Неточные совпадения
Прыщ смотрел
на это благополучие и радовался. Да и нельзя было не радоваться ему, потому что всеобщее изобилие отразилось и
на нем. Амбары его ломились от приношений, делаемых в натуре; сундуки не вмещали серебра и
золота, а ассигнации просто валялись по
полу.
Золотое сияние
на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты
пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари — всё было залито светом.
Он начал с большим вниманием глядеть
на нее в церкви, старался заговаривать с нею. Сначала она его дичилась и однажды, перед вечером, встретив его
на узкой тропинке, проложенной пешеходами через ржаное
поле, зашла в высокую, густую рожь, поросшую полынью и васильками, чтобы только не попасться ему
на глаза. Он увидал ее головку сквозь
золотую сетку колосьев, откуда она высматривала, как зверок, и ласково крикнул ей...
Блестела
золотая парча, как ржаное
поле в июльский вечер
на закате солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего из художников — божьей рукой».
— Я знаю их, — угрожающе заявил рыженький подпоручик Алябьев, постукивая палкой в
пол, беленький крестик блестел
на его рубахе защитного цвета, блестели новенькие погоны,
золотые зубы, пряжка ремня, он весь был как бы пронизан блеском разных металлов, и даже голос его звучал металлически. Он встал, тяжело опираясь
на палку, и, приведя в порядок медные, длинные усы, продолжал обвинительно: — Это — рабочие с Выборгской стороны, там все большевики, будь они прокляты!
За магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер лежал
на полу, стены тоже были завешаны коврами, высоко
на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним
на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и
золотом, — далеко отсюда.
Несмотря
на длинные платья, в которые закутаны китаянки от горла до
полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость. Женщины, с оливковым цветом лица и с черными, немного узкими глазами, одеваются больше в темные цвета. С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной
на затылке большой
золотой или серебряной булавкой, они не неприятны
на вид.
На этом пламенно-золотом, необозримом
поле лежат целые миры волшебных городов, зданий, башен, чудовищ, зверей — все из облаков.
На арене ничего еще не было. Там ходил какой-то распорядитель из тагалов, в розовой кисейной рубашке, и собирал деньги
на ставку и за пари. Я удивился, с какой небрежностью индийцы бросали пригоршни долларов, между которыми были и
золотые дублоны. Распорядитель раскладывал деньги по кучкам
на полу,
на песке арены.
На ней, в одном углу,
на корточках сидели тагалы с петухами, которым предстояло драться.
На половине перегона лес кончился, и с боков открылись елани (
поля), показались
золотые кресты и куполы монастыря.
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич,
золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы ты
на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским
полом не выкидывал. Да… Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у меня
на столе лежали. Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно
на подтопку уйдут.
Сборная мебель, полинявшие драпировки, слишком старые ковры
на полу — все говорило о том, что он владел
золотой способностью создавать из ничего.
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами
поле, развертываются сотни, тысячи цветов
на кустарнике, опоясывающем
поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие
золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь,
золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Вид был точно чудесный. Рейн лежал перед нами весь серебряный, между зелеными берегами; в одном месте он горел багряным
золотом заката. Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и
поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня особенно поразила чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий и легкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно и ему было раздольнее
на высоте.
Царь Берендей сидит
на золотом стуле, расписывает красками один из столбов, у ног царя сидят
на полу два скомороха; несколько поодаль — слепые гусляры с гуслями,
на переходах и у дверей стоят царские отроки.
— Вишь, чертова баба! — сказал дед, утирая голову
полою, — как опарила! как будто свинью перед Рождеством! Ну, хлопцы, будет вам теперь
на бублики! Будете, собачьи дети, ходить в
золотых жупанах! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что я вам принес! — сказал дед и открыл котел.
— Тогда был у меня
на дворце герб, в
золотом поле голубой щит…
Потом стали толковать о каких-то «
золотых грамотах», которые появлялись нивесть откуда
на дорогах, в
полях,
на заборах, будто «от самого царя», и которым верили мужики, а паны не верили, мужики осмеливались, а паны боялись… Затем грянула поразительная история о «рогатом попе»…
Бешено звенела гитара, дробно стучали каблуки,
на столе и в шкапу дребезжала посуда, а среди кухни огнем пылал Цыганок, реял коршуном, размахнув руки, точно крылья, незаметно передвигая ноги; гикнув, приседал
на пол и метался
золотым стрижом, освещая всё вокруг блеском шелка, а шелк, содрогаясь и струясь, словно горел и плавился.
Я выбежал в кухню; окно
на двор сверкало, точно
золотое; по
полу текли-скользили желтые пятна; босой дядя Яков, обувая сапоги, прыгал
на них, точно ему жгло подошвы, и кричал...
Да, так свежее и чище, перестали возиться темные, грязные тени,
на пол легли светло-голубые пятна,
золотые искры загорелись
на стеклах окна.
Однажды осенью, когда жнива были уже закончены и над
полями, сверкая
золотыми нитками
на солнце, лениво и томно носилось «бабье лето», Попельские всей семьей отправились к Ставрученкам.
— Балчуговские сами по себе: ведь у них площадь в пятьдесят квадратных верст.
На сто лет хватит… Жирно будет, ежели бы им еще и Кедровскую дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места: по Суходойке-реке, по Ипатихе, по Малиновке — везде
золото. Все россыпи от Каленой горы пошли, значит, в ней жилы объявляются… Там еще казенные разведки были под Маяковой сланью,
на Филькиной гари,
на Колпаковом
поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном
золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в голову мысль о том, как бы уйти с фабрики
на вольную работу. Он вынашивал свою мечту с упорством всех мягких натур и затаился даже от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали с
поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
Пассажирский поезд весело бежал с юга
на север, пересекая
золотые хлебные
поля и прекрасные дубовые рощи, с грохотом проносясь по железным мостам над светлыми речками, оставляя после себя крутящиеся клубы дыма.
Лучи закатывавшегося солнца лениво бродили по паркетному
полу рассеянной
золотой пылью, которая ярко вспыхивала
на бронзовых бра,
на ручках дверей и тонких
золотых багетах.
Лодка выехала в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного
полета. Должно быть, здесь, где-нибудь в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег
на корму навзничь и долго глядел вверх
на небо, где
золотые неподвижные облака уже окрашивались в розовый цвет.
У одного в гербе была изображена, в червленом 10
поле, рука, держащая серебряную урну с надписью: не пролей!у другого —
на серебряном
поле — рука, держащая
золотую урну с надписью: содержи в опрятности!Из чего дозволялось заключать, что оба происходят не от Рюрика.
Кругом шли турецкие диваны, обтянутые трипом; в углах стояли камины;
на стенах, оклеенных под рытый бархат сбоями, висели в
золотых рамах масляные и не совсем скромного содержания картины;
пол был обтянут толстым зеленым сукном.
Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком,
на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с
золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, — в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками
на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал
на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Злосчастные фараоны с завистью и с нетерпением следили за тем, как тщательно обряжались обер-офицеры перед выходом из стен училища в город; как заботливо стягивали они в талию новые прекрасные мундиры с
золотыми галунами, с красным вензелем
на белом
поле.
Его ливрея до
полу и пышная пелерина — обе из пламенно-алого тяжелого сукна — были обшиты по бортам
золотыми галунами, застегнуты
на золотые пуговицы и затканы рядами черных двуглавых орлов.
Пол спальни был покрыт черным ковром с нашитыми
на нем
золотыми как бы каплями или слезами.
Вот и мы трое идем
на рассвете по зелено-серебряному росному
полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в
золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются
золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат
на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Мне нравилось бывать в церквах; стоя где-нибудь в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали
на иконостас — он точно плавится в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями
на серый каменный
пол амвона; тихонько шевелятся темные фигуры икон; весело трепещет
золотое кружево царских врат, огни свеч повисли в синеватом воздухе, точно
золотые пчелы, а головы женщин и девушек похожи
на цветы.
На белой коже женщины вспыхнули
золотые пятна солнца, она испуганно соскочила
на пол.
Золотые монеты стукали меня по голове, и мне весело было слушать их звон, когда они падали
на пол.
Надела старинный шелковый сарафан, по зеленому
полю с алой травкой, подпоясалась старинным плетеным шелковым поясом,
на голову надела расшитую
золотом сороку и в таком виде, положив установленный начал перед дедовским образом, отправилась в брагинский дом.
— «Не вихри, не ветры в
полях подымаются, не буйные крутят пыль черную: выезжает то сильный, могучий богатырь Добрыня Никитич
на своем коне богатырском, с одним Торопом-слугой;
на нем доспехи ратные как солнышко горят;
на серебряной цепи висит меч-кладенец в полтораста пуд; во правой руке копье булатное,
на коне сбруя красна
золота.
Наступило наконец так давно, так нетерпеливо ожидаемое половодье; наступила наконец минута, столько же радостная для рыбака, как первый теплый весенний день для пахаря; спешит он
на поле и, приложив руку свою к глазам, чтобы защитить их от
золотых лучей восходящего солнца, осматривает с веселым выражением тучные изумрудно-зеленые стебельки озимого хлеба, покрывающие землю…
На рассвете, в пятницу, в туманах,
Стрелами по
полю полетев,
Смяло войско половцев поганых
И умчало половецких дев.
Захватили
золота без счета,
Груду аксамитов и шелков,
Вымостили топкие болота
Япанчами красными врагов.
А червленый стяг с хоругвью белой,
Челку и копье из серебра
Взял в награду Святославич смелый,
Не желая прочего добра.
На террасу отеля, сквозь темно-зеленый полог виноградных лоз,
золотым дождем льется солнечный свет —
золотые нити, протянутые в воздухе.
На серых кафлях
пола и белых скатертях столов лежат странные узоры теней, и кажется, что, если долго смотреть
на них, — научишься читать их, как стихи, поймешь, о чем они говорят. Гроздья винограда играют
на солнце, точно жемчуг или странный мутный камень оливин, а в графине воды
на столе — голубые бриллианты.
На его фасаде Петруха повесил большую вывеску —
золотом по синему
полю было написано...
В субботу Илья стоял со стариком
на церковной паперти, рядом с нищими, между двух дверей. Когда отворялась наружная дверь, Илью обдавало морозным воздухом с улицы, у него зябли ноги, и он тихонько топал ими по каменному
полу. Сквозь стёкла двери он видел, как огни свечей, сливаясь в красивые узоры трепетно живых точек
золота, освещали металл риз, чёрные головы людей, лики икон, красивую резьбу иконостаса.
Порой ручей, порой овраг,
А там
поля, кругом
поля,
И в
золотых опять волнах
С холма
на холм взлетаю я…
Он был простосердечен и умел сообщать свое оживление другим. Моя сестра, подумав минуту, рассмеялась и повеселела вдруг, внезапно, как тогда
на пикнике. Мы пошли в
поле и, расположившись
на траве, продолжали наш разговор и смотрели
на город, где все окна, обращенные
на запад, казались ярко-золотыми оттого, что заходило солнце.
Натурально, здесь эполеты (показывает
на плеча),
золотое шитье… и эдак красоточки черномазенькие, — у них ведь возле каждого дома балкончики, и крыши, вот как этот
пол, совершенно плоски.
Она была очень длинная; потолок ее был украшен резным деревом; по одной из длинных стен ее стоял огромный буфет из буйволовой кожи, с тончайшею и изящнейшею резною живописью; весь верхний ярус этого буфета был уставлен фамильными кубками, вазами и бокалами князей Григоровых; прямо против входа виднелся, с огромным зеркалом, каррарского мрамора […каррарский мрамор — белый мрамор, добываемый
на западном склоне Апеннинских гор.] камин, а
на противоположной ему стене были расставлены
на малиновой бархатной доске, идущей от
пола до потолка, японские и севрские блюда; мебель была средневековая, тяжелая, глубокая, с мягкими подушками; посредине небольшого, накрытого
на несколько приборов, стола красовалось серебряное плато, изображающее, должно быть, одного из мифических князей Григоровых, убивающего татарина; по бокам этого плато возвышались два чуть ли не
золотые канделябра с целым десятком свечей; кроме этого столовую освещали огромная люстра и несколько бра по стенам.
Каникулы приходили к концу, скоро должны были начаться лекции. В воздухе чувствовались первые веяния осени. Вода в прудах потемнела, отяжелела.
На клумбах садовники заменяли ранние цветы более поздними. С деревьев кое-где срывались рано пожелтевшие листья и падали
на землю, мелькая, как червонное
золото,
на фоне темных аллей.
Поля тоже пожелтели кругом, и поезда железной дороги, пролегающей в полутора верстах от академии, виднелись гораздо яснее и, казалось, проходили гораздо ближе, нежели летом.
Наружу зима, а в комнатках весна и осень, цветы цветут, и
на блестящем
полу,
золотых пятнах солнечных, хочется играть как котенку.