Неточные совпадения
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал
на походной кровати. Перед ним
на столике лежали его пистолеты, а сабля висела в головах. Землянка устлана и обвешана
была богатыми коврами, в углу
находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в
руке открытую книгу, но глаза его
были закрыты. И старушка, поглядывающая
на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он,
или только задумался.
Человек осужден
на работу, он должен работать до тех пор, пока опустится
рука, сын вынет из холодных пальцев отца струг
или молот и
будет продолжать вечную работу. Ну, а как в ряду сыновей
найдется один поумнее, который положит долото и спросит...
Мальчик, по имени Валек, высокий, тонкий, черноволосый, угрюмо шатался иногда по городу без особенного дела, заложив
руки в карманы и кидая по сторонам взгляды, смущавшие сердца калачниц. Девочку видели только один
или два раза
на руках пана Тыбурция, а затем она куда-то исчезла, и где
находилась — никому не
было известно.
Все собравшиеся братья, в числе которых
находились также Сусанна Николаевна и gnadige Frau,
были в черных одеждах
или имели
на стороне сердца черный из лент приколотый бант, а иные — черный флер около левой
руки.
— В том, что неосязаемо, — сказал Ганувер, продолжая о неизвестном. — Я как бы
нахожусь среди множества незримых присутствий. — У него
был усталый грудной голос, вызывающий внимание и симпатию. — Но у меня словно завязаны глаза, и я пожимаю, — беспрерывно жму множество
рук, — до утомления жму, уже перестав различать, жестка
или мягка, горяча
или холодна
рука, к которой я прикасаюсь; между тем я должен остановиться
на одной и боюсь, что не угадаю ее.
Первым большим притоком Анюя
будет Тормасунь,
или Тонмасу, как его называют удэхейцы. По их словам, это
будет самая быстрая река Анюйского бассейна. По ней можно подниматься только в малую воду. Тормасунь течет под острым углом по отношению к своей главной реке. В истоках ее
находится низкий перевал
на реку Хор, через который перетаскивают лодки
на руках.
Заранее ли предвкушал он всю сладость жестокого отмщения, придуманного им для врага своего, князя Василия Прозоровского, радовался ли гибели Якова Потапова, этого ничтожного сравнительно с ним по положению человека, но почему-то казавшегося ему опаснейшим врагом, которого он не в силах
был сломить имевшеюся в
руках его властию, чему лучшим доказательством служит то, что он, совместно с достойным своим помощником, Хлопом, подвел его под самоубийство, довел его до решимости казнить себя самому, хотя хвастливо, как мы видели, сказал своему наперснику об умершем: «Разве не достало бы
на его шею другой петли, не
нашлось бы и
на его долю палача», но внутри себя таил невольно какое-то странное, несомненное убеждение, что «другой петли» для этого человека именно не достало бы и «палача не
нашлось бы», —
или,
быть может, Григорий Лукьянович погрузился в сластолюбивые мечты о красавице княжне Евпраксии Васильевне, которую он теперь считал в своей власти, — не
будем строить догадок и предупреждать событий.
Игнаций никогда не
находился в такой бойкой и проницающей позиции. Тот, бывало, всегда сидел
на особливом этаблисмане, обитом черною кожею, и ни за что не обеспокоивал себя, чтобы смотреть
на входящего посетителя и определять себе, коего духа входящий? Это
было бы слишком много чести для всякого. Игнаций держал свою задумчивую голову, опустив лицо
на грудь
или положив щеку
на руку.