, подвел его
под самоубийство, довел его до решимости казнить себя самому, хотя хвастливо, как мы видели, сказал своему наперснику об умершем: «Разве не достало бы на его шею другой петли, не
нашлось бы и на его долю палача», но внутри себя таил невольно какое-то странное, несомненное убеждение, что «другой петли» для этого человека именно не достало бы и «палача не
нашлось бы», — или, быть может, Григорий Лукьянович погрузился в сластолюбивые мечты о красавице княжне Евпраксии Васильевне, которую он теперь считал в своей
власти, — не будем строить догадок и предупреждать событий.
Ей только хотелось, чтобы он знал тоже, что она в безопасности, а там, где
находится он, она догадалась и понимала, что
под покровительством «
власти имущей в Москве особы» он не только огражден от происков Салтыковой, но и
находится в безопасности вообще.
Для избежания столкновений со стариком, сам собою
нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из-под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву
власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.