Неточные совпадения
Он с наслаждением и завистью припоминал анекдоты времен революции, как один знатный повеса разбил там чашку в магазине и в ответ
на упреки купца перебил и переломал еще множество вещей и заплатил за весь магазин; как
другой перекупил
у короля
дачу и подарил танцовщице. Оканчивал он рассказы вздохом сожаления о прошлом.
Я положил умереть в Павловске,
на восходе солнца и сойдя в парк, чтобы не обеспокоить никого
на даче. Мое «Объяснение» достаточно объяснит всё дело полиции. Охотники до психологии и те, кому надо, могут вывести из него всё, что им будет угодно. Я бы не желал, однако ж, чтоб эта рукопись предана была гласности. Прошу князя сохранить экземпляр
у себя и сообщить
другой экземпляр Аглае Ивановне Епанчиной. Такова моя воля. Завещаю мой скелет в Медицинскую академию для научной пользы.
Не можешь ли ты, любезный
друг Николай, повидаться с Вяземским и взять
у него мой портфель, если он его не прислал в дом. Он хотел отыскать его
на даче своей
у Лесного института и тотчас доставить. Обработай это дело и перешли мне портфель сюда. Случаи бывают частые…
— Не замедлю-с, — повторил Тулузов и действительно не замедлил: через два же дня он лично привез объяснение частному приставу, а вместе с этим Савелий Власьев привел и приисканных им трех свидетелей, которые действительно оказались все людьми пожилыми и по платью своему имели довольно приличный вид, но физиономии
у всех были весьма странные: старейший из них, видимо, бывший чиновник, так как
на груди его красовалась пряжка за тридцатипятилетнюю беспорочную службу, отличался необыкновенно загорелым, сморщенным и лупившимся лицом; происходило это, вероятно, оттого, что он целые дни стоял
у Иверских ворот в ожидании клиентов, с которыми и проделывал маленькие делишки;
другой, более молодой и, вероятно, очень опытный в
даче всякого рода свидетельских показаний, держал себя с некоторым апломбом; но жалчее обоих своих товарищей был по своей наружности отставной поручик.
На дачу я готовился переезжать в очень дурном настроении. Мне все казалось, что этого не следовало делать. К чему тревожить и себя и
других, когда все уже решено. Мне казалось, что еду не я, а только тень того, что составляло мое я. Будет обидно видеть столько здоровых, цветущих людей, которые ехали
на дачу не умирать, а жить.
У них счастливые номера, а мой вышел в погашение.
Экзамены были сданы, и мы переезжали
на дачу с легким сердцем людей, исполнивших свой долг. Скромные размеры нашего движимого имущества произвели невыгодное впечатление
на нашего нового хозяина, который, видимо, усомнился в нашей принадлежности к касте господ. Впрочем, он успокоился, когда узнал, что мы «скубенты». Во всяком случае, мы потеряли в его глазах по крайней мере процентов
на двадцать.
Другое неприятное открытие для нас заключалось в том, что под самыми окнами
у нас оказался городовой.
Прошло много лет, и в конце прошлого столетия мы опять встретились в Москве. Докучаев гостил
у меня несколько дней
на даче в Быкове. Ему было около восьмидесяти лет, он еще бодрился, старался петь надтреснутым голосом арии, читал монологи из пьес и опять повторил как-то за вечерним чаем слышанный мной в Тамбове рассказ о «докучаевской трепке». Но говорил он уже без пафоса, без цитат из пьес. Быть может, там, в Тамбове, воодушевила его комната, где погиб его
друг.
На другой день я завтракал
у Лугановичей; после завтрака они поехали к себе
на дачу, чтобы распорядиться там насчет зимы, и я с ними. С ними же вернулся в город и в полночь пил
у них чай в тихой, семейной обстановке, когда горел камин, и молодая мать все уходила взглянуть, спит ли ее девочка. И после этого в каждый свой приезд я непременно бывал
у Лугановичей. Ко мне привыкли, и я привык. Обыкновенно входил я без доклада, как свой человек.
Часто думалось о Конопацких, особенно о Любе. Но и сладости дум о ней примешивалось тревожное чувство страха и неуверенности. Никак сейчас не могу вспомнить, чем оно было вызвано. Простились мы
у них
на даче очень хорошо, но потом почему-то мне пришло в голову, что между нами все кончено, что Люба полюбила
другого. К мрачному в то время и вообще настроению присоединилось еще это подозрение о крушении любви Любы ко мне. Иногда доходил до полного отчаяния: да, там все кончено!
Ваня и Нина в ужасе. Смерть в помойке, помимо своей жестокости, грозит еще отнять
у кошки и деревянной лошади их детей, опустошить ящик, разрушить планы будущего, того прекрасного будущего, когда один кот будет утешать свою старуху-мать,
другой — жить
на даче, третий — ловить крыс в погребе… Дети начинают плакать и умолять пощадить котят. Отец соглашается, но с условием, чтобы дети не смели ходить в кухню и трогать котят.
Этот человек ходит теперь по Петербургу, курит свои сигары, читает книжки и столько же думает обо мне, как о китайском императоре. Был он два, три раза
на даче у знакомого, увидал там барыню, нашел ее очень нелепой, поговорил с ней
на скамейке в саду, объявил, что весьма уважает брак вообще, и контору какого-то г. Фуа в особенности, а с этой барыней теперь делается что-то до того чудное, что еще день,
другой — и она побежит отыскивать его, если он не догадается явиться
на дачу.
— Эта
дача принадлежит одному старому отставному моряку,
у которого был единственный сын, с год как женившийся. Они жили втроем
на Васильевском острове, но домик их был им и тесен и мал. Старик купил здесь место и принялся строить гнездо своим любимцам — молодым супругам, да и для себя убежище
на последние года старости… Все уже было готово, устроено, последний гвоздь был вбит, последняя скобка ввинчена, оставалось переезжать, как вдруг один за
другим его сын, а за ним и сноха, заболевшие оспой, умирают.
Не имея возможности выслеживать государя Александра Павловича в его Капуе, то есть
на даче у Нарышкиных, граф Алексей Андреевич в то время, когда государь проводил время в обществе Марьи Антоновны, то беседуя с нею в ее будуаре, то превращаясь в послушного ученика, которому веселая хозяйка преподавала игру
на фортепиано, то прогуливаясь с нею в ее раззолоченном катере по Неве, в сопровождении
другого катера, везшего весь хор знаменитой роговой музыки, царский любимец нашел, однако, способ не терять Александра Павловича из виду даже и там, куда сам не мог проникнуть.