Неточные совпадения
Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под номером девяносто седьмым, поворотя
на двор, в третьем этаже направо».
Колода есть дубовая
У моего
двора,
Лежит давно: из младости
Колю
на ней дрова,
Так та не столь изранена,
Как господин служивенькой.
Взгляните: в чем душа!
У суда стоять —
Ломит ноженьки,
Под венцом стоять —
Голова болит,
Голова болит,
Вспоминается
Песня старая,
Песня грозная.
На широкий
дворГости въехали,
Молоду жену
Муж домой привез,
А роденька-то
Как набросится!
Деверек ее —
Расточихою,
А золовушка —
Щеголихою,
Свекор-батюшка —
Тот медведицей,
А свекровушка —
Людоедицей,
Кто неряхою,
Кто непряхою…
Доволен Клим. Нашел-таки
По нраву должность! Бегает,
Чудит, во все мешается,
Пить даже меньше стал!
Бабенка есть тут бойкая,
Орефьевна, кума ему,
Так с ней Климаха барина
Дурачит заодно.
Лафа бабенкам! бегают
На барский
двор с полотнами,
С грибами, с земляникою:
Все покупают барыни,
И кормят, и поят!
Домой скотина гонится,
Дорога запылилася,
Запахло молоком.
Вздохнула мать Митюхина:
— Хоть бы одна коровушка
На барский
двор вошла! —
«Чу! песня за деревнею,
Прощай, горю́шка бедная!
Идем встречать народ».
С Агапом пил до вечера,
Обнявшись, до полуночи
Деревней с ним гулял,
Потом опять с полуночи
Поил его — и пьяного
Привел
на барский
двор.
Скотинин. Все меня одного оставили. Пойти было прогуляться
на скотный
двор.
Стародум. От
двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо
на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо
на бригадирский
двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли
на бригадирский
двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались
на месте, чтобы засвидетельствовать.
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему
двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница по направлению к выгону и, отойдя от города
на безопасное расстояние, начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил
на выгоне легко уступающий чернозем.
Узнал бригадир, что Митька затеял бунтовство, и вдвое против прежнего огорчился. Бунтовщика заковали и увели
на съезжую. Как полоумная, бросилась Аленка
на бригадирский
двор, но путного ничего выговорить не могла, а только рвала
на себе сарафан и безобразно кричала...
Между тем глуповцы мало-помалу начинали приходить в себя, и охранительные силы, скрывавшиеся дотоле
на задних
дворах, робко, но твердым шагом выступали вперед.
По случаю бывшего в слободе Негоднице великого пожара собрались ко мне, бригадиру,
на двор всякого звания люди и стали меня нудить и
на коленки становить, дабы я перед теми бездельными людьми прощение принес.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка
на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по
дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца
на носу сидел, потом батьку
на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху
на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «Кои померли, — говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили
на бригадиров
двор.
С торжеством вытолкали они Линкина
на улицу и, потрясая воздух радостными восклицаниями, повели его
на градоначальнический
двор.
Думали сначала, что он будет палить, но, заглянув
на градоначальнический
двор, где стоял пушечный снаряд, из которого обыкновенно палили в обывателей, убедились, что пушки стоят незаряженные.
Только тогда Бородавкин спохватился и понял, что шел слишком быстрыми шагами и совсем не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с удивлением и негодованием увидел, что
дворы пусты и что если встречались кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он обсудил этот факт не прямо, а с своей собственной оригинальной точки зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный
на сей раз уже не невежеством, а излишеством просвещения.
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо
на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Искали, искали они князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да, спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны как свои пять пальцев знал. Он вывел их
на торную дорогу и привел прямо к князю
на двор.
Реформы, затеянные Грустиловым, были встречены со стороны их громким сочувствием; густою толпою убогие люди наполняли
двор градоначальнического дома; одни ковыляли
на деревяшках, другие ползали
на четверинках.
Анархия царствовала в городе полная; начальствующих не было; предводитель удрал в деревню, старший квартальный зарылся с смотрителем училищ
на пожарном
дворе в солому и трепетал.
То был прекрасный весенний день. Природа ликовала; воробьи чирикали; собаки радостно взвизгивали и виляли хвостами. Обыватели, держа под мышками кульки, теснились
на дворе градоначальнической квартиры и с трепетом ожидали страшного судбища. Наконец ожидаемая минута настала.
В заключение по три часа в сутки маршировал
на дворе градоначальнического дома один, без товарищей, произнося самому себе командные возгласы и сам себя подвергая дисциплинарным взысканиям и даже шпицрутенам («причем бичевал себя не притворно, как предшественник его, Грустилов, а по точному разуму законов», — прибавляет летописец).
Они нередко ходили всем обществом
на градоначальнический
двор и говорили Бородавкину...
Но когда убрались с сеном, то оказалось, что животы [Животы — здесь: домашний скот.] кормить будет нечем; когда окончилось жнитво, то оказалось, что и людишкам кормиться тоже нечем. Глуповцы испугались и начали похаживать к бригадиру
на двор.
Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась: назначила с мещан по алтыну с каждого
двора, с купцов же по фунту чаю да по голове сахару по большой. Потом поехала в казармы и из собственных рук поднесла солдатам по чарке водки и по куску пирога. Возвращаясь домой, она встретила
на дороге помощника градоначальника и стряпчего, которые гнали хворостиной гусей с луга.
Но только что, въехав
на широкий, полукруглый
двор и слезши с извозчика, он вступил
на крыльцо и навстречу ему швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и увидал, входя по отлогой ковровой лестнице, статую
на площадке и в верхних дверях третьего состаревшегося знакомого швейцара в клубной ливрее, неторопливо и не медля отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, ― Левина охватило давнишнее впечатление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
Кроме того, мужики эти всё откладывали под разными предлогами условленную с ними постройку
на этой земле скотного
двора и риги и оттянули до зимы.
День скачек был очень занятой день для Алексея Александровича; но, с утра еще сделав себе расписанье дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет
на дачу к жене и оттуда
на скачки,
на которых будет весь
Двор и
на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день ему нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку,
на расход деньги.
Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость его приезда и бегавшая, чтобы полаять
на дворе, вернулась, махая хвостом и внося с собой запах воздуха, подошла к нему, подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он поласкал ее.
Карета въехала
на двор, и Степан Аркадьич громко позвонил у подъезда, у которого стояли сани.
И, выйдя
на двор, Левин, как дерево весною, еще не знающее, куда и как разрастутся его молодые побеги и ветви, заключенные в налитых почках, сам не знал хорошенько, за какие предприятия в любимом его хозяйстве он примется теперь, но чувствовал, что он полон планов и предположений самых хороших.
«Честолюбие? Серпуховской? Свет?
Двор?» Ни
на чем он не мог остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже не было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую грудь, чтобы дышать свободнее, прошелся по комнате. «Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не было стыдно», добавил он медленно.
На дворе, первое, что бросилось в глаза Вронскому, были песенники в кителях, стоявшие подле боченка с водкой, и здоровая веселая фигура полкового командира, окруженного офицерами: выйдя
на первую ступень балкона, он, громко перекрикивая музыку, игравшую Офенбаховскую кадриль, что-то приказывал и махал стоявшим в стороне солдатам.
Было еще совершенно светло
на дворе, но в маленькой гостиной графини Лидии Ивановны с опущенными шторами уже горели лампы.
Чем дальше он ехал, тем веселее ему становилось, и хозяйственные планы один лучше другого представлялись ему: обсадить все поля лозинами по полуденным линиям, так чтобы не залеживался снег под ними; перерезать
на шесть полей навозных и три запасных с травосеянием, выстроить скотный
двор на дальнем конце поля и вырыть пруд, а для удобрения устроить переносные загороды для скота.
В конце сентября был свезен лес для постройки
двора на отданной артели земле, и было продано масло от коров и разделен барыш.
Потом полковой командир, уже несколько ослабевши, сел
на дворе на лавку и начал доказывать Яшвину преимущество России пред Пруссией, особенно в кавалерийской атаке, и кутеж
на минуту затих.
Наивный мужик Иван скотник, казалось, понял вполне предложение Левина — принять с семьей участие в выгодах скотного
двора — и вполне сочувствовал этому предприятию. Но когда Левин внушал ему будущие выгоды,
на лице Ивана выражалась тревога и сожаление, что он не может всего дослушать, и он поспешно находил себе какое-нибудь не терпящее отлагательства дело: или брался за вилы докидывать сено из денника, или наливать воду, или подчищать навоз.
Правда, что
на скотном
дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове
на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Она сидела в гостиной, под лампой, с новою книгой Тэна и читала, прислушиваясь к звукам ветра
на дворе и ожидая каждую минуту приезда экипажа.
Государь, и весь
двор, и толпы народа — все смотрели
на них, —
на него и
на шедшего
на лошадь дистанции впереди Махотина, когда они подходили к чорту (так назывался глухой барьер).
В середине рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и
на двор въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные в сохи и бороны лошади были сытые и крупные. Работники, очевидно, были семейные: двое были молодые, в ситцевых рубахах и картузах; другие двое были наемные, в посконных рубахах, — один старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к лошадям и принялся распрягать.
Скотный
двор, сад, огород, покосы, поля, разделенные
на несколько отделов, должны были составить отдельные статьи.
Бабы-скотницы, подбирая поневы, босыми, еще белыми, не загоревшими ногами шлепая по грязи, с хворостинами бегали за мычавшими, ошалевшими от весенней радости телятами, загоняя их
на двор.
Надеясь застать ее одну, Вронский, как он и всегда делал это, чтобы меньше обратить
на себя внимание, слез, не переезжая мостика, и пошел пешком. Он не пошел
на крыльцо с улицы, но вошел во
двор.
Если Левину весело было
на скотном и житном
дворах, то ему еще стало веселее в поле.
Заревела
на выгонах облезшая, только местами еще неперелинявшая скотина, заиграли кривоногие ягнята вокруг теряющих волну блеющих матерей, побежали быстроногие ребята по просыхающим с отпечатками босых ног тропинкам, затрещали
на пруду веселые голоса баб с холстами, и застучали по
дворам топоры мужиков, налаживающих сохи и бороны.