Неточные совпадения
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что делать, и, не глядя себе под
ноги и
с досадой спотыкаясь по высоким кочкам и попадая в воду, но справляясь гибкими, сильными
ногами,
начала круг, который всё должен был объяснить ей.
— Я полагаю… —
начала было Дарья Александровна, но в это время Васенька Весловский, наладив коба на галоп
с правой
ноги, грузно шлепаясь в своей коротенькой жакетке о замшу дамского седла, прогалопировал мимо них.
Чичиков узнал Ноздрева, того самого,
с которым он вместе обедал у прокурора и который
с ним в несколько минут сошелся на такую короткую
ногу, что
начал уже говорить «ты», хотя, впрочем, он
с своей стороны не подал к тому никакого повода.
Да ты смотри себе под
ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да чтобы было у него время учиться по охоте своей, а не то что
с палкой в руке говорить: «Учись!» Черт знает,
с которого конца
начинают!..
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к
ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и
начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке
с страусовым пером.
К довершению всего, мужики
начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на
ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто
с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку
с мужскою бранью.
Продолжительное отсутствие сына
начинало беспокоить Николая Петровича; он вскрикнул, заболтал
ногами и подпрыгнул на диване, когда Фенечка вбежала к нему
с сияющими глазами и объявила о приезде «молодых господ»; сам Павел Петрович почувствовал некоторое приятное волнение и снисходительно улыбался, потрясая руки возвратившихся странников.
Но вот из-за кулис, под яростный грохот и вой оркестра, выскочило десятка три искусно раздетых девиц, в такт задорной музыки они
начали выбрасывать из ворохов кружев и разноцветных лент голые
ноги; каждая из них была похожа на огромный махровый цветок,
ноги их трепетали, как пестики в лепестках, девицы носились по сцене
с такой быстротой, что, казалось, у всех одно и то же ярко накрашенное, соблазнительно улыбающееся лицо и что их гоняет по сцене бешеный ветер.
Жена, подпрыгнув, ударила его головою в скулу, он соскочил
с постели, а она снова свалилась на пол и
начала развязывать
ноги свои, всхрапывая...
Почти каждый вечер он ссорился
с Марией Романовной, затем
с нею
начала спорить и Вера Петровна; акушерка, встав на
ноги, выпрямлялась, вытягивалась и, сурово хмурясь, говорила ей...
У него была привычка беседовать
с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав,
начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима
ногою и, подмигивая на учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим спрашивал...
— А — что? Ты — пиши! — снова топнул
ногой поп и схватился руками за голову, пригладил волосы: — Я — имею право! — продолжал он, уже не так громко. — Мой язык понятнее для них, я знаю, как надо
с ними говорить. А вы, интеллигенты,
начнете…
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы
ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя
с чашкой чая в руке на ручке кресла, а другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна
начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
Из комнаты Анфимьевны вышли студент Панфилов
с бинтом в руках и горничная Настя
с тазом воды; студент встал на колени, развязывая
ногу парня, а тот, крепко зажмурив глаза,
начал выть.
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к плечам,
начали стрелять. Сначала упал, высоко взмахнув
ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась
с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
— Что ты — спал? — хрипло спросил Дронов, задыхаясь, кашляя; уродливо толстый,
с выпученным животом, он, расстегивая пальто, опустив к
ногам своим тяжелый пакет,
начал вытаскивать из карманов какие-то свертки, совать их в руки Самгина. — Пища, — объяснил он, вешая пальто. — Мне эта твоя толстая дурында сказала, что у тебя ни зерна нет.
Климу показалось, что у веселого студента подгибаются
ноги; он поддержал его под локоть, а Маракуев, резким движением руки сорвав повязку
с лица,
начал отирать ею лоб, виски, щеку, тыкать в глаза себе.
А другой быстро, без всяких предварительных приготовлений, вскочит обеими
ногами с своего ложа, как будто боясь потерять драгоценные минуты, схватит кружку
с квасом и, подув на плавающих там мух, так, чтоб их отнесло к другому краю, отчего мухи, до тех пор неподвижные, сильно
начинают шевелиться, в надежде на улучшение своего положения, промочит горло и потом падает опять на постель, как подстреленный.
Так и сделал. После чаю он уже приподнялся
с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже
начал спускать к ним одну
ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее.
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо
начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила
с Акулиной, а теперь
с Николы перестала:
ноги стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук,
ног, торсов, надел фартук и
начал лепить
с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только
с профессором скульптуры,
с учениками, ходил
с ними в Исакиевский собор, замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
Вбежали люди,
начали разбирать эту кучу обломков, но в то же мгновение вся эта куча вместе
с людьми понеслась назад, прямо в мой угол: я только успел вовремя подобрать
ноги. Рюмки, тарелки, чашки, бутылки в буфетах так и скакали со звоном со своих мест.
— Ежели вы, Игнатий Львович, очень сумлеваетесь насчет жалованья, —
начинает Илья, переминаясь
с ноги на
ногу, — так уж лучше совсем рассчитайте меня… Меня давно Панафидины сманивают к себе… и пять рублей прибавки.
В результате оказалось, конечно, то, что заводское хозяйство
начало хромать на обе
ноги, и заводы, по всей вероятности, пошли бы
с молотка Но счастливый случай спас их: в половине сороковых годов владельцу Шатровских заводов, Александру Привалову, удалось жениться на дочери знаменитого богача-золотопромышленника Павла Михайлыча Гуляева.
Начал он
с самого того момента, когда подсудимый отправился к «молодой особе», чтоб «избить ее», выражаясь его собственными словами, пояснил Ипполит Кириллович, «но вместо того, чтоб избить, остался у
ног ее — вот
начало этой любви.
Красоткин присел на постельке, в
ногах у Илюши. Он хоть, может быть, и приготовил дорогой,
с чего развязно
начать разговор, но теперь решительно потерял нитку.
— Подождите-с, — проговорил он наконец слабым голосом и вдруг, вытащив из-под стола свою левую
ногу,
начал завертывать на ней наверх панталоны.
Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю. Не торопясь, Смердяков снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы. Иван Федорович глядел на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
Он опять выхватил из кармана свою пачку кредиток, снял три радужных, бросил на прилавок и спеша вышел из лавки. Все за ним последовали и, кланяясь, провожали
с приветствиями и пожеланиями. Андрей крякнул от только что выпитого коньяку и вскочил на сиденье. Но едва только Митя
начал садиться, как вдруг пред ним совсем неожиданно очутилась Феня. Она прибежала вся запыхавшись,
с криком сложила пред ним руки и бухнулась ему в
ноги...
Алеша безо всякой предумышленной хитрости
начал прямо
с этого делового замечания, а между тем взрослому и нельзя
начинать иначе, если надо войти прямо в доверенность ребенка и особенно целой группы детей. Надо именно
начинать серьезно и деловито и так, чтобы было совсем на равной
ноге; Алеша понимал это инстинктом.
Слова старика сразу согнали
с людей апатию. Все оживились, поднялись на
ноги. Дождь утратил постоянство и шел порывами, переходя то в ливень, то в изморось. Это вносило уже некоторое разнообразие и давало надежду на перемену погоды. В сумерки он
начал заметно стихать и вечером прекратился совсем. Мало-помалу небо стало очищаться, кое-где проглянули звезды…
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее
с гербовыми пуговицами и
начнет подобострастно стягивать
с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе
с сапогом и собственной вашей
ноги вплоть до самого вертлюга…
Сидор замолчал и
начал переступать
с ноги на
ногу.
— Ось сломалась… перегорела, — мрачно отвечал он и
с таким негодованием поправил вдруг шлею на пристяжной, что та совсем покачнулась было набок, однако устояла, фыркнула, встряхнулась и преспокойно
начала чесать себе зубом ниже колена передней
ноги.
Из объяснения его я понял, что, как только у изюбра окрепнут молодые рога (панты), он старается содрать
с них кожу, для чего треплет какое-нибудь деревцо. Другой самец, придя на это место, понимает, что это значит. Он
начинает злиться, рыть землю
ногами и бить молодняк рогами.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под
ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз
с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и
начал кого-то о чем-то просить.
А жених, сообразно своему мундиру и дому, почел нужным не просто увидеть учителя, а, увидев, смерить его
с головы до
ног небрежным, медленным взглядом, принятым в хорошем обществе. Но едва он
начал снимать мерку, как почувствовал, что учитель — не то, чтобы снимает тоже
с него самого мерку, а даже хуже: смотрит ему прямо в глаза, да так прилежно, что, вместо продолжения мерки, жених сказал...
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух миров, двух традиций, двух
начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя
с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории
с наглым притязанием на Византию,
с одной
ногой на Германии,
с другой — на Тихом океане.
Генерал отступил торжественным маршем, юноша
с беличьим лицом и
с ногами журавля отправился за ним. Сцена эта искупила мне много горечи того дня. Генеральский фрунт, прощание по доверенности и, наконец, лукавая морда Рейнеке-Фукса, целующего безмозглую голову его превосходительства, — все это было до того смешно, что я чуть-чуть удержался. Мне кажется, что Дубельт заметил это и
с тех пор
начал уважать меня.
В усадьбе и около нее
с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить
начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на
ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Ноги начинали подкашиваться, багровые пятна на щеках рдели, голова тяжелела и покрывалась потом, а ей казалось, что навстречу идет чудо, которое вот-вот снимет
с нее чары колдовства.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и
начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко
ногами в землю, пихнул он его
с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
Цитирую его «Путешествие в Арзрум»: «…Гасан
начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу, после чего он
начал ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком: я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение (азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят
ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку).
А вот и наши. Важно, ни на кого не обращая внимания, сомом проплыл наш непобедимый учитель фехтования Тарас Петрович Тарасов,
с грозными усами и веником под мышкой. Его атлетическая грузная фигура
начинала уже покрываться слоем жира, еще увеличившим холмы бицепсов и жилистые икры
ног… Вот
с кого лепить Геркулеса!
Оглянувшись, Анфим так и обомлел. По дороге бежал Михей Зотыч, а за ним
с ревом и гиком гналась толпа мужиков. Анфим видел, как Михей Зотыч сбросил на ходу шубу и прибавил шагу, но старость сказывалась, и он
начал уставать. Вот уже совсем близко разъяренная, обезумевшая толпа. Анфим даже раскрыл глаза, когда из толпы вылетела пара лошадей Ермилыча, и какой-то мужик, стоя в кошевой на
ногах, размахивая вожжами, налетел на Михея Зотыча.
Суслонский писарь отправился к Харитине «на той же
ноге» и застал ее дома, почти в совершенно пустой квартире. Она лежала у себя в спальне, на своей роскошной постели, и курила папиросу. Замараева больше всего смутила именно эта папироса, так что он не знал,
с чего
начать.
Харитина слушала Полуянова, и ей казалось, что он рехнулся и
начинает заговариваться. Свидание кончилось тем, что он поссорился
с женой и даже, затопал на нее
ногами.
И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в
начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти забил. Шли
с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на
ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе рассказывала это…
Я еще в
начале ссоры, испугавшись, вскочил на печь и оттуда в жутком изумлении смотрел, как бабушка смывает водою из медного рукомойника кровь
с разбитого лица дяди Якова; он плакал и топал
ногами, а она говорила тяжелым голосом...
Была она старенькая, и точно ее, белую, однажды
начал красить разными красками пьяный маляр, —
начал да и не кончил.
Ноги у нее были вывихнуты, и вся она — из тряпок шита, костлявая голова
с мутными глазами печально опущена, слабо пристегнутая к туловищу вздутыми жилами и старой, вытертой кожей. Дядя Петр относился к ней почтительно, не бил и называл Танькой.
Журавль весь светло-пепельного сизого цвета; передняя часть его головы покрыта черными перышками, а задняя, совершенно голая, поросла темно-красными бородавочками и кажется пятном малинового цвета; от глаз идут беловатые полоски, исчезающие в темно-серых перьях позади затылка, глаза небольшие, серо-каштановые и светлые, хвост короткий: из него,
начиная с половины спины, торчат вверх пушистые, мягкие, довольно длинные, красиво загибающиеся перья;
ноги и три передние пальца покрыты жесткою, как будто истрескавшеюся, черною кожею.