Неточные совпадения
Нам доказывать нашу народность было бы еще смешнее, чем немцам, в ней не сомневаются даже те, которые нас бранят, они нас
ненавидят от
страха, но не отрицают, как Меттерних отрицал Италию.
[Потрясающий образ Иоахима из Флориды хорошо нарисован в книге Жебара «Мистическая Италия».] «Если Третье Царство — иллюзия, какое утешение может остаться христианам перед лицом всеобщего расстройства мира, который мы не
ненавидим лишь из милосердия?» «Есть три царства: царство Ветхого Завета, Отца, царство
страха; царство Нового Завета, Сына, царство искупления; царство Евангелия от Иоанна, Св.
Даже столярный ученик, пятнадцатилетний мальчик Епифанька, отряженный для услуг Помаде,
ненавидел его от всего сердца и повиновался только из
страха, что неравно наедет лекарь и оттаскает его, Епифаньку, за виски.
— Бог с тобой! Живи как хочешь, не буду я тебе мешать. Только об одном прошу — не говори с людьми без
страха! Опасаться надо людей —
ненавидят все друг друга! Живут жадностью, живут завистью. Все рады зло сделать. Как начнешь ты их обличать да судить — возненавидят они тебя, погубят!
Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам;
ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в
страхе, чтоб он не ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде.
Катя ее
ненавидела и все говорила о том, как она убежит от тетки, как будет жить на всей Божьей воле; с тайным уважением и
страхом внимала Елена этим неведомым, новым словам, пристально смотрела на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
Никто, однако ж, не роптал и не злобствовал на Герасима: русский мужик редко
ненавидит врага своего, когда враг этот сильнее его самого; робость, непобедимый
страх заменяют ненависть.
А Егорушка уж всей душой
ненавидел его русую голову, чистое лицо и силу, с отвращением и
страхом слушал его смех и придумывал, какое бы бранное слово сказать ему в отместку.
Он чувствовал непонятный
страх перед этим скверным стариком и
ненавидел его. В тихом, тонком голосе старика, как и в его ехидных глазах, было что-то сверлившее сердце Ильи, оскорбительное, унижающее.
— Страшно; не могу я больше жить за свой собственный
страх и счет; нужно, непременно нужно связать себя с общей жизнью, мучиться и радоваться,
ненавидеть и любить не ради своего «я», все пожирающего и ничего взамен не дающего, а ради общей людям правды, которая есть в мире, что бы я там ни кричал, и которая говорит душе, несмотря на все старания заглушить ее.
Ему противны даже в мечтах те поступки, те средства, которыми выбиваются «некоторые люди»; он с постоянным
страхом отбрасывает свои же мечты на другое лицо и всячески позорит и
ненавидит его.
Боюсь, что я
ненавижу его. Если я не испытывал еще любви, то я не знаю и ненависти, и так странно будет, если ненависть я должен буду начать с отца Марии!.. В каком тумане мы живем, человече! Вот я произнес имя Марии, вот духа моего коснулся ее ясный взор, и уже погасла и ненависть к Магнусу (или я выдумал ее?), и уже погас
страх перед человеком и жизнью (или я выдумал и это?), и великая радость, великий покой нисходят на мою душу.
В Сергее, в его пренебрежении и презрении, как бы олицетворялось для Токарева все, из-за чего он мучился. И все больше он начинал
ненавидеть Сергея. Кроме того, с той ночи, как с Сергеем случился припадок, он внушал Токареву смутный, почти суеверный
страх. Но рядом с этим Токарева странно тянуло к Сергею. Ему давно уже следовало уехать из Изворовки, но он не уезжал. Он не мог уехать, ему необходимо было раньше объясниться о чем-то с Сергеем. Но о чем объясниться, для чего, — Токарев не мог бы ясно сказать.