Неточные совпадения
Последние два дня дул крепкий, штормовой ветер; наконец он утих и позволил нам зайти за рифы,
на рейд. Это было сделано с рассветом; я спал и ничего
не видал. Я
вышел на палубу, и берег представился мне вдруг, как уже оконченная, полная картина, прихотливо изрезанный красивыми линиями, со всеми своими очаровательными подробностями, в красках, в блеске.
Только у берегов Дании повеяло
на нас теплом, и мы ожили. Холера исчезла со всеми признаками, ревматизм мой унялся, и я стал
выходить на улицу — так я прозвал
палубу. Но бури
не покидали нас: таков обычай
на Балтийском море осенью. Пройдет день-два — тихо, как будто ветер собирается с силами, и грянет потом так, что бедное судно стонет, как живое существо.
Японцы уехали с обещанием вечером привезти ответ губернатора о месте. «Стало быть, о прежнем, то есть об отъезде, уже нет и речи», — сказали они, уезжая, и стали отирать себе рот, как будто стирая прежние слова. А мы начали толковать о предстоящих переменах в нашем плане. Я еще, до отъезда их,
не утерпел и
вышел на палубу. Капитан распоряжался привязкой парусов. «Напрасно, — сказал я, — велите опять отвязывать,
не пойдем».
Я
не мог сидеть в каюте и
вышел на палубу.
Не останавливаясь в Соутамтоне, я отправился в Крус.
На пароходе, в отелях все говорило о Гарибальди, о его приеме. Рассказывали отдельные анекдоты, как он
вышел на палубу, опираясь
на дюка Сутерландского, как, сходя в Коусе с парохода, когда матросы выстроились, чтоб проводить его, Гарибальди пошел было, поклонившись, но вдруг остановился, подошел к матросам и каждому подал руку, вместо того чтоб подать
на водку.
Сказав это, он,
не торопясь, встал с места и
вышел на палубу.
Но мало-помалу все утолклось, улеглось, пришло в порядок, и когда пароход,
выйдя на середину гавани и
не стесняясь больше своей осторожностью, взял полный ход, —
на палубе уже стало просторно.
Когда обед был кончен, Фермор
вышел из столовой раньше всех прочих, и после того его уже никто
не видал. Налитая для него чашка кофе действительно осталась
на рубке, но кофе в ней был цел, и потому нельзя с утвердительностью сказать, кто ее там поставил, Фермор или разносивший кофе кельнер. Хватились же Фермора
не сразу, а случайно, когда тайный советник Бек, посоветовавшись с Морфеем,
вышел из каюты
на палубу и, освежительно зевнув, спросил...
Слегка испуганный, Аян
вышел на палубу; по-прежнему здесь
не было ни души.
Но Вера Львовна
не могла спать. Ей стало душно в тесной каюте, и прикосновение бархатной обивки дивана раздражало кожу ее рук и шеи. Она встала, чтобы опять
выйти на палубу.
Около четырех часов утра Покромцев проснулся и был очень удивлен,
не видя
на противоположном диване своей жены. Он быстро оделся и, позевывая и вздрагивая от утреннего холодка,
вышел на палубу.
«Коршун»
вышел с мыса Доброй Надежды, имея
на палубе пять быков и много разной птицы, так что все надеялись, что
на большую часть перехода будет чем питаться и даже очень хорошо. Но в первую же бурю, прихватившую «Коршун» во ста милях от мыса, быки и большая часть птицы,
не выдержавшие адской качки, издохли, и весь длинный переход обитателям «Коршуна» пришлось довольствоваться консервами и солониной.
Все
на корвете торопились, чтобы быть готовыми к уходу к назначенному сроку. Работы по тяге такелажа шли быстро, и оба боцмана и старший офицер Андрей Николаевич с раннего утра до позднего вечера
не оставляли
палубы. Ревизор Первушин все время пропадал
на берегу, закупая провизию и уголь и поторапливая их доставкой. Наконец к концу пятого дня все было готово, и вечером же «Коршун»
вышел из Гонконга, направляясь
на далекий Север.
Все
выходили на палубу и становились во фронт расфранченные, с веселыми лицами. Еще бы! Почти два месяца
не видали берега! Всем хочется погулять, посмотреть
на зелень, повидать чужой город и… выпить вволю.
Какое-то дело заставило его плыть
на Низ. Он сел
на один из самых ходких пароходов, ходивших тогда по Волге,
на том же пароходе ехали и Патап Максимыч с Никифором Захарычем. Патап Максимыч поместился в каюте. Никифору Захарычу показалось так душно, и он отправился в третий класс
на палубу. Чапурин из своей каюты через несколько времени
вышел в общую залу. Осмотрелся, видит четырех человек, из них трое были ему совсем
не известны, вгляделся в четвертого и узнал Алексея.
Не сидится Никите Федорычу в тесной душной каюте,
вышел он
на палубу освежиться.
Оделся,
вышел на палубу. Последние тучи минувшей непогоды виднелись еще
на западе, а солнце уж довольно высо́ко стояло. Посмотрел
на часы — восемь.
На палубе уж сидело несколько человек. Никита Федорыч прошел в третий класс, но
не нашел там Флора Гаврилова.
Мы
вышли на палубу. Светало. Тусклые, серые волны мрачно и медленно вздымались, водная гладь казалась выпуклою. По ту сторону озера нежно голубели далекие горы.
На пристани, к которой мы подплывали, еще горели огни, а кругом к берегу теснились заросшие лесом горы, мрачные, как тоска. В отрогах и
на вершинах белел снег. Черные горы эти казались густо закопченными, и боры
на них — шершавою, взлохмаченною сажею, какая бывает в долго
не чищенных печных трубах. Было удивительно, как черны эти горы и боры.
Пассажир занимал отдельную каюту, редко
выходил на палубу, а если и появлялся там, то был молчалив и сосредоточен и никому из остальных пассажиров
не пришлось с ним заговорить, если
не считать нескольких пророненных им слов с некоторыми из его товарищей по путешествию.