Неточные совпадения
Рыбачьи лодки, повытащенные
на берег, образовали
на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду.
На единственной
улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал
открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
В чистеньком городке,
на тихой, широкой
улице с красивым бульваром посредине, против ресторана,
на веранде которого, среди цветов, играл струнный оркестр, дверь солидного, но небольшого дома, сложенного из гранита, открыла Самгину плоскогрудая, коренастая женщина в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела в полутемную комнату, где
на широком диване у
открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.
Мы мчались из
улицы в
улицу, так что предметы рябили в глазах: то выскочим
на какую-нибудь
открытую площадку — и все обольется лучами света: церковь, мостовая, сад перед церковью, с яркою и нежною зеленью
на деревьях, и мы сами, то погрузимся опять во тьму кромешную длинного переулка.
Ей нравилась оживленная
улица села, с постоянно
открытыми лавками, в которых, по ее выражению, только птичьего молока нельзя было достать, и с еженедельным торгом,
на который съезжались толпы народа из соседних деревень; нравилась заболотская пятиглавая церковь с пятисотпудовым колоколом; нравилась новая кипучая деятельность, которую представляло оброчное имение.
Иногда благоухание цветов прорывала струйка из навозных куч около конюшен, от развешанного мокрого платья пожарных, а также из всегда
открытых окон морга, никогда почти не пустовавшего от «неизвестно кому принадлежащих трупов», поднятых
на улицах жертв преступлений, ожидающих судебно-медицинского вскрытия. Морг возвышался рядом со стенкой сада… Но к этому все так привыкли, что и внимания не обращали.
Родион Потапыч вышел
на улицу и повернул вправо, к церкви. Яша покорно следовал за ним
на приличном расстоянии. От церкви старик спустился под горку
на плотину, под которой горбился деревянный корпус толчеи и промывальни. Сейчас за плотиной направо стоял ярко освещенный господский дом, к которому Родион Потапыч и повернул. Было уже поздно, часов девять вечера, но дело было неотложное, и старик смело вошел в настежь
открытые ворота
на широкий господский двор.
Агата ничего не ответила ей
на это замечание и, оставив самовар, приняла свое прежнее положение у
открытого окна, из которого через крышу низенького соседнего флигеля видны были бледные образы, бегающие по не успокоившейся еще бледной
улице.
Нет! Если и испытывал, то, должно быть, в самом начале своей карьеры. Теперь перед ним были только голые животы, голые спины и
открытые рты. Ни одного экземпляра из этого ежесубботнего безликого стада он не узнал бы впоследствии
на улице. Главное, надо было как можно скорее окончить осмотр в одном заведении, чтобы перейти в другое, третье, десятое, двадцатое…
Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал
на работу. В гробу лежал с
открытым ртом, но брови у него были сердито нахмурены. Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел — не плакал. Слобожане, встречая
на улице гроб, останавливались и, крестясь, говорили друг другу...
Горячее солнце, выкатываясь
на небо, жгло пыльные
улицы, загоняя под навесы юрких детей Израиля, торговавших в городских лавках; «факторы» лениво валялись
на солнцепеке, зорко выглядывая проезжающих; скрип чиновничьих перьев слышался в
открытые окна присутственных мест; по утрам городские дамы сновали с корзинами по базару, а под вечер важно выступали под руку со своими благоверными, подымая уличную пыль пышными шлейфами.
Вдоль
улицы, налитой солнцем, сверкали стёкла
открытых окон, яркие пятна расписных ставен; кое-где
на деревьях в палисадниках люди вывесили клетки с птицами; звонко пели щеглята, неумолчно трещали весёлые чижи;
на окне у Базуновых задумчиво свистела зарянка — любимая птица Матвея: ему нравилось её скромное оперение, красная грудка и тонкие ножки, он любил слушать её простую грустную песенку, птица эта заставляла его вспоминать о матери.
Когда
на другой день утром она в своем родном городе ехала с вокзала домой, то
улицы казались ей пустынными, безлюдными, снег серым, а дома маленькими, точно кто приплюснул их. Встретилась ей процессия: несли покойника в
открытом гробе, с хоругвями.
Именно так я и поступаю. Когда мне говорят: надоело! — я отвечаю: помилуйте! хоть кого взбесит! Когда продолжают: и без errare хлопот много — я отвечаю: чего же лучше, коли можно прожить без errare! Когда же заканчивают: не заблуждаться по нынешнему времени приличествует, а внушать доверие! — я принимаю
открытый и чуть-чуть легкомысленный вид, беру в руку тросточку и выхожу гулять
на улицу.
Он был дома: в
открытые окна из комнат
на улицу несся его громкий, немного сиплый хохот. Шум пролетки, подъехавшей к дому, заставил Игната выглянуть в окно, и при виде сына он радостно крикнул...
Лаевский поднялся лениво, с головокружением, и, зевая, шлепая туфлями, пошел в соседнюю комнату. Там у
открытого окна
на улице стоял один из его молодых сослуживцев и раскладывал
на подоконнике казенные бумаги.
— Владимир Ипатьич! — прокричал голос в
открытое окно кабинета с
улицы Герцена. Голосу повезло: Персиков слишком переутомился за последние дни. В этот момент он как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами в красных кольцах и курил в кресле. Он больше не мог. И поэтому даже с некоторым любопытством он выглянул в окно и увидал
на тротуаре Альфреда Бронского. Профессор сразу узнал титулованного обладателя карточки по остроконечной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно поклонился окну.
Она слезла и подошла к окну; отворила его: ночной ветер пахнул ей
на открытую потную грудь, и она, с досадой высунув голову
на улицу, повторила свои вопросы; в самом деле, буланая лошадь в хомуте и шлее стояла у ворот и возле нее человек, незнакомый ей, но с виду не старый и не крестьянин.
В крайнее окно мастерской после полудня минут двадцать смотрит солнечный луч, стекло, радужное от старости, становится красивым и веселым. В
открытую форточку слышно, как взвизгивает железо полозьев, попадая
на оголенный камень мостовой, и все звуки
улицы стали голее, звончей.
В полдень Ольга и Саша пришли в большое село. Тут
на широкой
улице встретился им повар генерала Жукова, старичок. Ему было жарко, и потная, красная лысина его сияла
на солнце. Он и Ольга не узнали друг друга, потом оглянулись в одно время, узнали и, не сказав ни слова, пошли дальше каждый своею дорогой. Остановившись около избы, которая казалась побогаче и новее, перед
открытыми окнами, Ольга поклонилась и сказала громко, тонким, певучим голосом...
Проехав опять
улицей по накатанной и черневшей кое-где свежим навозом дороге и миновав двор с бельем, у которого белая рубаха уже сорвалась и висела
на одном мерзлом рукаве, они опять выехали к страшно гудевшим лозинам и опять очутились в
открытом поле. Метель не только не стихала, но, казалось, еще усилилась. Дорога вся была заметена, и можно было знать, что не сбился, только по вешкам. Но и вешки впереди трудно было рассматривать, потому что ветер был встречный.
На улице было тихо: никто не ехал и не шел мимо. И из этой тишины издалека раздался другой удар колокола; волны звука ворвались в
открытое окно и дошли до Алексея Петровича. Они говорили чужим ему языком, но говорили что-то большое, важное и торжественное. Удар раздавался за ударом, и когда колокол прозвучал последний раз и звук, дрожа, разошелся в пространстве, Алексей Петрович точно потерял что-то.
Мельник со своей подругой уселись в тёмном углу, у двери в маленькую комнатку, им хорошо был виден весь трактир, освещённый пятью стенными лампами. Их стол стоял у
открытого окна; с
улицы на них веял тёплый ветер, густой от смешанных запахов.
И остававшаяся
открытой другая половинка, со стоявшей
на ней бутылкой желтого масла и сапожной колодкой, смотрела
на улицу хмуро и недовольно, как человек с больным и подвязанным глазом.
Дорога к кладбищу шла по длинной прямой
улице, слегка поднимавшейся вверх, и в конце ее белела арка кладбищенских ворот, похожая
на черный, вечно
открытый рот, окаймленный блестящими зубами.
Он решился ожидать до часу, и все время, в
открытую форточку, напряженно и чутко прислушивался — не дребезжат ли
на улице дрожки, не слыхать ли легких, приближающихся шагов…
Его величества, однако, не было в числе игравших
на бильярде. Какой-то англичанин, вероятно офицер с английского военного фрегата, стоявшего
на рейде,
на вопрос Володи, нет ли короля в числе играющих, отвечал, что он уже сыграл несколько партий и ушел, вероятно, прогуляться среди своих подданных, и советовал Володе идти к большому освещенному,
открытому со всех сторон зданию
на столбах в конце
улицы,
на площадке, окруженной деревьями, откуда доносились звуки, напоминающие скрипку.
И воцарился Максим над людьми Божьими, венчался царским венцом, и надел багряницу, и под
открытым небом
на улице деревни Никитиной скакал и плясал по-давыдовски,
на струнах-органах возыгрывал, и, ставши христом, приял чин первосвященника и пророка над пророками.
Очутясь
на тихих, озаренных луною
улицах, я вздохнул полною грудью — и, глядя
на открытую моим глазам с полугоры грандиозную местность Старого Киева, почувствовал, что все это добро зело… но не в том положении, в котором я был и к которому готовился.
Я вылез за окно и повис
на подоконнике, когда родителей моих не было дома, — и оттого доставленный мною им сюрприз имел сугубый эффект: возвращаясь домой в
открытой коляске, они при повороте в свою
улицу увидали массу народа, с ужасом глядевшую
на дом, в котором мы жили, — и, взглянув сами по направлению, куда смотрели другие, увидали меня висящего
на высоте восьми сажен и готового ежеминутно оборваться и упасть
на тротуарные плиты.
Сидит она у
открытого окна, в одной сорочке, и глядит
на улицу.
Это — крайний предел села. Монастырь стоит наверху же, но дальше,
на матерой земле позади выгона,
на открытом месте. А
на крутизне, ближайшей от пристани, лепятся лачуги… Наверху, в новых
улицах, наставили домов «богатеи», вышедшие в купцы, хлебные скупщики и судохозяева. У иных выведены барские хоромы в два и три этажа, с балконами и даже бельведерами.
И пригласил меня к себе чай пить. Вся квартира-мезонин состояла из двух наших комнат, выходивших окнами
на улицу, и боковой комнаты возле кухни, — в этой комнате и жили хозяева.
На столе кипел самовар, стояла откупоренная бутылка дешевого коньяку, кусок голландского сыра,
открытая жестянка с кильками, — я тут в первый раз увидел эту склизкую, едкую рыбку. Сейчас же хозяин палил мне и себе по большой рюмке коньяку. Мы выпили. Коньяк пахнул сургучом. И закусили килькой. Хозяин сейчас же опять налил рюмки.
Преображенская больница — старейшая психиатрическая больница Москвы,
открытая в 1808 г.
на улице Матросская Тишина (ныне психиатрическая больница № 3 им. В. А. Гиляровского).
А генерал Арапов, в свою очередь, был славен и жил широко; в его доме
на Лекарской
улице был «
открытый стол» и самые злые собаки, а при столе были свои писатели и поэты.
Дом был, как оказалось, прекрасный и стоял
на лучшей
улице города. Граф Петр Игнатьевич был дома и, увидев в окно
открытый экипаж, в котором сидел князь Луговой, выбежал встретить его
на крыльце.
На Фурштадтской
улице, почти в самом ее начале, по правой руке, по направлению к Воскресенскому проспекту, останавливалось множество карет у шикарного подъезда роскошного дома, и многочисленные гости, мужчины, дамы, закутанные в дорогие шубы и ротонды, поднявшись по лестнице до бельэтажа, входили в
открытые настежь двери.
В начале одной из
улиц, прилегающих к Невскому проспекту от Знаменской площади до Аничкова моста, находился вновь
открытый магазин, с двумя зеркальными окнами,
на одном из которых стоял манекен дамы в прекрасном платье, а
на другом — такой же манекен в верхнем модном пальто. В амбразуре окон приделаны были медные крюки,
на которых были развешены дамские шляпы. Над дверью магазина красовалась вывеска, гласившая: «Дамские наряды. М-м Софи».
Наконец, проехав несколько
улиц, или правильнее, переулков, передний извозчик повернул в
открытые ворота, над которыми находилась вывеска: «Гостиница», а
на столбах и закрытой калитке были налеплены какие-то афиши. Следом за своим багажом въехал во двор и Антон Михайлович.
«Что за ребячество!» — остановил он самого себя, подошел к окну, раскрыл форточку и бросил ленточку
на улицу, а сам все-таки несколько времени простоял около этой
открытой форточки, тяжело дыша, как бы набираясь воздухом.
Мак побледнел и, схватив Пика за шиворот, поднял его к
открытому окну
на улицу и сказал...