Неточные совпадения
— Mon cher, — отвечал я ему, стараясь подделаться под его тон: — je meprise les femmes pour ne pas les aimer, car autrement la vie serait un melodrame trop ridicule. [Милый мой, я презираю женщин, чтобы не любить их, потому что иначе
жизнь была бы слишком
нелепой мелодрамой (фр.).]
«То же самое делаем мы, — думал Нехлюдов, — живя в
нелепой уверенности, что мы сами хозяева своей
жизни, что она дана нам для нашего наслажденья.
Эта
нелепая, темная
жизнь недолго продолжалась; перед тем, как матери родить, меня отвели к деду. Он жил уже в Кунавине, занимая тесную комнату с русской печью и двумя окнами на двор, в двухэтажном доме на песчаной улице, опускавшейся под горку к ограде кладбища Напольной церкви.
И до того заразителен этот
нелепый порядок
жизни «темного царства», что каждая, самая придавленная личность, как только освободится хоть немножко от чужого гнета, так и начинает сама стремиться угнетать других.
— Дорогая Елена Викторовна, — горячо возразил Чаплинский, — я для вас готов все сделать. Говорю без ложного хвастовства, что отдам свою
жизнь по вашему приказанию, разрушу свою карьеру и положение по вашему одному знаку… Но я не рискую вас везти в эти дома. Русские нравы грубые, а то и просто бесчеловечные нравы. Я боюсь, что вас оскорбят резким, непристойным словом или случайный посетитель сделает при вас какую-нибудь
нелепую выходку…
И все эти Генриетты Лошади, Катьки Толстые, Лельки Хорьки и другие женщины, всегда наивные и глупые, часто трогательные и забавные, в большинстве случаев обманутые и исковерканные дети, разошлись в большом городе, рассосались в нем. Из них народился новый слой общества слой гулящих уличных проституток-одиночек. И об их
жизни, такой же жалкой и
нелепой, но окрашенной другими интересами и обычаями, расскажет когда-нибудь автор этой повести, которую он все-таки посвящает юношеству и матерям.
В
жизнь мою не встречал я такой странной,
нелепой фигуры.
Сквозь стекло на меня — туманно, тускло — тупая морда какого-то зверя, желтые глаза, упорно повторяющие одну и ту же непонятную мне мысль. Мы долго смотрели друг другу в глаза — в эти шахты из поверхностного мира в другой, заповерхностный. И во мне копошится: «А вдруг он, желтоглазый, — в своей
нелепой, грязной куче листьев, в своей невычисленной
жизни — счастливее нас?»
Но вот что: если этот мир — только мой, зачем же он в этих записях? Зачем здесь эти
нелепые «сны», шкафы, бесконечные коридоры? Я с прискорбием вижу, что вместо стройной и строго математической поэмы в честь Единого Государства — у меня выходит какой-то фантастический авантюрный роман. Ах, если бы и в самом деле это был только роман, а не теперешняя моя, исполненная иксов, и падений,
жизнь.
Нелепое чувство — но я в самом деле уверен: да, должен.
Нелепое — потому что этот мой долг — еще одно преступление.
Нелепое — потому что белое не может быть одновременно черным, долг и преступление — не могут совпадать. Или нет в
жизни ни черного, ни белого, и цвет зависит только от основной логической посылки. И если посылкой было то, что я противозаконно дал ей ребенка…
Я вскочил, не дожидаясь звонка, и забегал по комнате. Моя математика — до сих пор единственный прочный и незыблемый остров во всей моей свихнувшейся
жизни — тоже оторвалась, поплыла, закружилась. Что же, значит, эта
нелепая «душа» — так же реальна, как моя юнифа, как мои сапоги — хотя я их и не вижу сейчас (они за зеркальной дверью шкафа)? И если сапоги не болезнь — почему же «душа» болезнь?
И все эти хитрости военного устава: ловкость поворотов, лихость ружейных приемов, крепкая постановка ноги в маршировке, а вместе с ними все эти тактики и фортификации, на которые он убил девять лучших лет своей
жизни, которые должны были наполнить и всю его остальную
жизнь и которые еще так недавно казались ему таким важным и мудрым делом, — все это вдруг представилось ему чем-то скучным, неестественным, выдуманным, чем-то бесцельным и праздным, порожденным всеобщим мировым самообманом, чем-то похожим на
нелепый бред.
Так что, в сумме, вся независимость сводилась к тому, что люди жили
нелепою, чуть ли не юродивою
жизнью, неведомо с какого повода бравируя косые взгляды, которые метала на них центральная власть, и называя это"держанием знамени".
На такую именно
жизнь осужден был и Крутицын, но так как семена ее залегли в нем еще с детства, то он не только не чувствовал
нелепых ее сторон, но, по примеру старших, видел в ней"знамя".
Жизнь вообще казалась мне бессвязной,
нелепой, в ней было слишком много явно глупого. Вот мы перестраиваем лавки, а весною половодье затопит их, выпятит полы, исковеркает наружные двери; спадет вода — загниют балки. Из года в год на протяжении десятилетий вода заливает ярмарку, портит здания, мостовые; эти ежегодные потопы приносят огромные убытки людям, и все знают, что потопы эти не устранятся сами собою.
Задыхавшийся среди этих людей, вотчим был похож на рыбу, случайно попавшую в куриный садок, —
нелепое сравнение, как нелепа была вся эта
жизнь.
«У людей этих сначала крадут их время (забирая их в солдаты) для того, чтобы потом вернее украсть их
жизнь. Чтобы приготовить их к резне, разжигают их ненависть, уверяя их, что они ненавидимы. И кроткие, добрые люди попадаются на эту удочку, и вот-вот бросятся с жестокостью диких зверей друг на друга толпы мирных граждан, повинуясь
нелепому приказанию. И всё бог знает из-за какого-нибудь смешного столкновения на границе или из-за торговых колониальных расчетов.
Видя это, мы спрашивали себя: как же, однако, определятся новые стремления в отдельной личности? какими чертами должен отличаться характер, которым совершится решительный разрыв с старыми,
нелепыми и насильственными отношениями
жизни?
…Все эти люди, как и он, охвачены тою же темной волной и несутся с нею, словно мусор. Всем им — боязно, должно быть, заглянуть вперед, чтобы видеть, куда же несет их эта бешено-сильная волна. И, заливая вином свой страх, они барахтаются, орут, делают что-то
нелепое, дурачатся, шумят, шумят, и никогда им не бывает весело. Он тоже все это делал. Теперь ему казалось, что делал он все это для того, чтобы скорее миновать темную полосу
жизни.
И, может быть, в первый раз в своей
жизни он засмеялся: скрипучим,
нелепым, но страшно веселым и радостным смехом.
Они ехали, чтобы через два часа стать перед лицом неразгаданной великой тайны, из
жизни уйти в смерть, — и знакомились. В двух плоскостях одновременно шли
жизнь и смерть, и до конца, до самых смешных и
нелепых мелочей оставалась
жизнью жизнь.
Я наблюдал, как в этих щелях, куда инстинкт и скука
жизни забивают людей, создаются из
нелепых слов трогательные песни о тревогах и муках любви, как возникают уродливые легенды о
жизни «образованных людей», зарождается насмешливое и враждебное отношение к непонятному, и видел, что «дома утешения» являются университетами, откуда мои товарищи выносят знания весьма ядовитого характера.
«Где я? Что со мной?» — пришло ему в голову. И вдруг с необыкновенною яркостью ему представился последний месяц его
жизни, и он понял, что он болен и чем болен. Ряд
нелепых мыслей, слов и поступков вспомнился ему, заставляя содрогаться всем существом.
«Эта книга, — сказал я, — есть самая
нелепая и детская фантазия о самом великом и таинственном предмете, о
жизни загробной.
Люди окружены целой атмосферой, призрачной и одуряющей, всякий человек более или менее, как Матренина дочь (зри выше), с малых лет, при содействии родителей и семьи, приобщается мало-помалу к эпидемическому сумасшествию окружающей среды (немецкие врачи называют эту болезнь der historische Standpunkt [исторической точкой зрения (нем.).]); вся
жизнь наша, все действия так и рассчитаны по этой атмосфере в том роде, как
нелепые формы ихтиосауров, мастодонтов были рассчитаны и сообразны первобытной атмосфере земного шара.
Он похож на человека, который всю
жизнь играл в ералаш по половине копейки серебром; посадите этого искусного игрока за партию, в которой выигрыш или проигрыш не гривны, а тысячи рублей, и вы увидите, что он совершенно переконфузится, что пропадет вся его опытность, спутается все его искусство; он будет делать самые
нелепые ходы, быть может, не сумеет и карт держать в руках.
Кажется, никогда в
жизни, даже в бреду, они не сказали столько несправедливого, жестокого и
нелепого.
В этом причина, почему мы нередко встречаем ученых (вернее, обученных людей), которые обнаруживают очень мало рассудка, и почему из академий выходит в
жизнь больше
нелепых голов, чем из какого-нибудь другого общественного класса.
Жизнь не имеет ничего общего со смертью. Поэтому-то, вероятно, всегда и возрождается в нас
нелепая надежда, затемняющая разум и заставляющая сомневаться в верности нашего знания о неизбежности смерти. Телесная
жизнь стремится упорствовать в бытии. Она повторяет, как попугай в басне, даже в минуту, когда его душат: «Это, это ничего!»
Теперь два слова об этом самом русском обществе: в нем очень сильно бродильное начало; оно само, пожалуй, не знает хорошенько, чего ему хочется, потому что вся сумма его национальной
жизни в последнее время показывает какую-то непроходимую, темную путаницу понятий и отношений; но во всей этой
нелепой путанице для нас ясны две вещи: сильное брожение и подготовленное нами же сочувствие нашему делу.
Ряд величайших и самых
нелепых противоречий слова с делом, дела с живою
жизнью и здравым смыслом!
Долли вдруг начинает ощущать жизненность своего мира, ту трепещущую в нем
жизнь, которая делает сумасшедше-нелепыми ряд самых логических, рассудительных доводов.
И так он это слово сказал, что где-то в душе стало совестно за себя, шевельнулся странный,
нелепый вопрос: да полно, существует ли вправду какой-нибудь в
жизни трагизм?
Нелепость этой сказки, имеющей следы польского происхождения, была бы очевидна для всякого русского, знающего, что никаких князей Владимирских с XIV столетия не бывало, но во Франции, где об России, ее истории и внутренней
жизни знали не больше, как о каком-нибудь персидском или другом азиатском государстве, слухи о Владимирской принцессе не могли казаться
нелепыми, особенно если их поддерживали если не сам польский посланник, Михаил Огинский, то такие польские знаменитости, как, например, княгиня Сангушко.
Иррациональные, часто
нелепые и несправедливые традиции прошлого, накоплявшиеся долгими столетиями и мешавшие развитию
жизни, революционно опрокидываются и заменяются разумной организацией.
И вот в таких-то фантазиях и сказывался его «пунктик». Совсем
нелепых, диких вещей, если их брать отдельно, у него не выходило; но все его мечтания принимали огромные размеры, и всего чаще трудно было догадаться, о чем, собственно, он толкует, тем более что Капитон беспрестанно вплетал воспоминания из полковой
жизни по городам и селам, в лагерях, на маневрах, разговаривал вслух с своими товарищами и начальниками, точно будто они стояли тут перед ним.
Жизнь устроена так, что вот он живет у себя в большой усадьбе один, она живет в глухой деревне одна, но почему-то даже мысль о том, что он и она могли бы быть близки и равны, кажется невозможной,
нелепой.
И так он это слово сказал, что где-то в душе стало совестно за себя, и шевельнулся странный,
нелепый вопрос: да полно, существует ли вправду какой-нибудь в
жизни трагизм? Не «притворство» ли все это?
Довольно мне знать, что если всё то, чем я живу, сложилось из
жизни живших прежде меня и давно умерших людей и что поэтому всякий человек, исполнявший закон
жизни, подчинивший свою животную личность разуму и проявивший силу любви, жил и живет после исчезновения своего плотского существования в других людях, — чтобы
нелепое и ужасное суеверие смерти уже никогда более не мучило меня.
Уж было смешно вспоминать прыгающего студента с
нелепым караваем. Смешно было, что ведь и в
жизни, наяву, он прыгает, — такой же ничтожный и условно ужасный. Нужно только разбудить себя, нужно понять, что ужас не в нем, а во мне. Ужас, скука, радость ясная, — ничего нет в мире, все только во мне.
Да, в несколько секунд я все это пережила. Я стояла, как к смерти приговоренная. Я готова была просить прощения у этих растерзанных созданий за мой непрошеный визит, за ненужное и
нелепое вмешательство в их
жизнь.
— А не хочется мне, бабушка, умирать еще, — сверкнула больная воспаленными глазами, — уж кажется, куда
жизнь не красна, а впереди еще хуже страшная, неизвестная каторга, а все жить хочется, надежда все еще в сердце ютится и мысль, мысль, сама знаю
нелепая: авось лучше будет, из головы не выходит…
И эти слова мои были поняты так, что я говорю, будто Христос учил тому, что не надо противиться злу. И все те, чья
жизнь построена на насилии и кому поэтому дорого насилие, охотно приняли такое перетолкование моих слов и вместе с ним и слов Христа, и было признано, что учение о непротивлении злу есть учение неверное,
нелепое, безбожное и зловредное. И люди спокойно продолжают под видом уничтожения зла производить и увеличивать его.
Мальчик будет с чувством достоинства, сумеет отстаивать свои права и окажется устойчивым в борьбе за
жизнь. И в то же время ему стало жутко от рассказа сына. Вот чему он подвергает Сережу в стенах заведения, где завязываются связи, где один какой-нибудь
нелепый слух, разошедшийся между товарищами, может повредить всей карьере молодого человека.
По-видимому, никто из домашних ничего не подозревал, и
жизнь текла по-обычному, холодно и печально, в глухом молчании и покое, лишь изредка нарушаемом судорогами
нелепого норденовского веселья.
Временами мною овладевает усталость: благодаря
нелепому строю их
жизни, я даже ночью не имею надлежащего покоя.
Но я не совершал преступления, и не было у меня такого горя, и, что самое главное, непонятное, бессмысленное и
нелепое: и никакой вообще связи с моей
жизнью не имел и не мог иметь этот уличный и в то же время необыкновенный господин в котелке, летающий по воздуху, сторожащий меня у окон, полюбивший меня такой привязчивой и загадочной любовью.