Неточные совпадения
Была пятница, и в столовой часовщик
Немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что
Немец «сам был заведен на всю жизнь, чтобы заводить часы», — и
улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
В разговоре
немец постоянно
улыбался и немного подмигивал правым глазом, точно этот глаз у него тоже прихрамывал, как левая нога.
Штофф только
улыбнулся. Он никогда не оскорблялся и славился своим хладнокровием. Его еще никто не мог вывести из себя, хотя случаев для этого было достаточно. Михей Зотыч от всей души возненавидел этого увертливого
немца и считал его главною причиной всех грядущих зол.
[Вейсе Христиан-Феликс (1726–1804) — немецкий писатель, автор рассказов для детей] — и
немец торжественно
улыбнулся. «Da habe ich’s», [Вот, нашел (нем.)] — сказал он.
— Петттроф, певец, —
улыбался, блаженно успокоившись,
немец.
Этот большой, медно-рыжий человек, конечно, усмехался, он усмехался всегда, о чём бы ни говорилось; он даже о болезнях и смертях рассказывал с той же усмешечкой, с которой говорил о неудачной игре в преферанс; Артамонов старший смотрел на него, как на иноземца, который
улыбается от конфуза, оттого, что не способен понять чужих ему людей; Артамонов не любил его, не верил ему и лечился у городского врача, молчаливого
немца Крона.
— Пятьдесят и семь лет хожу я по земле, Лексей ты мой Максимыч, молодой ты мой шиш, новый челночок! — говорил он придушенным голосом,
улыбаясь больными серыми глазами в темных очках, самодельно связанных медной проволокой, от которой у него на переносице и за ушами являлись зеленые пятна окиси. Ткачи звали его
Немцем за то, что он брил бороду, оставляя тугие усы и густой клок седых волос под нижней губой. Среднего роста, широкогрудый, он был исполнен скорбной веселостью.
У крыльца стоял в каске тот
немец, с которым Катя недавно обедала. Они переглянулись.
Немец покрутил головою,
улыбнулся и, как бы отвечая на что-то Кате, сказал...
Я спросил его: судя по фамилии, он —
немец? Хозяин лукаво
улыбнулся и рассказал мне, откуда у него такая фамилия. Отец его был беглый крепостной, по фамилии Колосов. В бегах он получил прозвище Карась. С такой фамилией его, хозяина, и записали в метрические книги.
Он
улыбнулся. Ему в сущности нечего было завидовать этому Карлуше. Такой «капульчик» должен успевать при стачке своего брата
немца. Чего-нибудь позамысловатее выгодной женитьбы и маклерского дохода он не выдумает. Не те у него мозги…
Вся небольшая площадь
улыбалась, точно ядреная купчиха, надевшая все свои кольца и серьги; только на волосах у ней «головка», а остальное все по моде, куплено у
немца и дорогой ценой.
— Русский человек, ничего не поделаешь! — говорит Финкс, снисходительно
улыбаясь. — У русского кровь такая… Очень, очень ленивые люди! Если б всё это добро отдать
немцам или полякам, то вы через год не узнали бы города.
Немец сидит неподалеку и сосредоточенно пьет из чашки бульон; старик-жид прохаживается мимо и лукаво
улыбается.
Немцы насмешливо
улыбались, следя за работой. Последняя положительно кипела — к утру мост был готов. Насмешливая улыбка сменилась на немецких лицах выражением удивления.
Ломаным русским языком, долго проживавший в Москве — он прибыл в царствование Алексея Михайловича — Краузе объяснил Петру Ананьеву, что нашел его на улице, недалеко от дома, в бесчувственном состоянии и перетащил к себе и стал расспрашивать, кто он и что с ним. Петр Ананьев хотел было пуститься в откровенность, но блеснувшая мысль, что его отправят назад к помещику, оледенила его мозг, и он заявил попросту, что он не помнит, кто он и откуда попал к дому его благодетеля.
Немец лукаво
улыбнулся и сказал...
— Окотник найдутся, —
улыбаясь, отвечал
немец.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе, и,
улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин-немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо
немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело
улыбнулся и подмигнул: «Schön, gut Morgen! Schön, gut Morgen!» [Доброго утра, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
Ростов сам так же, как
немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! [ — И да здравствует весь свет!] Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для
немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и
улыбаясь разошлись —
немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.