Неточные совпадения
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по
знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два
предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие
предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты,
на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Все
предметы, около которых обыкновенно вертится разговор в начале
знакомства, истощились. Граф начал шутить. Он шутил умно: в его шутках — ни малейшей принужденности, ни претензии
на остроумие, а так что-то занимательное, какая-то особенная способность забавно рассказать даже не анекдот, а просто новость, случай, или одним неожиданным словом серьезную вещь превратить в смешную.
Сюда переезжают
на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие
знакомство с сенатом и потому осудившие себя здесь почти
на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день
на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день
на пять копеек кофию да
на четыре сахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельный, — людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет
на небе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у
предметов.
В Женеве он поддерживал себя материально, давая уроки и по общим русским
предметам, и по фортепианной игре. Когда я (во время франко-прусской войны) заехал в Женеву повидаться с Лизой Герцен, я нашел его ее учителем. Но еще раньше я возобновил наше
знакомство на конгрессах"Мира и свободы", всего больше
на первом по счету из тех,
на какие я попадал, — в Берне.
Но эта книга (в своем роде единственная в литературе педагогической драматургии давала мне толчок к более серьезному
знакомству с литературой
предмета на разных языках.