Неточные совпадения
С изумлением оглядывал он себя и все кругом в комнате и не понимал: как это он мог вчера, войдя, не запереть дверь
на крючок и броситься
на диван не только не раздевшись, но даже в шляпе: она скатилась и тут же лежала
на полу, близ
подушки.
Таисья тоже встала, но пошатнулась, снова опустилась
на стул, а с него мягко свалилась
на пол. Два-три голоса негромко ахнули, многие «взыскующие града» привстали со стульев, Захарий согнулся прямым углом, легко, как
подушку, взял Таисью
на руки, понес к двери; его встретил возглас...
Вот она заговорила, но в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова разрывался, люди, отлетая в сторону, шлепались
на пол с мягким звуком, точно
подушки, и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и парами, но все падали один за другим или, протянув руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили в сторону и там тоже бессильно валились с ног, точно подрубленные.
Мать Клима тотчас же ушла, а девочка, сбросив
подушку с головы, сидя
на полу, стала рассказывать Климу, жалобно глядя
на него мокрыми глазами.
Простая кровать с большим занавесом, тонкое бумажное одеяло и одна
подушка. Потом диван, ковер
на полу, круглый стол перед диваном, другой маленький письменный у окна, покрытый клеенкой,
на котором, однако же, не было признаков письма, небольшое старинное зеркало и простой шкаф с платьями.
Вера лежала
на диване, лицом к спинке. С
подушки падали почти до
пола ее волосы, юбка ее серого платья небрежно висела, не закрывая ее ног, обутых в туфли.
Там, чтоб почтить их донельзя, подложили им
на кресла, в отличие от свиты, по сафьяновой
подушке, так что ноги у них не доставали до
полу.
А в зале, где разместили
на ночь подростков, они повскакали с разостланных
на полу пуховиков и в одних рубашках, с криком и хохотом, перебегают из конца в конец по неровной поверхности, образуемой
подушками и перинами,
на каждом шагу спотыкаясь и падая. При этом происходит словесная перестрелка, настолько нецеломудренная, что девушки, стоящие у рукомойников, беспрестанно покрикивают...
Эй, хлопче! — тут оборотился он к мальчику в козацкой свитке, принесшему перину и
подушки, — постели постель мне
на полу посереди хаты!
Мастеровые в будние дни начинали работы в шесть-семь часов утра и кончали в десять вечера. В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили семьями в квартирах
на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали в мастерских, спали
на верстаках и
на полу, без всяких постелей:
подушка — полено в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
Я, с полатей, стал бросать в них
подушки, одеяла, сапоги с печи, но разъяренный дед не замечал этого, бабушка же свалилась
на пол, он бил голову ее ногами, наконец споткнулся и упал, опрокинув ведро с водой. Вскочил, отплевываясь и фыркая, дико оглянулся и убежал к себе,
на чердак; бабушка поднялась, охая, села
на скамью, стала разбирать спутанные волосы. Я соскочил с полатей, она сказала мне сердито...
Приложившись головой к
подушке и скрестив
на груди руки, Лаврецкий глядел
на пробегавшие веером загоны
полей,
на медленно мелькавшие ракиты,
на глупых ворон и грачей, с тупой подозрительностью взиравших боком
на проезжавший экипаж,
на длинные межи, заросшие чернобыльником, полынью и полевой рябиной; он глядел… и эта свежая, степная, тучная голь и глушь, эта зелень, эти длинные холмы, овраги с приземистыми дубовыми кустами, серые деревеньки, жидкие березы — вся эта, давно им не виданная, русская картина навевала
на его душу сладкие и в то же время почти скорбные чувства, давила грудь его каким-то приятным давлением.
— Кто рано встает, тому бог подает, Иван Семеныч, — отшучивался Груздев, укладывая спавшего
на руках мальчика
на полу в уголку, где кучер разложил дорожные
подушки. — Можно один-то день и не поспать: не много таких дней насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Вот оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овсянников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
У мужиков
на полу лежали два войлока, по одной засаленной
подушке в набойчатых наволочках, синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича в покое не было совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной бумаги. Бумага, чернила и перья скрывались
на полу в одном уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь
на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.
На полу разостлан белый холст, а стены гладко выструганы; горница разделена перегородкой, за которой виднелась кровать с целою горой перин и
подушек и по временам слышался шорох.
Ввел ее князь, взял
на руки и посадил, как дитя, с ногами в угол
на широкий мягкий диван; одну бархатную
подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки
на струны поклал. Потом сел сам
на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
Потолок был закопчен, обои
на стенах треснули и во многих местах висели клочьями, подоконники чернели под густым слоем табачной золы,
подушки валялись
на полу, покрытом липкою грязью,
на кровати лежала скомканная простыня, вся серая от насевших
на нее нечистот.
Она выкинула из спальни
подушку в грязной ситцевой наволочке.
Подушку положили
на пол за хозяйку, и стали ее отпевать дикими, визгливыми голосами. Потом позвали Наталью, заставили ее вертеть аристон, а сами, все четверо, танцовали кадриль, нелепо кривляясь и высоко вскидывая ноги.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления:
пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною кроватью висел парадный штофный занавес; в углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна лежала в постели,
на подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Когда я проснулся
на следующий день,
на полу нашей дачи врастяжку спал Карл Иваныч Гамм. Пепко спал совсем одетый
на лавке, подложив связку лекций вместо
подушки. Меня охватило какое-то жуткое чувство: и стыдно, и гадко, и хотелось убежать от самого себя.
Крашеные
полы были налощены, мебель вся светилась, диван был весь уложен гарусными
подушками, а
на большом столе, под лампой, красовалась большая гарусная салфетка; такие же меньшие вышитые салфетки лежали
на других меньших столиках.
Пол состоял из нескольких досок, хлюпавших в воде,
на нем стояли козлы с деревянными досками и прибитым к ним поленом — постель и
подушка.
Любопытные видали в замочную скважину: дорогой варшавский ковер
на полу этой комнаты; окно, задернутое зеленой тафтяной занавеской, большой черный крест с белым изображением распятого Спасителя и низенький налой красного дерева, с зеленою бархатною
подушкой внизу и большою развернутою книгою
на верхней наклонной доске.
Она была очень длинная; потолок ее был украшен резным деревом; по одной из длинных стен ее стоял огромный буфет из буйволовой кожи, с тончайшею и изящнейшею резною живописью; весь верхний ярус этого буфета был уставлен фамильными кубками, вазами и бокалами князей Григоровых; прямо против входа виднелся, с огромным зеркалом, каррарского мрамора […каррарский мрамор — белый мрамор, добываемый
на западном склоне Апеннинских гор.] камин, а
на противоположной ему стене были расставлены
на малиновой бархатной доске, идущей от
пола до потолка, японские и севрские блюда; мебель была средневековая, тяжелая, глубокая, с мягкими
подушками; посредине небольшого, накрытого
на несколько приборов, стола красовалось серебряное плато, изображающее, должно быть, одного из мифических князей Григоровых, убивающего татарина; по бокам этого плато возвышались два чуть ли не золотые канделябра с целым десятком свечей; кроме этого столовую освещали огромная люстра и несколько бра по стенам.
Были
на «Самокате», в сумасшедшем трактире, где
пол со всеми столиками, людьми, лакеями медленно вертелся; оставались неподвижными только углы зала, туго, как
подушка пером, набитого гостями, налитого шумом.
Он сидел
на полу и в огромный ящик укладывал свои пожитки. Чемодан, уже завязанный, лежал возле. В ящик Семен Иванович клал вещи, не придерживаясь какой-нибудь системы:
на дно была положена
подушка,
на нее — развинченная и завернутая в бумагу лампа, затем кожаный тюфячок, сапоги, куча этюдов, ящик с красками, книги и всякая мелочь. Рядом с ящиком сидел большой рыжий кот и смотрел в глаза хозяину. Этот кот, по словам Гельфрейха, состоял у него
на постоянной службе.
Не знаю, как при большом наплыве гостей размещались дамы. Что же касается до нас, то сборы были невелики:
на время нашего пребывания в Федоровке прачки изгонялись из своих двух комнат и сверх сена по глиняным
полам расстилались ковры, покрытые простынями, вдоль стен клали
подушки, и ночлег был готов. По вечерам
на сон грядущий долго не умолкали всякого рода рассказы и шуточные замечания, с которых затем начиналось и утро. Много веселости придавало вышучивание Буйницким стройного и красивого Бедера.
Из какой-то предыдущей комнаты принесли уцелевший стол, и, с помощью своих
подушек и простынь, я устроился
на ночлег, так как для вечернего
поля времени было мало.
В случае важной таинственной новости все уходили в маленькую девичью, в которой, отворивши дверь
на морозный чердак, можно было видеть между ступеньками лестницы засунутый войлок и
подушку каждой девушки, в том числе и Елизаветы Николаевны. Все эти постели, пышащие морозом, вносились в комнату и расстилались
на пол, между прочим перед нашими кроватками и колыбельками.
Но вот кому-то удалось рассмотреть, что четыре всадника, едущие впереди отряда, держат под укрюками седельных арчаков углы большого пестрого персидского ковра. Это тот самый ковер, назначением которого было покрывать в отъезжем
поле большой боярский шатер. Теперь
на этом ковре, подвешенном как люлька между четырьмя седлами, лежит что-то маленькое, обложенное белыми пуховыми
подушками и укутанное ярко цветным шелковым архалуком боярина.
Он вскочил, хотел зажечь свечку, пошарил дрожащими руками, — уронил свечу с подсвечником
на пол и опять повалился назад,
на подушку.
Пан полковник, вопреки понятий своих о политике, заимствованной им в Петербурге, по причине тучности своей, тотчас уселся
на особо приготовленное для него с мягкими
подушками высокое кресло и начал предлагать дамскому
полу также сесть, но они никак не поступали
на это, а только молча откланивались.
И когда мы с Иваном Иванычем вошли в его маленький кабинет, две босые девочки сидели
на полу и рассматривали «Иллюстрацию» в переплете; увидев нас, они вспрыгнули и побежали вон, и тотчас же вошла высокая тонкая старуха в очках, степенно поклонилась мне и, подобрав с дивана
подушку, а с
полу «Иллюстрацию», вышла.
Случалось, что после такой сцены Бурмистров, осторожно поднимая голову с
подушки, долго и опасливо рассматривал утомленное и бледное лицо женщины. Глаза у нее закрыты, губы сладко вздрагивают, слышно частое биение сердца, и
на белой шее, около уха, трепещет что-то живое. Он осторожно спускает ноги
на пол — ему вдруг хочется уйти поскорее и тихо, чтобы не разбудить ее.
Она упала в постель, и мелкие, истерические рыдания, мешающие дышать, от которых сводит руки и ноги, огласили спальню. Вспомнив, что через три-четыре комнаты ночует гость, она спрятала голову под
подушку, чтобы заглушить рыдания, но
подушка свалилась
на пол, и сама она едва не упала, когда нагнулась за ней; потянула она к лицу одеяло, но руки не слушались и судорожно рвали всё, за что она хваталась.
— Кончено, кончено! — кричала она, не замечая, что
подушка опять свалилась
на пол. — Ради бога, ради бога!
(Дают длинную
подушку и кладут
на пол, его сажают и поддерживают голову ослабевшую.)
Чтобы не сказать лишнего и успокоить сердце, Никитин пошел к себе в кабинет и лег
на диван без
подушки, потом полежал
на полу,
на ковре.
Подушка в ситцевой наволочке, тоже сильно помятая, валялась
на полу.
Проснувшись в шесть часов вечера, в то самое время, как граф Турбин приехал в гостиницу, и увидав вокруг себя
на полу карты, мел и испачканные столы посреди комнаты, он с ужасом вспомнил вчерашнюю игру и последнюю карту — валета, которую ему убили
на пятьсот рублей, но, не веря еще хорошенько действительности, достал из-под
подушки деньги и стал считать.
— Поди ты и с доктором вместе, — зло сказал мельник и, выйдя в другую комнату, наткнулся
на сына, спавшего
на полу. Тихон Павлович остановился над ним и стал пристально смотреть
на чёрную курчавую голову, утонувшую в складках
подушки и сбитой в кучу простыни.
Лишь только он остался один, как начал везде искать конопляное зернышко. Он долго шарил у себя в карманах, ползал по
полу, смотрел под кроватью, перебирал одеяло,
подушки, простыню — все напрасно! Нигде не было и следов любезного зернышка! Он старался вспомнить, где он мог его потерять, и наконец уверился, что выронил его как-нибудь накануне, играя
на дворе.
Тут что мне, верно,
на роду было назначено не с милым, а с постылым, — той судьбы я и не минула, а придучи к себе в каморку, только было ткнулась головой в
подушку, чтобы оплакать свое несчастие, как вдруг слышу из-под
пола ужасные стоны.
Но тут же он вспомнил тот поток горячего света, что днем вливался в окно и золотил
пол, вспомнил, как светило солнце в Саратовской губернии
на Волгу,
на лес,
на пыльную тропинку и
поле, — и всплеснул руками, и ударил ими себя в грудь, и с хриплым рыданием упал вниз
на подушку, бок о бок с головой дьякона.
Лунный свет яркой полосой падал
на окно и
на пол и, отраженный от белых, тщательно вымытых досок, сумеречным полусветом озарял углы, и белая чистая кровать с двумя
подушками, большой и маленькой, казалась призрачной и воздушной.
Пол земляной, чистый, как ток, и весь передний угол устлан войлоками;
на войлоках ковры, а
на коврах пуховые
подушки.
Двери серебряные,
на полах разостланные мазандеранские ковры, диваны были крыты рытым бархатом,
подушки низаны жемчугом, занавесы из шелковых китайских тканей, по всем чертогам носится благовонный дым аравийских курений.
Дождь стучит в окна. Хозяин и гость садятся есть утячью похлебку; есть им обоим не хочется, и едят они только так, от скуки… Потом бабенка постилает
на полу пуховики и
подушки; хозяин и гость раздеваются и ложатся рядом.
Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса. Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами, стоял
на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало… Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в окна и в щели барака и слабо освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись
на полу на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной
подушкой под головой, инженер спал и храпел так громко, что я от души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую ночь.
Скомканное одеяло, разбросанные
подушки, книги, платье, большой грязный таз, наполненный мыльными помоями, в которых плавали окурки, сор
на полу — всё, казалось, было свалено в одну кучу, нарочно перемешано, скомкано…