Неточные совпадения
Человек, от которого зависело смягчение участи заключенных в Петербурге, был увешанный орденами, которые он не носил, за исключением белого креста в петличке, заслуженный, но выживший из ума, как говорили про него, старый
генерал из
немецких баронов.
Генерал-губернатор обратился к командиру с просьбой — дать переводчика
немецкого языка.
В Москве жил один старик, один «
генерал», то есть действительный статский советник, с
немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок
генерал».
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный
генерал, барон или граф, с
немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Иностранное золото гоняло продажного корреспондента по всему свету, а теперь его миссия заключалась в том, чтобы проникнуть в планы
генерала Блинова, поездка которого на Урал серьезно беспокоила
немецких, французских и английских коммерсантов, снабжавших Россию железными, изделиями.
Изящный
генерал стоял перед ложей швейцара и дурным
немецким языком объяснял ему, что желает нанять карету на целый завтрашний день.
Спорить было бесполезно, ибо в Прокопе все чувства и мысли прорывались как-то случайно. Сегодня он негодует на немцев и пропагандирует мысль о необходимости свергнуть
немецкое иго; завтра он же будет говорить: чудесный
генерал! одно слово, немец! и даже станет советовать: хоть бы у немцев министра финансов на подержание взяли — по крайности, тот аккуратно бы нас обремизил!
Надрывал животики весь павильон над хитрой
немецкой выдумкой, хохотали музыканты, и только не смеялись березы и сосны тенистых аллей. Эту даровую потеху прекратило появление
генерала, о чем прибежали объявить сразу пять человек. Позабыв свою гордость, Тарас Ермилыч опрометью бросился к дому, чтобы встретить дорогого гостя честь честью.
Генерал был необыкновенно в духе и, подхватив хозяина под руку, весело спрашивал...
Он летел домой, чтобы, одевшись, оттуда идти прямо к
генералу, описать ему самыми разительными красками буйство
немецких ремесленников.
Генерал-прокурор полагал, что Прага — город
немецкий, а потому и уроженцы его должны быть лютеране.
Тургенев в своем"Дыме"(значит, уже во второй половине 60-х годов) дал целую галерею русских из Баден-Бадена: и сановников, и
генералов, и нигилистов, и заговорщиков, и"снобов"тогдашнего заигрыванья с наукой. На него тогда все рассердились, а ведь он ничего не выдумывал. Его вина заключалась лишь в том, что он не изобразил и тех, более серьезных, толковых и работящих русских, какие и тогда водились в заграничных городах, особенно в
немецких университетских центрах.
Решили так: сегодня я к
генералу не пойду, а завтра, в воскресенье, днем пойду на дом к Горбатову и все ему объясню. Так и сделал. Горбатов рассмеялся, сказал, что рекомендательные письма всегда так пишутся, что
генерал — форменный бурбон и
немецкого языка не знает. И еще раз посоветовал, чтобы за урок я потребовал тридцать рублей.
Палтусов умолчал о том, что он дал им поддержку, назначил род пенсиона старухам, отыскал
генералу место акцизного надзирателя на табачной фабрике и уже позаботился приискать Тасе дешевую квартиру в одном
немецком семействе.
(Читает вполголоса на
немецком языке, делая по временам свои замечания на русском.) «
Генерал Шлиппенбах, видя, что русское войско, хотя и многочисленное и беспрестанно обучаемое, не оказывает с первого января никакого движения на Лифляндию, и почитая это знаком робости, перешедшей в него от главного полководца…» Главного полководца!
Доверенную свою особу называл генерал-вахтмейстер шведом, знающим совершенно языки: природный (само собой разумеется),
немецкий, латышский и русский.
— Оно, конечно-с;
генерал так больше, я полагаю, из аккуратности…
немецкого рода они, ну, и во всем у них порядок.
Первые публичные театральные представления в Москве происходили при Петре, в «Комедийной Храмине» на Красной площади, и в
Немецкой слободе, в доме
генерала Франца Яковлевича Лефорта.
— Как это? — вдруг совсем
немецким звуком спросил
генерал.
— Генерал-аншеф Кутузов? — быстро проговорил приезжий
генерал с резким
немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском, генеральском, дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других
немецких теоретиков-генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805-м году; но он был типичнее всех их. Такого немца-теоретика, соединявшего в себе всё, чтò было в тех немцах, еще не видал никогда князь Андрей.