Неточные совпадения
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»;
на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона;
на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там,
дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а
на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Мы с Дерсу прошли вдоль по хребту. Отсюда сверху было видно далеко во все стороны.
На юге, в глубоком распадке, светлой змейкой извивалась какая-то река;
на западе в синеве тумана высилась высокая гряда Сихотэ-Алиня;
на севере тоже тянулись горные хребты;
на восток они шли уступами, а
дальше за ними виднелось темно-синее море. Картина была величественная и суровая.
Дальше направление течения Алчана определяет невысокий, расплывшийся в ширину горный кряж, идущий в направлении с северо-северо-востока
на юго-юго-запад. Оконечность его подходит к Бикину и называется Даютай [Тау-да-хе — первая большая река.].
После короткого отдыха у туземцев
на Кусуне я хотел было идти
дальше, но они посоветовали мне остаться у них еще
на день. Удэгейцы говорили, что после долгого затишья и морочной погоды надо непременно ждать очень сильного ветра. Местные китайцы тоже были встревожены. Они часто посматривали
на запад. Я спросил, в чем дело. Они указали
на хребет Кямо, покрытый снегом.
Дальше река Бикин течет по-прежнему
на северо-запад. Долина ее то суживается до 200 м, то расширяется до 3 км и более.
Немного
дальше камней Сангасу тропа оставляет морское побережье и идет вверх через перевал
на реке Квандагоу (приток Амагу). Эта река длиной около 30 км. Истоки ее находятся там же, где и истоки Найны. Квандагоу течет сначала тоже в глубоком ущелье, заваленном каменными глыбами, но потом долина ее расширяется. Верхняя половина течения имеет направление с северо-запада, а затем река круто поворачивает к северо-востоку и течет вдоль берега моря, будучи отделена от него горным кряжем Чанготыкалани.
Утром 17 декабря состояние погоды не изменилось к лучшему. Ветер дул с прежней силой: анемометр показывал 220, термометр — 30°С. Несмотря
на это, мы все-таки пошли
дальше. Заметно, что к
западу от Сихотэ-Алиня снегу было значительно больше, чем в прибрежном районе.
От хозяина фанзы мы узнали, что находимся у подножия Сихотэ-Алиня, который делает здесь большой излом, а река Тютихе течет вдоль него. Затем он сообщил нам, что
дальше его фанзы идут 2 тропы: одна к северу, прямо
на водораздельный хребет, а другая —
на запад, вдоль Тютихе. До истоков последней оставалось еще 12 км.
После принятия в себя Тайцзибери Иман поворачивает
на запад. Здесь он шириною около 140 м, глубиной 3–4 м.
Дальше с левой стороны в него впадают две маленькие речки: Шаньдапоуза [Сань-да-пао-цзы — третья большая заводь.] (8 км) и Кауланьтунь [Као-лян-тун — снежный поселок.] (15 км). Последнюю китайцы называют Динзахе (Золотая река).
На юг и
дальше на запад характер страны вновь становится гористый.
Расспросив удэгейцев о дороге, мы отправились
дальше и очень скоро дошли до того места, где Иман поворачивает
на северо-запад. Здесь в углу с левой стороны примыкает к реке большая поляна. Она длиной 5 км и шириной около 2 км. В конце ее находятся четыре фанзы.
Шатры номадов. Вокруг шатров пасутся овцы, лошади, верблюды. Вдали лес олив и смоковниц. Еще
дальше,
дальше,
на краю горизонта к северо —
западу, двойной хребет высоких гор. Вершины гор покрыты снегом, склоны их покрыты кедрами. Но стройнее кедров эти пастухи, стройнее пальм их жены, и беззаботна их жизнь в ленивой неге: у них одно дело — любовь, все дни их проходят, день за днем, в ласках и песнях любви.
В более
далеком прошлом, в IX в.,
на Западе было ожидание антихриста.
На Западе человеческая природа остается внебожественной,
далекой, лишь устремленной и жаждущей.
Там, спасаясь от какой-то невидимой погони, мчались, давили, перепрыгивали друг через друга тучи — и окрашенные тучами темные аэро Хранителей с свисающими черными хоботами труб — и еще
дальше — там,
на западе, что-то похожее —
В
далекой и бледной глубине неба только что проступали звездочки;
на западе еще алело — там и небосклон казался ясней и чище; полукруг луны блестел золотом сквозь черную сетку плакучей березы.
На далеком юге — пропал и затих где-то в выжженных пространствах Ордубата, Джульфы и Карабулака, а
на западе удивительным образом задержался как раз
на польской и румынской границах.
В один из июньских вечеров, когда солнце уже зашло, но широкий след его — багрово-золотистая полоса еще красила
далекий запад и пророчила назавтра тихий и ясный день, я подъехал
на Зорьке к флигелю, в котором жил Урбенин. В этот вечер у графа предполагался «музыкальный» вечер. Гости уже начали съезжаться, но графа не было дома: он поехал кататься и обещал скоро вернуться.
По ассоциации я вспомнил вал Чакири Мудун, который начинается где-то около Даубихе в Уссурийском крае и
на многие десятки километров тянется сквозь тайгу с востока
на запад. Вот он поднимается
на гору,
дальше контуры его становятся расплывчатыми, неясными, и, наконец, он совсем теряется в туманной мгле…
Облака
на западе сияли ослепительным золотым светом, весь
запад горел золотом. Казалось, будто там раскинулись какие-то широкие, необъятные равнины; длинные золотые лучи пронизали их, расходясь до половины неба,
на севере кучились и громоздились тяжелые облака с бронзовым оттенком. Зелень орешников и кленов стала странно яркого цвета, золотой отблеск лег
на далекие нивы и деревни.
Каждую ночь проходившие мимо японские полки штурмовали сопку, а утром уходили
дальше на запад; с востока же подходили новые полки.