Неточные совпадения
Он уже прежде знал, что в этой квартире
жил один семейный
немец, чиновник: «Стало быть, этот
немец теперь выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и на этой площадке, остается, на некоторое время, только одна старухина квартира занятая.
— Понять — трудно, — согласился Фроленков. — Чего надобно
немцам? Куда лезут? Ведь — вздуем. Торговали — хорошо. Свободы ему,
немцу, у нас — сколько угодно! Он и генерал, и управляющий, и булочник, будь чем хошь,
живи как любишь. Скажите нам: какая причина войны? Король царем недоволен, али что?
— Германия не допустит революции, она не возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих Великий, он — император, какого давно ждала история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога за то, что
живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени пред
немцами…»
— Бир, — сказал Петров, показывая ей два пальца. — Цвей бир! [Пару пива! (нем.)] Ничего не понимает, корова. Черт их знает, кому они нужны, эти мелкие народы? Их надобно выселить в Сибирь, вот что! Вообще — Сибирь заселить инородцами. А то, знаете,
живут они на границе, все эти латыши, эстонцы, чухонцы, и тяготеют к
немцам. И все — революционеры. Знаете, в пятом году, в Риге, унтер-офицерская школа отлично расчесала латышей, били их, как бешеных собак. Молодцы унтер-офицеры, отличные стрелки…
Если они разрушат Париж — где я буду
жить? Ваша армия должна была
немцев утопить в болоте вместо того, чтоб самой тонуть. Хороши у вас генералы, которые не знают, где сухо, где болото…
Гусь мой
живет — кормится у минчуков, у литваков, это — к
немцам близко.
Она
жила гувернанткой в богатом доме и имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех
немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только на черную работу, на труженическое добывание денег, на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
— А где
немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они
живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Они знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером
живут французы или
немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
Уж одно слово, что он фатер, — я не об
немцах одних говорю, — что у него семейство, он
живет как и все, расходы как и у всех, обязанности как и у всех, — тут Ротшильдом не сделаешься, а станешь только умеренным человеком. Я же слишком ясно понимаю, что, став Ротшильдом или даже только пожелав им стать, но не по-фатерски, а серьезно, — я уже тем самым разом выхожу из общества.
Он из
немцев, по имени Вейнерт,
жил долго в Москве в качестве учителя музыки или что-то в этом роде, получил за службу пенсион и удалился, по болезни, сначала куда-то в Германию, потом на мыс Доброй Надежды, ради климата.
Немец должен презирать русского человека за то, что тот не умеет
жить, устраивать жизнь, организовать жизнь, не знает ничему меры и места, не умеет достигать возможного.
Приедет, бывало, доктор — старик
немец Эйзеншмидт ездил: «Ну что, доктор,
проживу я еще денек-то на свете?» — шутит, бывало, с ним.
Был еще слух, что молодой русский, бывший помещик, явился к величайшему из европейских мыслителей XIХ века, отцу новой философии,
немцу, и сказал ему так: «у меня 30 000 талеров; мне нужно только 5 000; остальные я прошу взять у меня» (философ
живет очень бедно).
— Ведь вот — Крейц или Ридигер — в одном приказе в корнеты произведены были.
Жили на одной квартире, — Петруша, Алеша — ну, я, видите, не
немец, да и поддержки не было никакой — вот и сиди будочником. Вы думаете, легко благородному человеку с нашими понятиями занимать полицейскую должность?
При брауншвейг-вольфенбюттельском воине я иногда похаживал к каким-то мальчикам, при которых
жил его приятель тоже в должности «
немца» и с которыми мы делали дальние прогулки; после него я снова оставался в совершенном одиночестве — скучал, рвался из него и не находил выхода.
— Зачем вы здесь
живете, Карл Карлыч? — спрашивал Галактион в том же откровенном тоне, в каком начал
немец.
У Штоффа уже давно
жил безыменный
немец Драке, потом приехал и поселился Май-Стабровский.
Все удивлялись только одному, откуда хитрый
немец берет деньги, чтобы так наряжать жену: ни торговли, ни службы, ни определенных занятий, ни капитала, а
живет на широкую ногу.
В Заполье из дворян
проживало человек десять, не больше, да и те все были наперечет, начиная с знаменитого исправника Полуянова и кончая приблудным русским
немцем Штоффом, явившимся неизвестно откуда и еще более неизвестно зачем.
— Главное, чтобы все по закону… Катай их законом… И жида, и писаря, и
немца Полуштофа, и Галактиона — всех валяй!.. Ты
живи у меня, — ну, вместе и будем орудовать.
В течение двадцати лет бедный
немец пытал свое счастие: побывал у различных господ,
жил и в Москве, и в губернских городах, терпел и сносил многое, узнал нищету, бился, как рыба об лед; но мысль о возвращении на родину не покидала его среди всех бедствий, которым он подвергался; она только одна его и поддерживала.
Положим, на заводах всегда
проживали какие-нибудь механики-немцы, но тут получались свои
немцы.
— И она тоже. Пусть все отделяются, кому с нами не угодно. Мы старого, какого-то мнимого права собственности признавать не станем; а кто не хочет с нами —
живи сам себе. Пусть и финны, и лифляндские
немцы, пусть все идут себе доживать свое право.
— Будет шутить! — недоверчиво возразил Лихонин.Что же тебя заставляет здесь дневать и ночевать? Будь ты писатель-дело другого рода. Легко найти объяснение: ну, собираешь типы, что ли… наблюдаешь жизнь… Вроде того профессора-немца, который три года
прожил с обезьянами, чтобы изучить их язык и нравы. Но ведь ты сам сказал, что писательством не балуешься?
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как
живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же
жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров,
немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
— Да уж там когда бы то ни было, хоть при царе Горохе, а всё наше было. И это, и дальше всё. Отцы наши тут
жили, мощи наших угодников почивали. Кёнигсберг-то Королевцем назывался, а это уж после
немцы его в Кенигсберг перекрестили.
Жил Майзель, как все
немцы, очень плотно.
— Товарищи! Говорят, на земле разные народы
живут — евреи и
немцы, англичане и татары. А я — в это не верю! Есть только два народа, два племени непримиримых — богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а поглядите, как богатые французы,
немцы, англичане обращаются с рабочим народом, так и увидите, что все они для рабочего — тоже башибузуки, кость им в горло!
— А что господа? Господа-то у них, может, и добрые, да далече
живут, слышь. На селе-то их лет, поди, уж двадцать не чуть; ну, и прокуратит
немец, как ему желается. Года три назад, бают, ходили мужики жалобиться, и господа вызывали тоже
немца — господа, нече сказать, добрые! — да коли же этака выжига виновата будет! Насказал, поди, с три короба: и разбойники-то мужики, и нерадивцы-то! А кто, как не он, их разбойниками сделал?
То есть черт этого дурака
немца знает! Не поджег бы он меня сам, был бы
жив до сих пор; за спором только и стало дело.
— Начал я пиво пить, сигары курю,
живу под
немца.
Немцы, брат, народ деловой, т-такие звери-курицы! Пиво — приятное занятие, а к сигарам — не привык еще! Накуришься, жена ворчит: «Чем это от тебя пахнет, как от шорника?» Да, брат,
живем, ухитряемся… Ну-ка, правь сам…
И зачем, главное, я из-за того только, что ключи от иерусалимского храма будут у того, а не у этого архиерея, что в Болгарии будет князем тот, а не этот
немец, и что тюленей будут ловить английские, а не американские купцы, признаю врагами людей соседнего народа, с которыми я
жил до сих пор и желаю
жить в любви и согласии, и найму солдат или сам пойду убивать и разорять их и сам подвергнусь их нападению?
— Шторх — значит —
немец. Венцель — тоже, бессомненно. Бух и Митчель, Кноп, эва сколько! Изаксон, Майзель — обязательно евреи! А где Русь, Россия? Вот это и значит полорото
жить!
— Я его провел в комнатку, где
жил немец, что изволили отпустить.
— В этом случае позвольте мне защитить
немцев; я человек русский и жизнию обучился думать, а не думою
жил.
— Нет, я не имею намерения заниматься твоим исправлением, а говорю вообще и главным образом о себе. Ты обратил внимание на дачу напротив, где
живут немцы?
Пепе не любит
немцев, он
живет идеями и настроениями улицы, площади и темных лавочек, где свои люди пьют вино, играют в карты и, читая газеты, говорят о политике.
— Чем дальше на север, говорю я, тем лучше работа. Уже французы
живут не так лениво, как мы, дальше —
немцы и наконец русские — вот люди!
Явился Инсаров, бросающий
немца в воду, не соглашающийся
жить даром в гостях на даче у приятеля и даже решающийся жениться на любимой девушке!!.
Мария Николаевна дружила только с М. И. Свободиной, изредка в свободные вечера, по субботам, она бывала у нее. Иногда бывали и мы у нее. Я говорю «мы», то есть Свободина, Далматов и я. Редко заходил Казанцев, но, переговорив о театральных делах, исчезал, а Правдин
жил где-то на окраине у знакомого
немца, и его видели мы только на спектаклях и репетициях. Экономный
немец, он избегал наших завтраков и ужинов.
— Вот господин офицер, который отыскивал вашу квартиру, — сказал
немец, обращаясь к своему постояльцу. — Он не знал, что вы переехали
жить в мой дом.
— Англия — страна просвещенная, — возразил священник, — а у нас, особенно последнее время, стало очень трудно
жить духовенству; в нашем, примерно, приходе все почти дома скупили либо
немцы, либо жиды; дворянство почти не
живет в Москве… купечество тоже сильно ослабло в вере.
Потом, когда мы пили чай, он бессвязно, необычными словами рассказал, что женщина — помещица, он — учитель истории, был репетитором ее сына, влюбился в нее, она ушла от мужа-немца, барона, пела в опере, они
жили очень хорошо, хотя первый муж ее всячески старался испортить ей жизнь.
Несмотря на то, что владельцы никогда не
жили в нем, оно постоянно поддерживалось и улучшалось, что было, я думаю, не столько по желанию самих графов, сколько делом немцев-управителей, присылаемых из Петербурга.
Немец завел бы дрожки, оранжерею, штиблеты — «сестры» ездили в простых телегах, но зато это была такая телега, в которой от колеса до последнего винта все подавляло высоким достоинством своего качества; любители заморского удивляются чистоте немецких домиков, но войдите в избу разбогатевшего русского мужика, особенно из раскольников — не знаю, какой еще чистоты можно требовать от места, в котором
живут, а не удивляют своей чистотой.
— Эти-то, что из нашего брата, да еще из
немцев — хуже, — заметил старик, — особливо, как господа дадут им волю, да сами не
живут в вотчине; бяда! Того и смотри, начудят такого, что ввек поминать станешь… не из тучки, сказывали нам старики наши, гром гремит: из навозной кучки!.. Скажи, брат, на милость, за что ж управляющий-то ваш зло возымел такое на землячка… Антоном звать, что ли?
Он подружился с неправославными
немцами,
жил долго в Голландии, стране протестантской, и вследствие того пренебрег теми началами, на которых постоянно утверждалась народность русская.
Он воспитывался в том же частном пансионе
немца Винтеркеллера, в котором и я
прожил три года.
Знали, что у Фелицаты
живут три девицы: Паша, Розочка и Лодка, что из хороших людей города наиболее часто посещают «раишко» помощник исправника
Немцев, потому что у него хворая жена, податной инспектор Жуков, как человек вдовый, и доктор Ряхин — по веселости характера.