Неточные совпадения
— Я тут еще беды не вижу.
«Да скука, вот беда, мой друг».
— Я модный свет ваш
ненавижу;
Милее мне домашний круг,
Где я могу… — «Опять эклога!
Да полно, милый, ради Бога.
Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту,
Предмет и
мыслей, и пера,
И слез, и рифм et cetera?..
Представь меня». — «Ты шутишь». — «Нету».
— Я рад. — «Когда же?» — Хоть сейчас
Они с охотой примут нас.
Я не сообразил того, что бедняжка плакал, верно, не столько от физической боли, сколько от той
мысли, что пять мальчиков, которые, может быть, нравились ему, без всякой причины, все согласились
ненавидеть и гнать его.
«Вероятно,
ненавидит меня. Но я сам, кажется, скоро тоже возненавижу себя». И от этой
мысли жалость его к себе возросла.
— Пятнадцать лет жил с человеком, не имея с ним ни одной общей
мысли, и любил, любил его, а? И — люблю. А она
ненавидела все, что я читал, думал, говорил.
— Да, — сказал он вдруг. — Меня часто занимает
мысль, что вот мы идем вместе, рядом с ними, — с кем с «ними»? С теми самыми людьми, за которых мы и идем. А между тем мы не только не знаем, но и не хотим знать их. А они, хуже этого,
ненавидят нас и считают своими врагами. Вот это ужасно.
С отвращением и ненавистью я говорил с ней и потом вдруг вспомнил о себе, о том, как я много раз и теперь был, хотя и в
мыслях, виноват в том, за что
ненавидел ее, и вдруг в одно и то же время я стал противен себе, а она жалка, и мне стало очень хорошо.
— Да, да! Вы мою
мысль сказали, любят, все любят и всегда любят, а не то что «минуты». Знаете, в этом все как будто когда-то условились лгать и все с тех пор лгут. Все говорят, что
ненавидят дурное, а про себя все его любят.
— Так я, мой милый, уж и не буду заботиться о женственности; извольте, Дмитрий Сергеич, я буду говорить вам совершенно мужские
мысли о том, как мы будем жить. Мы будем друзьями. Только я хочу быть первым твоим другом. Ах, я еще тебе не говорила, как я
ненавижу этого твоего милого Кирсанова!
Я воспеваю свободу, когда моя эпоха ее
ненавидит, я не люблю государства и имею религиозно-анархическую тенденцию, когда эпоха обоготворяет государство, я крайний персоналист, когда эпоха коллективистична и отрицает достоинство и ценность личности, я не люблю войны и военных, когда эпоха живет пафосом войны, я люблю философскую
мысль, когда эпоха к ней равнодушна, я ценю аристократическую культуру, когда эпоха ее низвергает, наконец, я исповедую эсхатологическое христианство, когда эпоха признает лишь христианство традиционно-бытовое.
Вот ты три недели не приходил: клянусь же тебе, Ваня, ни одного разу не приходила мне в голову
мысль, что ты меня проклял и
ненавидишь.
Пепко вдруг замолчал и посмотрел на меня, стиснув зубы. В воздухе пронеслась одна из тех невысказанных
мыслей, которые являются иногда при взаимном молчаливом понимании. Пепко даже смутился и еще раз посмотрел на меня уже с затаенной злобой: он во мне начинал
ненавидеть свою собственную ошибку, о которой я только догадывался. Эта маленькая сцена без слов выдавала Пепку головой… Пепко уже раскаивался в своей откровенности и в то же время обвинял меня, как главного виновника этой откровенности.
Как глубоко
ненавижу я свой голос, свои шаги, свои руки, эту одежду, свои
мысли.
Я уехал тогда от брата рано утром, и с тех пор для меня стало невыносимо бывать в городе. Меня угнетают тишина и спокойствие, я боюсь смотреть на окна, так как для меня теперь нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай. Я уже стар и не гожусь для борьбы, я не способен даже
ненавидеть. Я только скорблю душевно, раздражаюсь, досадую, по ночам у меня горит голова от наплыва
мыслей, и я не могу спать… Ах, если б я был молод!
Савелий глухо молчал и все отвертывался от Мишки: его заедала
мысль, из-за чего он сделался предателем. Совестно было своего же сообщника, а уж про других людей и говорить нечего… И Мишку сейчас Савелий
ненавидел, как змея-искусителя. Но когда Мишка стал прощаться с ним, точно собрался умирать, Савелий поотмяк.
У вас честный образ
мыслей, и потому вы
ненавидите весь мир.
— Нет, я тебя отлично понимаю! — продолжала Ольга Михайловна. — Ты меня
ненавидишь! Да, да! Ты меня
ненавидишь за то, что я богаче тебя! Ты никогда не простишь мне этого и всегда будешь лгать мне! («Бабья логика!» — опять мелькнуло в ее
мыслях.) Сейчас, я знаю, ты смеешься надо мной… Я даже уверена, что ты и женился на мне только затем, чтобы иметь ценз и этих подлых лошадей… О, я несчастная!
Я был полон нежности, тишины и довольства собою, довольства, что сумел увлечься и полюбить, и в то же время я чувствовал неудобство от
мысли, что в это же самое время, в нескольких шагах от меня, в одной из комнат этого дома живет Лида, которая не любит, быть может,
ненавидит меня.
И я постоянно возвращался к основной
мысли, что причина всех гонений на Левку состоит в том, что Левка глуп на свой особенный салтык — а другие повально глупы; и так, как картежники не любят неиграющего, а пьяницы непьющего, так и они
ненавидят бедного Левку.
Толпенников следит за глухой борьбой толстяка с гневом и дисциплиной и наслаждается; чисто по-студенчески он
ненавидит полицию и не допускает
мысли о человечности полицейских.
Всю дорогу доктор думал не о жене, не об Андрее, а об Абогине и людях, живших в доме, который он только что оставил.
Мысли его были несправедливы и нечеловечно жестоки. Осудил он и Абогина, и его жену, и Папчинского, и всех, живущих в розовом полумраке и пахнущих духами, и всю дорогу
ненавидел их и презирал до боли в сердце. И в уме его сложилось крепкое убеждение об этих людях.
Платонов. Она была чудной девушкой! (Смеется.) А моя-то Саша, моя Авдотья, Матрена, Пелагея… Вон она сидит! Чуть видна из-за графина с водкой! Раздражена, взволнована, возмущена моим поведением! Терзается, бедная,
мыслью, что все теперь осуждают и
ненавидят меня за то, что я поругался с Венгеровичем!
Ты в тюрьме, ты болен, ты лишен возможности какой бы то ни было внешней деятельности, тебя оскорбляют, мучат, — но внутренняя жизнь твоя в твоей власти: ты можешь в
мыслях упрекать, осуждать, завидовать,
ненавидеть людей и можешь в
мыслях же подавлять эти чувства и заменять их добрыми.
Как удивительно то, что мир терпит и воспринимает из высших откровений истины только самые древние и теперь уже несвоевременные, но всякое прямое откровение, всякую самобытную
мысль он считает ничтожною, иногда прямо
ненавидит!
— Всей душой
ненавижу эти
мысли! — говорил он.
— Да и вы думаете так же. Для маленького зла вы слишком большой человек, как и миллиарды слишком большие деньги, а большое зло… честное слово, я еще не знаю, что это значит — большое зло? Может быть, это значит: большое добро? Среди недавних моих размышлений, когда я… одним словом, пришла такая странная
мысль: кто приносит больше пользы человеку: тот, кто
ненавидит его, или тот, кто любит? Вы видите, Магнус, как я еще несведущ в человеческих делах и как я… готов на все.
— Тебя не разберешь… — говорит Лидочка. — Сердишься, что я неученая, и в то же время
ненавидишь ученых; обижаешься, что у меня
мыслей нет в письме, а сам против того, чтоб я училась…
У Васильева стучало сердце и горело лицо. Ему было и стыдно перед гостями за свое присутствие здесь, и гадко, и мучительно. Его мучила
мысль, что он, порядочный и любящий человек (таким он до сих пор считал себя),
ненавидит этих женщин и ничего не чувствует к ним, кроме отвращения. Ему не было жаль ни этих женщин, ни музыкантов, ни лакеев.
— Что так пугает тебя в этой
мысли? Ведь ты только пойдешь за матерью, которая безгранично тебя любит и с той минуты будет жить исключительно тобой. Ты часто жаловался мне, что
ненавидишь военную службу, к которой тебя принуждают, что с ума сходишь от тоски по свободе; если ты вернешься к отцу, выбора уже не будет: отец неумолимо будет держать тебя в оковах; он не освободил бы тебя, даже если бы знал, что ты умрешь от горя.
— А что мне до этого?!. Во мне вся кровь кипит… кружится голова при одной
мысли… Я любил ее безумно, страстно, теперь я ее
ненавижу так же страстно, как любил… но я хочу, чтобы она была моей…
Она и тогда была удовлетворена этой
мыслью, она тогда возненавидела князя. Теперь, теперь она снова любит его, а
ненавидит Кржижановского и так же, как тогда от ненависти, так теперь от любви говорит: «Пусть он умрет».