Неточные совпадения
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его
службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или
князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких
на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
— Я, конечно, не нахожу унизительного, но мы вовсе не в таком соглашении, а, напротив, даже в разногласии, потому что я
на днях, завтра, оставляю ходить к
князю, не видя там ни малейшей
службы…
Падение
князя А. Н. Голицына увлекло Витберга; все опрокидывается
на него, комиссия жалуется, митрополит огорчен, генерал-губернатор недоволен. Его ответы «дерзки» (в его деле дерзость поставлена в одно из главных обвинений); его подчиненные воруют, — как будто кто-нибудь находящийся
на службе в России не ворует. Впрочем, вероятно, что у Витберга воровали больше, чем у других: он не имел никакой привычки заведовать смирительными домами и классными ворами.
Года через два или три, раз вечером сидели у моего отца два товарища по полку: П. К. Эссен, оренбургский генерал-губернатор, и А. Н. Бахметев, бывший наместником в Бессарабии, генерал, которому под Бородином оторвало ногу. Комната моя была возле залы, в которой они уселись. Между прочим, мой отец сказал им, что он говорил с
князем Юсуповым насчет определения меня
на службу.
Несмотря
на зловещие пророчества хромого генерала, отец мой определил-таки меня
на службу к
князю Н. Б. Юсупову в Кремлевскую экспедицию.
Был уже двенадцатый час.
Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по
службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит.
На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра,
князь решился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
— Вот что,
князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом
на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет,
князь?
Многие из его потомков числились в разных
службах, сидели под
князьями и людьми именитыми
на отдаленных воеводствах, но ни один из них не поднялся выше стольника и не приобрел значительного достояния.
Князь Чебылкин (Разбитному). Mais il nest pas bête cet homme! [А он не глуп, этот человек! (франц.)] (Живновскому.) Отчего же вы так долго собирались вступить
на службу?
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком
на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя
на нее, плачу, и
князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто
службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Благодаря их ходатайствам, Капотт был зачислен
на службу разом по трем ведомствам: у старого
князя Букиазба по части изобретения пристойных законов, у маркиза де Сангло — по части распространения пристойного просвещения и у генерала Белокурова — по какой-то не вполне ясной части, в титуле которой можно было, однако ж, разобрать:"строгость и притом быстрота".
Обстоятельству этому были очень рады в обществе, и все, кто только не очень зависел по
службе от губернатора, поехали
на другой же день к
князю поздравить его.
Кружок этот составляли четыре офицера: адъютант Калугин, знакомый Михайлова, адъютант
князь Гальцин, бывший даже немножко аристократом для самого Калугина, подполковник Нефердов, один из так называемых 122-х светских людей, поступивших
на службу из отставки под влиянием отчасти патриотизма, отчасти честолюбия и, главное, того, что все это делали; старый клубный московский холостяк, здесь присоединившийся к партии недовольных, ничего не делающих, ничего не понимающих и осуждающих все распоряжения начальства, и ротмистр Праскухин, тоже один из 122-х героев.
— А вы
на вашу
службу? — сказал ему ласково
князь.
— Но в таком случае зачем же Дмитрий Николаич [Дмитрий Николаевич — Блудов (1785—1864), государственный деятель, с 1832 года управлявший министерством внутренних дел.] терпит
на службе такого губернатора? — произнес с удивлением
князь.
— Особа он пока еще неважная — член этой здешней Управы благочиния, а некогда был цирюльником
князя, брил его, забавляя рассказами, за что был им определен
на службу; а теперь уж коллежский асессор и скоро, говорят, будет сделан советником губернского правления… Словом, маленький Оливье нашего доброго Людовика Одиннадцатого… Этот Оливье, в присутствии нашего родственника, весьма горячо говорил
князю в пользу Тулузова и обвинял вас за донос.
— Да что ж в маскараде? Я опять тут тоже прав… Великий
князь встретил меня и говорит: «Ты, Углаков,
службой совсем не занимаешься! Я тебя всюду встречаю!» Что ж я мог ему
на это сказать?.. Я говорю: «Мне тоже, ваше высочество, удивительно, что я всюду с вами встречаюсь!»
— Великий государь, — ответил Кольцо, собирая все свое присутствие духа, — не заслужил я еще тогда твоей великой милости. Совестно мне было тебе
на глаза показаться; а когда
князь Никита Романыч повел к тебе товарищей, я вернулся опять
на Волгу, к Ермаку Тимофеичу, не приведет ли бог какую новую
службу тебе сослужить!
— К тебе, батюшка, к тебе. Ступай, говорит, к атаману, отдай от меня поклон, скажи, чтобы во что б ни стало выручил
князя. Я-де, говорит, уж вижу, что ему от этого будет корысть богатая, по приметам, дескать, вижу. Пусть, во что б ни стало, выручит
князя! Я-де, говорит, этой
службы не забуду. А не выручит атаман
князя, всякая, говорит, будет напасть
на него; исчахнет, говорит, словно былинка; совсем, говорит, пропадет!
— А знаешь ли, — продолжал строго царевич, — что таким
князьям, как ты, высокие хоромы
на площади ставят и что ты сам своего зипуна не стоишь? Не сослужи ты мне
службы сегодня, я велел бы тем ратникам всех вас перехватать да к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство
на милость кладу и батюшке-царю за тебя слово замолвлю, коли ты ему повинную принесешь!
— Ничего,
князь: не вздыхайте. Я вам что тогда сказал в Москве
на Садовой, когда держал вас за пуговицу и когда вы от меня удирали, то и сейчас скажу: не тужите и не охайте, что
на вас напал Термосесов. Измаил Термосесов вам большую
службу сослужит. Вы вон там с вашею нынешнею партией, где нет таких плутов, как Термосесов, а есть другие почище его, газеты заводите и стремитесь к тому, чтобы не тем, так другим способом над народишком инспекцию получить.
Барон еще
на школьной скамейке подружился с
князем Григоровым, познакомился через него с Бахтуловым, поступил к тому прямо
на службу по выходе из заведения и был теперь один из самых близких домашних людей Михайла Борисовича. Служебная карьера через это открывалась барону великолепнейшая.
— Но зачем же погибать, друг мой милый? Вдумайтесь вы хорошенько и поспокойней в ваше положение, — начал
князь сколь возможно убедительным голосом. —
На что вам
служба?.. Зачем она вам?.. Неужели я по своим чувствам и по своим средствам, наконец, — у меня ведь, Елена, больше семидесяти тысяч годового дохода, — неужели я не могу обеспечить вас и вашу матушку?
«Этот Петербург, товарищи мои по
службе, даже комнаты и мебель, словом, все, что напоминает мне моего богоподобного Михайла Борисовича, все это еще более раскрывает раны сердца моего», — заключал барон свое письмо,
на каковое
князь в тот же день послал ему телеграфическую депешу, которою уведомлял барона, что он ждет его с распростертыми объятиями и что для него уже готово помещение, именно в том самом флигеле, где и
князь жил.
К счастью Миклакова, он после посещения
князя удержался и не пил целый вечер,
на другой день поутру отправился даже
на службу, по возвращению с которой он и получил благодатную весточку от г-жи Петицкой.
Что представления Петру разных лиц были делом обыкновенным и что за ними зорко следили приверженцы обеих партий, видно из следующей выписки из письма Шакловитого к Голицыну во время первого крымского похода: «Сего ж числа, после часов, были у государя у руки новгородцы, которые едут
на службу; и как их изволил жаловать государь царь Петр Алексеевич, в то время, подступя, нарочно встав с лавки, Черкасский объявил тихим голосом
князь Василья Путятина: прикажи, государь мой, в полку присмотреть, каков он там будет?» (Устрялов, том I, приложение VII, стр. 356).
На службе он в таком состояни невозможен, но его любит великий
князь, и если вы согласитесь сказать об этом генералу Дену, то он, вероятно, напишет в Петербург и исходатайствует ему у великого
князя продолжительный отпуск и средства для излечения.
Это было уже после смерти его, и Екатерина,
на доклад Державина, «извинив, что
князь многие надобности имел по
службе и нередко издерживал свои деньги, приказала принять
на счет свой государственному казначейству» (стр. 337).
Многие из тех, кому он читал свою пиесу, очень ее хвалили; но молодой автор не мог иметь доверенности к своим судьям; а потому по приезде своем в Петербург, в самом начале 1815 года, где он поступил опять
на службу в тот же Департамент горных и соляных дел, тем же помощником столоначальника — Загоскин решился отдать
на суд свою комедию известному комическому писателю,
князю Шаховскому, хотя и не был с ним знаком.
Генерал-майор Варнуха. Тогда, оставимши военную
службу, я занимался частными делами и почесть что все именья
князя Михайла Семеныча пущал
на выкуп, и так как он остался оченно доволен мной, то и сделал меня потом смотрителем Огюнского завода.
Это было сказано в 1811–1812 годах, когда Шлегель, защитник абсолютной свободы личности, состоял
на службе реакционера Меттерниха [Меттерних Клеменс (1773–1859) —
князь, министр иностранных дел Австрии, затем — канцлер.], читая лекции в Вене и проповедуя поход против духовной и гражданской свободы.
Я поступил
на службу прямо по выходе из корпуса в канцелярию главнокомандующего действующею армиею генерал-фельдмаршала
князя Паскевича. Это было в тридцать втором году, в январе месяце — значит, вскоре после покорения Варшавы, которая взята в августе тридцать первого года. Директором этой канцелярии был действительный статский советник Иван Фомич Самбурский, про которого и пойдет моя речь. Его позабыли, и история о нем умалчивает, а он был человек замечательный и, по моему мнению, даже исторический.
Родитель отца Родиона звался Свиньиным и с законной гордостью говаривал, что он старинного дворянского рода, что предки его литовские выходцы, у царей и великих
князей на разных
службах бывали.
Но кто ж дерзновенные
князя слова
Отвезть Иоанну возьмётся?
Кому не люба
на плечах голова,
Чьё сердце в груди не сожмётся?
Невольно сомненья
на князя нашли…
Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:
«
Князь,
служба моя не нужна ли?
Вишь, наши меня не догнали...
Не веря своему счастью, я не отпускала сильные, загрубелые
на военной
службе руки
князя Андро. Такими я помнила эти руки с детства…
Из Константинополя я привез графу Потоцкому в Верону ответ от великого визиря и затем поступил
на службу к
князю Радзивилу, бывшему маршалом генеральной конфедерации».
1 марта особенного впечатления
на меня не произвело. Больше всего тут занимало, что будет царь не Александр II, а Александр III, и что в церковной
службе теперь все изменится: «благочестивейшим, самодержавнейшим» будет Александр Александрович, цесаревна Мария Федоровна будет императрицей, а великий
князь Николай Александрович — «благоверным государем-цесаревичем».
Второго декабря генерал с семейством и воспитателем прибыли в невскую столицу, а еще через месяц он уже устроил Исмайлова
на службу в синоде (3-го января 1829 года) при особе друга своего, синодального обер-прокурора
князя П. С. Мещерского.
Приехал он в Москву
на службу к великому
князю Василию Дмитриевичу, крещен самим митрополитом Фотием и прозван
князем Заборовским.
И за такую
службу его и за великое раденье жаловал его
князь Алексей Юрьич своей княжеской милостью: изволил к ручке допустить, при своей княжой охоте приказал находиться, красный чекмень с позументом пожаловал,
на барской барыне женил, и сказано было ему быть в первых псарях.
Жил у
князя на хлебах из мелкопоместного шляхетства Кондратий Сергеич Белоусов. Деревню у него сосед оттягал, он и пошел
на княжие харчи. Человек немолодой, совсем богом убитый: еле душа в нем держалась, кроткий был и смиренный, вина капли в рот не бирал, во Святом Писании силу знал, все, бывало, над божественными книгами сидит и ни единой
службы господней не пропустит, прежде попа в церковь придет, после всех выйдет. И велела ему княгиня Марфа Петровна при себе быть, сама читать не могла, его заставляла.
— Болван! — процедил
князь сквозь зубы, глядя ому вслед. — Удивительно, как противно иногда бывает видеть довольные физиономии. Глупое, животное чувство и, должно быть, с голодухи…
На чем я остановился? Ах, да, о
службе… Жалованье получать мне было бы стыдно, а в сущности говоря, это глупо. Если взглянуть пошире, серьезно, то ведь и теперь я ем не свое. Не так ли? Но тут почему-то не стыдно… Привычка тут, что ли… или неуменье вдумываться в свое настоящее положение… А положение это, вероятно, ужасно!
Горчаков застал Суворова раздетым и лежащим
на диване. Выслушав племянника, он отвечал раздражительно, что готов вступить в
службу не иначе, как с властью главнокомандующего екатерининского времени, то есть с правом награждать, производить в чины до полковника и увольнять в отпуск и прочее.
Князь Андрей возразил, что такой ответ он не может решиться передать его величеству.
И точно, великий
князь прогнал его, но ненадолго, — потом опять принял
на службу.
Князь Андрей поехал во дворец и доложил государю, что дядя его был слишком смущен в присутствии его величества, не помнит хорошо, что говорил, крайне огорчен своей неловкостью и т. д., и добавил, что дядя его с радостью подчинится монаршей воле о поступлении
на службу.
Впрочем, труды по
службе, воинской и думской, тяжесть переживаемого времени вообще, положили свою печать
на обоих братьев, и они казались много старше своих лет, особенно
князь Василий, которого удручало, кроме того, еще личное горе: не прошло и года, как он похоронил свою любимую жену, княгиню Анастасию, сошедшую в могилу в сравнительно молодых годах.
Но так как вы сами изволили сейчас сказать, что сословного духа у нас
на Руси нет и развиваться ему нельзя, то
служба по представительству есть как раз та гражданская повинность перед страной, о которой проповедовали вы,
князь, — повинность имущего и более просвещенного класса!
«Верно,
князь вахлака упрячет
на какую-нибудь
службу… да подальше отошлет, деликатный и умный мужчина…» — думала она.
Зиновьев решил, согласно просьбе
князя, не откладывать беседы с племянницей в долгий ящик.
На другой же день, после
службы, он заехал к ней и застал ее одну.
По окончании курса он был сперва учителем математики в том же шляхетском корпусе, но вскоре по вызову великого
князя Павла Петровича, в числе лучших офицеров, был отправлен
на службу в гатчинскую артиллерию, где Алексеем Андреевичем и сделан был первый шаг к быстрому возвышению. Вот как рассказывают об этом, и, надо сказать, не без злорадства, современники будущего графа, либералы конца восемнадцатого века — водились они и тогда.