Неточные совпадения
Один из администраторов, толстый испанец, столько же похожий на испанца, сколько на
немца, на итальянца, на шведа, на кого хотите, встал с своего места, подняв очки на лоб, долго говорил с чиновником, не спуская с меня глаз, потом
поклонился и сел опять за бумаги.
В сущности Прохоров ожидал такого ответа, как человек, бывалый в переделках, и только съежил плечи. Он ничего не ответил
немцу, даже не
поклонился и вышел.
— Верно говорю, все наше было. Сам покойный Михайло Петрович мне сказывал: поедешь, говорит, за границу, не забудь Королевцу
поклониться: наш, братец, был! И Данциг был наш — Гданском назывался, и Лейпциг — Липовец, и Дрезден — Дрозды, все наше! И Поморье все было наше, а теперь
немцы Померанией называют! Больно, говорит. Да что тут еще толковать! — и посейчас один рукав Мемеля Русью зовется, и местечко при устье его — тоже Русь! Вот она где, наша Русь православная, была!
Теперича хоть бы я: миткалевая фабрика у меня есть, хлопок нужен; как приду я к
немцу в своем природном, русском виде, мне и
поклониться ему не стыдно!
Александр трепетал. Он поднял голову и поглядел сквозь слезы через плечо соседа. Худощавый
немец, согнувшись над своим инструментом, стоял перед толпой и могущественно повелевал ею. Он кончил и равнодушно отер платком руки и лоб. В зале раздался рев и страшные рукоплескания. И вдруг этот артист согнулся в свой черед перед толпой и начал униженно
кланяться и благодарить.
— Вот видишь, — говорит ему Дыма. — Теперь вот
кланяешься, как добрый, а сам подумай, что ты с нами наделал: родная сестра уехала одна. Поди ты к чорту! — Он плюнул и сердито отвернулся от
немца.
Так вот этот самый Слава-богу и держит меня в черном теле шестой год, на сиротском положении, потому что опять я
кланяться не умею, ну, значит, и не могу никак перелезть через этого пархатого
немца.
Видал, как на палке тянутся, так и мы с
немцем: он думает, что «дойму я тебя, будешь мне
кланяться», а я говорю: «Врешь, Мухоедов не будет колбасе
кланяться…» Раз я стою у заводской конторы, Слава-богу идет мимо, по дороге, я и кричу ему, чтобы он дошел до меня, а он мне: «Клэб за брюху не будит пошел…» Везде эти проклятые поклоны нужны, вот я и остался здесь, по крайней мере, думаю, нет этого формализма, да и народ здесь славный, привык я, вот и копчу вместе с другими небо-то…
Или, трудясь, как глупая овца,
В рядах дворянства, с рабским униженьем,
Прикрыв мундиром сердце подлеца, —
Искать чинов, мирясь с людским презреньем,
И
поклоняться немцам до конца…
И чем же
немец лучше славянина?
Не тем ли, что куда его судьбина
Ни кинет, он везде себе найдет
Отчизну и картофель?.. Вот народ:
И без таланта правит и за деньги служит,
Всех давит он, а бьют его — не тужит!
Русский народ издавна отличался долготерпением. Били нас татары — мы молчали просто, били цари — молчали и
кланялись, теперь бьют
немцы — мы молчим и уважаем их… Прогресс!.. Да в самом деле, что нам за охота заваривать серьезную кашу? Мы ведь широкие натуры, готовые на грязные полицейские скандальчики под пьяную руку. Это только там, где-то на Западе, есть такие души, которых ведет на подвиги одно пустое слово — la gloire [Слава (фр.).].
Их ветретил в сенях его помощник, коренастый остзейский
немец, в куртке и без шапки. Лицо у него было красное, широкое, с черной подстриженной бородкой. Анна Серафимовна
поклонилась ему хозяйским поклоном. Тася это заметила.