Неточные совпадения
Нужно
начать мыслить не по готовым схемам, не применять традиционные категории, а мыслить творчески над раскрывающейся
трагедией мировой истории.
К личному же характеру дела, к
трагедии его, равно как и к личностям участвующих лиц,
начиная с подсудимого, он относился довольно безразлично и отвлеченно, как, впрочем, может быть, и следовало.
Религиозное сознание видит в истории
трагедию, которая имела
начало и будет иметь конец.
История человечества на земле есть
трагедия бытия в нескольких актах; она имеет
начало и конец, имеет неповторимые моменты внутреннего развивающегося действия; в ней каждое явление и действие имеет единственную ценность.
Конец мировой
трагедии так же предвечно дан, как и ее
начало; само время и все, что в нем протекает, есть лишь один из актов
трагедии, болезнь бытия в момент его странствования.
Потом я запел: «Не белы снеги» и свел на известный в то время романс: «Я жду тебя, когда зефир игривый»; потом я
начал громко читать обращение Ермака к звездам из
трагедии Хомякова; попытался было сочинить что-нибудь в чувствительном роде, придумал даже строчку, которой должно было заканчиваться все стихотворение: «О, Зинаида!
— Моя жизнь —
трагедия! —
начал он опять, — никто не видел столько лести, как я, но никто не испытал и столько вероломства! Ужасно! ужасно! ужасно!
— «Zaire»! mesdames, —
начал мсье Конно, становясь в позу, — c'est comme vous le savez, une des meilleures tragedies de Voltaire… [Прелестно! мсье Конно! прочитайте же нам что-нибудь из «Заиры»! — «Заира», сударыни, как вам известно, одна из лучших
трагедий Вольтера…]
Я
начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять
начал читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с новым удовольствием; опять
начал декламировать стихи из
трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять
начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять
начал учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
Так называемая классическая
трагедия начинала уже колебаться и сходить со сцены.
С течением времени, однако, такого рода исключительно созерцательная жизнь
начала ему заметно понадоедать: хоть бы сходить в театр, думал он, посмотреть, например, «Коварство и любовь» [«Коварство и любовь» —
трагедия немецкого поэта И.Ф.Шиллера (1759—1805).]; но для этого у него не было денег, которых едва доставало на обыденное содержание и на покупку книг; хоть бы в гости куда-нибудь съездить, где есть молодые девушки, но, — увы! — знакомых он не имел решительно никого.
Он с любовью и радостью
начал говорить о том, что у него уже готово в мыслях и что он сделает по возвращении в Москву; что, кроме труда, завещанного ему Пушкиным, совершение которого он считает задачею своей жизни, то есть «Мертвые души», у него составлена в голове
трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, до последней нитки, даже в одежде действующих лиц; что это его давнишнее, любимое дитя, что он считает, что эта плеса будет лучшим его произведением и что ему будет с лишком достаточно двух месяцев, чтобы переписать ее на бумагу.
С появления этой
трагедии слава Яковлева вдруг выросла опять до тех размеров, каких она
начинала достигать после первых трех его дебютов, и утвердилась прочным образом, что ты видишь и теперь: а я опять
начал испытывать холодность большинства публики.
— Утерян жест классической
трагедии! — говорил он мрачно. — Прежде как актер уходил? Вот! — Тимофеев вытягивался во весь рост и подымал кверху правую руку со сложенными в кулак пальцами, кроме указательного, который торчал крючком. — Видите? — И он огромными медленными шагами
начинал удаляться к двери. — Вот что называлось «классическим жестом ухода»! А что теперь? Заложил ручки в брючки и фить домой. Так-то, батеньки.
— Дарования драматического Державин решительно не имел; у него не было разговора — все была песнь; но, увы, он думал, что его имеет; часто он говорил мне с неуважением о своих одах и жалел, что в самом
начале литературного своего поприща не посвятил себя исключительно
трагедии и вообще драме.
Я
начал читать и без всяких выпусков прочел
трагедию до конца, отдыхая не более двух-трех минут между действиями.
Наконец, и сама
трагедия — эта форма наивысшего будто бы утверждения жизни —
начинает по временам вызывать в Ницше «старые сомнения о влиянии искусства».
Я лежал в темноте и все прислушивался, не идет ли Магнус с своими белыми руками? И чем тише было в этом проклятом домишке, тем страшнее Мне становилось, и Я ужасно сердился, что даже Топпи не храпит, как всегда. Потом у Меня
начало болеть все тело, быть может, Я ушибся при катастрофе, не знаю, или устал от бега. Потом то же тело стало самым собачьим образом чесаться, и Я действовал даже ногами: появление веселого шута в
трагедии!
Трагедия свободы раскрывает борьбу противоположных
начал, которые лежат глубже различения добра и зла.
Успокоившийся мужик не понимал, что к житейским драмам и
трагедиям здесь так же привыкли и присмотрелись, как в больнице к смертям, и что именно в этом-то машинном бесстрастии и кроется весь ужас и вся безвыходность его положения. Кажется, не сиди он смирно, а встань и
начни умолять, взывать со слезами к милосердию, горько каяться, умри он с отчаяния и — всё это разобьется о притупленные нервы и привычку, как волна о камень.
Магистр Розов сумел сразу во вступительной лекции захватить наше внимание. Он сделал краткий обзор развития театра в глубокой древности, дал общую картину
начала празднеств Дионисия в Греции, где поклонение богу виноградных лоз совпадало с самим сбором винограда и представляло собою целое зрелище. Потом перешел к Олимпийским играм и уже упомянул о жанре
трагедии, когда неожиданный звонок прервал его.
Женственное
начало есть лишь внутренняя тема в
трагедии мужского духа, внутренний соблазн.