Неточные совпадения
Перед окнами
дома Моссовета раскинута Советская площадь.
На фоне сквера, целый день оживленного группами гуляющих детей, — здание Института Маркса — Энгельса — Ленина.
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский
дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и
на этом
фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо.
На скамье под деревом, с книгой
на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
В пади
на самом видном месте стоит белый
дом,
на котором иногда развевается флаг — красный круг
на белом
фоне.
Во-вторых, он каждый день, около сумерек, пробирается окольными переулками к
дому, занимаемому баронессой
фон Цанарцт. В отдалении,
на почтенном расстоянии, реют квартальные.
Тут был и Коля Собачкин
на своем сером, сильном рысаке; он ехал обок с предводительскими санями и, по-видимому, говорил нечто очень острое, потому что пикантная предводительша хохотала и грозила ему пальчиком; тут была и томная мадам Первагина, и
на запятках у ней, как
дома, приютился маленький Фуксёнок; тут была и величественная баронесса
фон Цанарцт, урожденная княжна Абдул-Рахметова, которой что-то напевал в уши Сережа Свайкин.
И от его крика, казалось, гудел весь
дом. Когда до двух часов оставалось десять или пятнадцать минут, приходил дьякон, молодой человек лет двадцати двух, худощавый, длинноволосый, без бороды и с едва заметными усами. Войдя в гостиную, он крестился
на образ, улыбался и протягивал
фон Корену руку.
Он не слышал, что ему сказали, попятился назад и не заметил, как очутился
на улице. Ненависть к
фон Корену и беспокойство — все исчезло из души. Идя домой, он неловко размахивал правой рукой и внимательно смотрел себе под ноги, стараясь идти по гладкому.
Дома, в кабинете, он, потирая руки и угловато поводя плечами и шеей, как будто ему было тесно в пиджаке и сорочке, прошелся из угла в угол, потом зажег свечу и сел за стол…
Позади
на море сверкнула молния и
на мгновение осветила крыши
домов и горы. Около бульвара приятели разошлись. Когда доктор исчез в потемках и уже стихали его шаги,
фон Корен крикнул ему...
Приехал он в С. утром и занял в гостинице лучший номер где весь пол был обтянут серым солдатским сукном и была
на столе чернильница, серая от пыли, со всадником
на лошади, у которого была поднята рука со шляпой, а голова отбита. Швейцар дал ему нужные сведения:
фон Дидериц живет
на Старо-Гончарной улице, в собственном
доме, — это недалеко от гостиницы, живет хорошо, богато, имеет своих лошадей, его все знают в городе. Швейцар выговаривал так: Дрыдыриц.
В тот же день вечером, перед губернаторским
домом, был огромный съезд экипажей. Жандармы
на конях, частный пристав пешком, квартальные и полицейские творили порядок и внушали достодолжное почтение толпе народа, собравшейся поглазеть
на ярко освещенные окна. Это был бал по случаю скорого отъезда барона Икс-фон-Саксена, последний маневр, которым правительница губернии намеревалась «добить милого неприятеля».
Зарево охватило треть неба, блестит в церковном кресте и в стеклах господского
дома, отсвечивает в реке и в лужах, дрожит
на деревьях; далеко-далеко
на фоне зари летит куда-то ночевать стая диких уток…
Не таков ли и этот
фон Раббек? Таков или не таков, но делать было нечего. Офицеры приоделись, почистились и гурьбою пошли искать помещичий
дом.
На площади, около церкви, им сказали, что к господам можно пройти низом — за церковью спуститься к реке и идти берегом до самого сада, а там аллеи доведут куда нужно, или же верхом — прямо от церкви по дороге, которая в полуверсте от деревни упирается в господские амбары. Офицеры решили идти верхом.
На ее
фоне белели наш
дом и церковь, серебрились высокие тополи. Пахло дождем и скошенным сеном. Мой спутник был в ударе. Он смеялся и говорил всякий вздор. Он говорил, что было бы недурно, если бы
на пути нам вдруг встретился какой-нибудь средневековый замок с зубчатыми башнями, с мохом, с совами, чтобы мы спрятались туда от дождя и чтобы нас в конце концов убил гром…
Вскоре после смерти и похорон Степана Васильева,
на которых присутствовал сам граф, отдавая последний долг своему товарищу детских игр и столько лет гонимому им слуге, Семидалов был сделан
на место покойного дворецким петербургского
дома. В Грузине же, после убийства Настасьи Минкиной, граф Алексей Андреевич разогнал всех своих дворовых людей и ограничился присланными по его просьбе полковником Федором Карловичем
фон Фрикен четырьмя надежными денщиками, которые и составляли личную прислугу графа.
Не забыл он, конечно, и того, что семья
фон Зееманов жила в
доме, принадлежавшем прежде Хомутовым,
на 6 линии Васильевского острова, и жила своею особою замкнутою жизнью, и в их гостиной собирался тесный интимный кружок близких знакомых и сослуживцев Антона Антоновича.
Получив все эти сведения,
фон Зееман отправился
на 6 линию, в
дом Хомутовых.
Николай Павлович Зарудин и Антон Антонович
фон Зееман были за это время частыми гостями
на 6 линии Васильевского острова. Дарья Алексеевна не ошиблась — в
доме стало веселей.
Такие же деревья росли и с боков главного
дома, полузакрывая надворные постройки — словом,
дом, стоявший
на фоне заднего разросшегося сада, казался, весь в зелени.
— Надо узнать стороной, насколько он скомпрометирован, поехать к нему
на квартиру, привезти белье, платье и разузнать, давно ли он отлучился из
дому… — обратилась Наталья Федоровна к
фон Зееману.
Бьет два часа… Свет маленькой ночной лампы скудно пробивается сквозь голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается
на темном
фоне красной подушки.
На ее бледном лице и круглых, сдобных плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец
дома, и в то же время страшно напуган ее болезнью.
Выходя фасадом и огромной террасой к реке,
дом весело и приветливо глядел своими зеркальными стеклами
на темно-сером
фоне общей окраски
дома.
Собрания происходили еженедельно по пятницам, в гостиной
дома фон Зеемана, в той самой гостиной, которая была свидетельницей стольких драм в жизни Натальи Федоровны Аракчеевой, изредка присутствовавшей
на этих собраниях и с любовью прислушивавшейся к голосу своего друга, кума и брата по масонству, Николая Павловича Зарудина.
Я помню
дом наш деревянный,
Кусты сирени вкруг него,
Подъезд, три комнаты простые
С балконом
на широкий двор,
Портретов рамы золотые,
Разнохарактерный узор
Причудливых изображений
На белом
фоне потолков —
Счастливый плод воображенья
Оригинальных маляров,
Лампадку перед образами,
Большой диван и круглый стол,
На нём часы, стакан с цветами.
Она жила в своем маленьком имении близ Тихвина, но почасту и подолгу приезжала гостить
на Васильевский остров, в
доме Лидии Павловны
фон Зееман.
— Я привезла вам тяжелые вести, которые я передавала вашей супруге, — отвечала за нее Наталья Федоровна и подробно передала Хвостову свою встречу с его сестрой
на почтовой станции, рассказ смотрительши, состояние больной, находящейся теперь в
доме фон Зееманов.