Неточные совпадения
— Как я могу тебе в этом обещаться? —
отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам
начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Но все подчиненные чего-то робели в присутствии
начальника; они на его ласковый вопрос
отвечали не своим, а каким-то другим голосом, каким с прочими не говорили.
Все другие с любопытством ждали, как
начальник позовет Обломова, как холодно и покойно спросит, «он ли это отослал бумагу в Архангельск», и все недоумевали, каким голосом
ответит ему Илья Ильич.
Дорогой адмирал послал сказать
начальнику города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что тот не хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь
начальника,
отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
У юрты встретил меня старик лет шестидесяти пяти в мундире станционного смотрителя со шпагой. Я думал, что он тут живет, но не понимал, отчего он встречает меня так торжественно, в шпаге, руку под козырек, и глаз с меня не сводит. «Вы смотритель?» — кланяясь, спросил я его. «Точно так, из дворян», —
отвечал он. Я еще поклонился. Так вот отчего он при шпаге! Оставалось узнать, зачем он встречает меня с таким почетом: не принимает ли за кого-нибудь из своих
начальников?
Смотритель острога был очень высокий и толстый, величественный человек с усами и бакенбардами, загибающимися к углам рта. Он очень строго принял Нехлюдова и прямо объявил, что посторонним лицам свиданья без разрешенья
начальника он допустить не может. На замечание Нехлюдова о том, что его пускали и в столицах, смотритель
отвечал...
Нехлюдов отошел и пошел искать
начальника, чтоб просить его о рожающей женщине и о Тарасе, но долго не мог найти его и добиться ответа от конвойных. Они были в большой суете: одни вели куда-то какого-то арестанта, другие бегали закупать себе провизию и размещали свои вещи по вагонам, третьи прислуживали даме, ехавшей с конвойным офицером, и неохотно
отвечали на вопросы Нехлюдова.
Смотритель, человек уже старый, угрюмый, с волосами, нависшими над самым носом, с маленькими заспанными глазами, на все мои жалобы и просьбы
отвечал отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою должность, и, выходя на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно брели по грязи с пудовыми дугами на руках или сидели на лавке, позевывая и почесываясь, и не обращали особенного внимания на гневные восклицания своего
начальника.
Но это было мгновение… Я встретился с его взглядом из-под епитрахили. В нем не было ничего, кроме внимательной настороженности духовного «
начальника»… Я
отвечал формально на его вопросы, но мое волнение при этих кратких ответах его озадачивало. Он тщательно перебрал весь перечень грехов. Я
отвечал по большей части отрицанием: «грехов» оказывалось очень мало, и он решил, что волнение мое объясняется душевным потрясением от благоговения к таинству…
— Нельзя тебе знать! —
ответила она угрюмо, но все-таки рассказала кратко: был у этой женщины муж, чиновник Воронов, захотелось ему получить другой, высокий чин, он и продал жену
начальнику своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома не жила. А когда воротилась — дети ее, мальчик и девочка, померли уже, муж — проиграл казенные деньги и сидел в тюрьме. И вот с горя женщина начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее забирает полиция…
Когда однажды
начальник поста спросил, где Шапира, то ему
ответили: «Они пошли чай пить».]
Начальник команды, вместо того чтобы
ответить ему так же официально, забормотал нервно...
— Вот начальство-то как нынче распоряжается! — проговорил он, но Вихров ему ничего не
отвечал. Полицеймейстер был созданье губернатора и один из довереннейших его людей, но
начальник губернии принадлежал к таким именно
начальникам, которых даже любимые и облагодетельствованные им подчиненные терпеть не могут.
Павел вошел в исповедальню с твердым намерением покаяться во всем и на вопросы священника: верует ли в бога, почитает ли родителей и
начальников, соблюдает ли посты —
отвечал громко и твердо: «Грешен, грешен!» «Не творите ли против седьмой заповеди?» — прибавил священник более уже тихим голосом.
Еще на днях один становой-щеголь мне говорил:"По-настоящему, нас не становыми приставами, а
начальниками станов называть бы надо, потому что я, например, за весь свой стан
отвечаю: чуть ежели кто ненадежен или в мыслях нетверд — сейчас же к сведению должен дать знать!"Взглянул я на него — во всех статьях куроед! И глаза врозь, и руки растопырил, словно курицу поймать хочет, и носом воздух нюхает. Только вот мундир — мундир, это точно, что ловко сидит! У прежних куроедов таких мундирчиков не бывало!
— Нет, он жив! — возбужденно
ответила девушка, и что-то упрямое, настойчивое прозвучало в ее голосе, явилось на лице. — Он помещик, теперь — земский
начальник, он обворовывает крестьян…
Оно, коли хочешь, и дело, потому что он все-таки прямой
начальник; ну, а знаешь ты сам, как он в ту пору Чернищеву
отвечал, как тот его к своей дочери в посажёные звал?
— Нет-с, я не буду вам
отвечать, — возразил Медиокритский, — потому что я не знаю, за что именно взят: меня схватили, как вора какого-нибудь или разбойника; и так как я состою по ведомству земского суда, так желаю иметь депутата, а вам я
отвечать не стану. Не угодно ли вам послать за моим
начальником господином исправником.
Отвечает: «Наш, говорит, папенька,
начальник с таким весом и направлением, что может не стесняться законами!» Изволите видеть, умней законов уж они стали!
— Я думаю, поутру, часов до двенадцати, когда он бывает еще
начальником, а после этого часа он обыкновенно делается сам ничтожнейшим рабом, которого бранят, и потому поутру лучше, —
отвечал Белавин явно уж насмешливым и даже неприязненным тоном.
— Не можете ли вы мне дать с этого билета копию? — сказал он, сильно опасаясь, что письмоводитель откажет ему в его просьбе, но тот, быв, видно, столь же простодушен, как и
начальник его,
отвечал покорным голосом...
— И труда большого нет, ежели политику как следует вести. Придет, например, начальство в департамент — встань и поклонись; к докладу тебя потребует — явись; вопрос предложит —
ответь, что нужно, а разговоров не затевай. Вышел из департамента — позабудь. Коли видишь, что
начальник по улице встречу идет, — зайди в кондитерскую или на другую сторону перебеги. Коли столкнешься с начальством в жилом помещении — отвернись, скоси глаза…
— И начальство у нас бывало всякое, —
ответил Разноцветов, — иной
начальник мерами кротости донимал, другой — строгостью. Было у нас разговору! Отчего у вас фабрик-заводов нет? отчего гостиный двор не выстроен? отчего пожарной трубы исправной нет? каланчи? мостовых? фонарей?.. Ах, варвары, мол, вы!
Сначала обеспокоилась тем: каким образом могло случиться, что ретивый
начальник так долго не знал, что в главном городе новое начальство новые порядки завело? — на что Глумов резонно
ответил: оттого и случилось, что дело происходило в некотором царстве, в некотором государстве, а где именно — угадай!
— Так точно, ваше сиятельство, —
отвечал солдат, довольный тем, что удалось поговорить с
начальником.
Отвечала не спеша, но и не задумываясь, тотчас же вслед за вопросом, а казалось, что все слова её с трудом проходят сквозь одну какую-то густую мысль и обесцвечиваются ею. Так, говоря как бы не о себе, однотонно и тускло, она рассказала, что её отец, сторож при казённой палате, велел ей, семнадцатилетней девице, выйти замуж за чиновника, одного из своих
начальников; муж вскоре после свадьбы начал пить и умер в одночасье на улице, испугавшись собаки, которая бросилась на него.
— Всякий, — говорил он, — кого ни спросите, что он больше любит, будни или праздник? — наверное
ответит: праздник. Почему-с? а потому, государь мой, что в праздник
начальники бездействуют, а следовательно, нет ни бунтов, ни соответствующих им экзекуций. Я же хочу, чтоб у меня всякий день праздник был, а чтобы будни, в которые бунты бывают, даже из памяти у всех истребились!
— Я не об том говорю, —
отвечал он, — я говорю об том, что
начальнику края следует всему давать тон — и больше ничего. А то представьте себе, например, мое положение: однажды мне случилось — а la lettre [Буквально (фр.).] ведь это так! — разрешать вопрос о выдаче вдовьего паспорта какой-то ратничихе!
— Кто это вам сказал? —
отвечал я. — У вас в школе, верно, был прескверный учитель географии; очень много, напротив: и дворянские, и купеческие, и мещанские, и сельские, даже в помещичьих деревнях
начальник называется выборным.
— Весь к вашим услугам, —
отвечает, не оборачиваясь, брюнет. — Присядьте, если угодно; я сейчас только отзыв уездному
начальнику допишу.
Из ставки
начальника прибежал было с приказаниями завоеводчик; но атаманы
отвечали в один голос: «Не слушаемся! идем помогать нижегородцам! Ради нелюбви вашей Московскому государству и ратным людям пагуба становится», — и, не слушая угроз присланного чиновника, переправились с своими казаками за Москву-реку и поскакали в провожании Кирши на Девичье поле, где несколько уже минут кровопролитный бой кипел сильнее прежнего.
На расспросы станционного начальства они
отвечали, что им нужно «рыжего и толстого
начальника».
— В кабаке, гер гауптман! [господин
начальник! (нем.)] —
отвечал с низким поклоном хозяин. — Не прикажете ли чего покушать?
— Здесь нет ребяти, —
ответил кротко
начальник. — Здесь сё капитани.
«Дежурный штаб-офицер просит вас
ответить, для докладу его пр-у
начальнику штаба, согласны ли вы быть прикомандированным к корпусному штабу».
— Какое? Я не знаю, собственно, какое, —
отвечал с досадою Эльчанинов, которому начинали уже надоедать допросы приятеля, тем более, что он действительно не знал, потому что граф, обещаясь, никогда и ничего не говорил определительно; а сам он беспрестанно менял в голове своей места: то воображал себя правителем канцелярии графа, которой у того, впрочем, не было, то
начальником какого-нибудь отделения, то чиновником особых поручений при министре и даже секретарем посольства.
— Твоя правда, —
ответил, подумав, Брянчанинов, — но… все-таки наблюдай за мною. Я боюсь, что могу быть втянут на этот путь от тех самых людей, которые должны быть мне примером. Ведь мы «должны быть покорны
начальникам нашим»…
Начальник ему
ответил холодно и сухо...
— Хорошо-с, —
отвечал «косоротый», и тут же, прежде чем Фермор успел выйти, он пошел с обеими пачками в руках в кабинет
начальника.
— Что ж, я правду говорю, —
ответил Кругликов, — так как, собственно из любви к одной девице, в
начальника своего, статского советника Латкина, дважды из пистолета палил.
Бесприютный ничего не
ответил, но это не остановило словоохотливого полковника. Повернувшись в свободной и непринужденной позе фамильярничающего
начальника к стоящим за ним офицерам, он сказал, указывая через плечо на бродягу большим пальцем...
— Прикажете
отвечать на их выстрелы? — спрашивает, подскакивая,
начальник артиллерии.
— Чехвальство чехвальством, —
отвечал Яков Иванов, — конечно, и самолюбие они большое имели, но паче того и выгоды свои из того извлекали: примерно так доложить, по губернскому правлению именье теперь в продажу идет, и госпожа наша хоть бы по дружественному расположению
начальников губернии, на какое только оком своим взглянут, то и будет наше.
[«Так, значит, надо считать главным препятствием это важное лицо, благодетеля Городкова?..» Боже мой, какой наивный вопрос!.. Неужели нужно
отвечать на него?.. Нет, нет, и тысячу раз нет: благодетель Городкова тоже должен быть отнесен к несчастным и неразумным путникам, — и не только он, но и его
начальник, и
начальник его
начальника, и всякий человек вообще, вся среда…
Губернатор снова предложил тост за дорогого гостя, а дорогой гость
ответил тостом за здоровье почтенного, многоуважаемого, достойного и всеми любимого
начальника губернии;
начальник губернии — за здоровье князя Кейкулатова, князь Кейкулатов — за здоровье
начальника губернии и опять-таки дорогого гостя; дорогой гость за князя Кейкулатова...
— Адмирал спрашивает фамилию вахтенного
начальника, стоявшего на вахте вчера с восьми до двенадцати ночи! —
отвечал младший штурман.
Случилось это во время франко-прусской войны. Молодой Ницше был
начальником санитарного отряда. Ему пришлось попасть в самый ад перевязочных пунктов и лазаретов. Что он там испытал, об этом он и впоследствии никогда не мог рассказывать. Когда, много позже, друг его Эрвин Роде спросил его, что ему пришлось видеть на войне в качестве санитара, Ницше с мукою и ужасом
ответил...
На вопрос последнего, где их
начальник, они
ответили, что он утонул, и в доказательство представили его одежду, документы и даже небольшую часть денег.
Кишенский отозвался болезнью и полным об этом неведением, но присоветывал, однако же, Горданову толкнуться к
начальнику сыскной полиции, или к обер-полицеймейстеру, а также поговорить с Казимирой и кстати подумать о долге. Горданов на первый совет, куда ему толкнуться, ничего не
ответил, а о долге обещал поговорить послезавтра, и прямо отправился к княгине Казимире.
— Я не понимаю, Митя, как можно было так
ответить, — сказала Вера. — Ведь он же ваш
начальник?