Неточные совпадения
Ушел. Диомидов лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится мертвым и жутким.
На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен
солдатских ног сотрясал землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта.
На постели Лидии лежит полуидиот.
Разговор шел деловой: о торгах, о подрядах, о ценах
на товары. Некоторые из крестьян поставляли в казну полотна, кожи,
солдатское сукно и проч. и рассказывали,
на какие нужно подниматься фортели, чтоб подряд исправно сошел с рук. Время проходило довольно оживленно, только душно в комнате было, потому что вся семья хозяйская считала долгом присутствовать при приеме. Даже
на улице скоплялась перед окнами значительная толпа любопытных.
В одной избе, состоящей чаще всего из одной комнаты, вы застаете семью каторжного, с нею
солдатскую семью, двух-трех каторжных жильцов или гостей, тут же подростки, две-три колыбели по углам, тут же куры, собака, а
на улице около избы отбросы, лужи от помоев, заняться нечем, есть нечего, говорить и браниться надоело,
на улицу выходить скучно — как всё однообразно уныло, грязно, какая тоска!
Кроме своего каторжного начальства и
солдатского для рекрутов, в распоряжении горных офицеров находилось еще два казачьих батальона со специальной обязанностью производить наказания
на самом месте работ; это было домашнее дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая
улица» — парадным наказанием, главным образом
на страх другим.
— Пфуй! Что это за безобразие? — кричит она начальственно. — Сколько раз вам повторять, что нельзя выскакивать
на улицу днем и еще — пфуй! ч — в одном белье. Не понимаю, как это у вас нет никакой совести. Порядочные девушки, которые сами себя уважают, не должны вести себя так публично. Кажутся, слава богу, вы не в
солдатском заведении, а в порядочном доме. Не
на Малой Ямской.
На пьяных людей была первая ненавистница, и во всех имениях у нас это знали, и никто мало-мальски выпивши носу
на улицу не смел показать, а Грайворона, бывало, идет, шатается,
солдатская шапка блином
на затылке, руки безобразно в карманы засунет и весь расхрыстанный.
По
улицам города ходили хромые, слепые, безрукие и всячески изломанные люди в
солдатских шинелях, и всё вокруг окрашивалось в гнойный цвет их одежды. Изломанных, испорченных солдат водили
на прогулки городские дамы, дамами командовала худая, тонкая, похожая
на метлу, Вера Попова, она привлекла к этому делу и Полину, но та, потряхивая головою, кричала, жаловалась...
Приехал он в С. утром и занял в гостинице лучший номер где весь пол был обтянут серым
солдатским сукном и была
на столе чернильница, серая от пыли, со всадником
на лошади, у которого была поднята рука со шляпой, а голова отбита. Швейцар дал ему нужные сведения: фон Дидериц живет
на Старо-Гончарной
улице, в собственном доме, — это недалеко от гостиницы, живет хорошо, богато, имеет своих лошадей, его все знают в городе. Швейцар выговаривал так: Дрыдыриц.
За час или за полтора до того, как Иосаф Платонович убирался и разговаривал с сестрой у себя в доме,
на перемычке пред небольшою речкой, которою замыкалась пустынная
улица загородной
солдатской слободы, над самым бродом остановилось довольно простое тюльбюри Синтяниной, запряженное рослою вороною лошадью.
Впрочем, надобно было видеть эту невысокую, сбитую, как железо, фигуру с короткими, выгнутыми ножками и глянцевитой усатой рожей, когда он, бывало, под хмельком возьмет в жилистые руки балалайку, и, небрежно поглядывая по сторонам, заиграет «барыню» или, с шинелью внакидку,
на которой болтаются ордена, и заложив руки в карманы синих нанковых штанов, пройдется по
улице, — надо было видеть выражение
солдатской гордости и презрения ко всему несолдатскому, игравшее в это время
на его физиономии, чтобы понять, каким образом не подраться в такие минуты с загрубившим или просто подвернувшимся денщиком, казаком, пехотным или переселенцем, вообще неартиллеристом, было для него совершенно невозможно.
К-ские дамы, заслышав приближение полка, бросили горячие тазы с вареньем и выбежали
на улицу. Забыв про свое дезабилье и растрепанный вид, тяжело дыша и замирая, они стремились навстречу полку и жадно вслушивались в звуки марша. Глядя
на их бледные, вдохновенные лица, можно было подумать, что эти звуки неслись не из
солдатских труб, а с неба.
В воротах, при выходе его
на улицу, прошмыгнул кто-то мимо него в военной шинели и в фуражке
солдатского покроя и взошел
на крыльцо станционного дома.
Тогда солдаты связали ему руки ружейным ремнем, заткнули рот платком, закутали его, полуодетого, в первую попавшуюся шубу, а голову, за отсутствием шапки, обернули
солдатскою шинелью и в таком импровизированном костюме вынесли измайловского подполковника
на улицу, впихнули в сани, приготовленные заранее, и повезли
на гауптвахту Зимнего дворца.