Неточные совпадения
Стародум.
В одном только: когда он внутренне удостоверен, что
служба его отечеству прямой пользы
не приносит! А! тогда поди.
Он был по
службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан
в большом свете и имел особливый случай научиться тому, что
в наше воспитание еще и
не входило.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и
не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою
службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран
в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Вошед
в военную
службу, познакомился я с молодым графом, которого имени я и вспомнить
не хочу.
Я, конечно,
не хочу этим выразить, что мундир может действовать и распоряжаться независимо от содержащегося
в нем человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем мундире даже худосочные градоначальники — и те могут быть на
службе терпимы.
Оказалось на поверку, что «человечек» —
не кто иной, как отставной приказный Боголепов, выгнанный из
службы «за трясение правой руки», каковому трясению состояла причина
в напитках.
После обычных вопросов о желании их вступить
в брак, и
не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая
служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но
не могла. Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда всё больше и больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
—
Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников
не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть
в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме
службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
Вронский слушал внимательно, но
не столько самое содержание слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего
в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по
службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром слова, так редко встречающимся
в той среде,
в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Кроме того, беда одна
не ходит, и дела об устройстве инородцев и об орошении полей Зарайской губернии навлекли на Алексея Александровича такие неприятности по
службе, что он всё это последнее время находился
в крайнем раздражении.
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я
не помню. Только делать там нечего — что ж, Долли, это
не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его
служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же
не верить
в пользу восьми тысяч.
Он думал
не о жене, но об одном возникшем
в последнее время усложнении
в его государственной деятельности, которое
в это время составляло главный интерес его
службы.
Левин помнил, как
в то время, когда Николай был
в периоде набожности, постов, монахов,
служб церковных, когда он искал
в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто
не только
не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто
не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по
службе, состояли, во-первых,
в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной
в нем на сознании своих недостатков; во-вторых,
в совершенной либеральности,
не той, про которую он вычитал
в газетах, но той, что у него была
в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное —
в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда
не увлекался и
не делал ошибок.
В прошлом году он оставил дипломатическую
службу,
не по неприятности (у него никогда ни с кем
не бывало неприятностей), и перешел на
службу в дворцовое ведомство
в Москву, для того чтобы дать наилучшее воспитание своим двум мальчикам.
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких окнах, вазами на консолях и каминах, с резными дверями и с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали
в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он
не столько русский помещик, егермейстер без
службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
― Вот я завидую вам, что у вас есть входы
в этот интересный ученый мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел на более удобный ему французский язык. ― Правда, что мне и некогда. Моя и
служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я
не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
Отвечая дворянам, Снетков говорил о доверии дворянства, о любви к нему, которой он
не стòит, ибо вся заслуга его состоит
в преданности дворянству, которому он посвятил двенадцать лет
службы.
Окончив курсы
в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни
в гимназии, ни
в университете, ни после на
службе Алексей Александрович
не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат был самый близкий ему по душе человек, но он служил по министерству иностранных дел, жил всегда за границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем
в особенности раздражило его, что
в нем были намеки на то, что она готова была помогать ему для успеха
в свете и на
службе, а
не для жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
Служба?
Служба здесь тоже
не была та упорная, безнадежная лямка, которую тянули
в Москве; здесь был интерес
в службе. Встреча, услуга, меткое слово, уменье представлять
в лицах разные штуки, — и человек вдруг делал карьеру, как Брянцев, которого вчера встретил Степан Аркадьич и который был первый сановник теперь. Эта
служба имела интерес.
Во время
службы он то слушал молитвы, стараясь приписывать им значение такое, которое бы
не расходилось с его взглядами, то, чувствуя, что он
не может понимать и должен осуждать их, старался
не слушать их, а занимался своими мыслями, наблюдениями и воспоминаниями, которые с чрезвычайною живостью во время этого праздного стояния
в церкви бродили
в его голове.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого
в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены
в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил
в военной
службе: знаю, что
в эти дела
не должно вмешиваться. Прощайте.
С такой неровностью
в характере, с такими крупными, яркими противуположностями, он должен был неминуемо встретить по
службе кучу неприятностей, вследствие которых и вышел
в отставку, обвиняя во всем какую-то враждебную партию и
не имея великодушия обвинить
в чем-либо себя самого.
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем, что они живы, так, как стоит действительно
в ревизской сказке. Я привык ни
в чем
не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на
службе, но уж извините: обязанность для меня дело священное, закон — я немею пред законом.
Конечно, никак нельзя было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще
не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по
службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало быть, жизнь его была
в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он
в самом деле такой?
— Поприще
службы моей, — сказал Чичиков, садясь
в кресла
не в середине, но наискось, и ухватившись рукою за ручку кресел, — началось
в казенной палате, ваше превосходительство; дальнейшее же теченье оной продолжал
в разных местах: был и
в надворном суде, и
в комиссии построения, и
в таможне.
— Ради самого Христа! помилуй, Андрей Иванович, что это ты делаешь! Оставлять так выгодно начатый карьер из-за того только, что попался начальник
не того… Что ж это? Ведь если на это глядеть, тогда и
в службе никто бы
не остался. Образумься, образумься. Еще есть время! Отринь гордость и самолюбье, поезжай и объяснись с ним!
— Да вы, батюшка,
не служили ли
в военной
службе?
Сам же он во всю жизнь свою
не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его
службы, где
не было никаких публичных красивых зданий;
не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь;
в глаза
не знал прихотей, какие дразнят
в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду
не был
в театре.
Тут
в один год он мог получить то, чего
не выиграл бы
в двадцать лет самой ревностной
службы.
Всех, которые ушли вперед его по
службе, он
не любил, выражался о них едко,
в сардонических, колких эпиграммах.
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая
в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на
службу; мадам была прогнана, потому что оказалась
не безгрешною
в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен
в губернский город, с тем чтобы узнать
в палате, по мнению отца,
службу существенную, определился вместо того
в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется
в простонародии шиш.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его
в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он
не значащий червь мира сего и
не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на
службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши
в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
В службе они удержались на самых шатких местах, тогда как многие, гораздо их умнейшие,
не вытерпев, бросили
службу из-за мелочных личных неприятностей, бросили вовсе или же,
не ведая ничего, очутились
в руках взяточников и плутов.
Предметом став суждений шумных,
Несносно (согласитесь
в том)
Между людей благоразумных
Прослыть притворным чудаком,
Или печальным сумасбродом,
Иль сатаническим уродом,
Иль даже демоном моим.
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь
в бездействии досуга
Без
службы, без жены, без дел,
Ничем заняться
не умел.
Во время
службы я прилично плакал, крестился и кланялся
в землю, но
не молился
в душе и был довольно хладнокровен; заботился о том, что новый полуфрачек, который на меня надели, очень жал мне под мышками, думал о том, как бы
не запачкать слишком панталон на коленях, и украдкою делал наблюдения над всеми присутствовавшими.
— Извольте ма-а-а-лчать! Вы
в присутствии. [Присутствие — место
службы в государственном учреждении.]
Не гр-р-рубиянить, судырь!
Пришел я
в первый день поутру со
службы, смотрю: Катерина Ивановна два блюда сготовила, суп и солонину под хреном, о чем и понятия до сих пор
не имелось.
— Отнюдь нет-с, и даже
в некотором смысле нелепость. Я только намекнул о временном вспоможении вдове умершего на
службе чиновника, — если только будет протекция, — но, кажется, ваш покойный родитель
не только
не выслужил срока, но даже и
не служил совсем
в последнее время. Одним словом, надежда хоть и могла бы быть, но весьма эфемерная, потому никаких,
в сущности, прав на вспоможение,
в сем случае,
не существует, а даже напротив… А она уже и о пенсионе задумала, хе-хе-хе! Бойкая барыня!
Точно, бывало, я
в рай войду, и
не вижу никого, и время
не помню, и
не слышу, когда
служба кончится.
У Льва служила Белка,
Не знаю, ка́к и чем; но дело только
в том,
Что
служба Белкина угодна перед Львом...
Какую
службу ты несёшь?»
«На счастье грех роптать», Жужутка отвечает:
«Мой господин во мне души
не чает;
Живу
в довольстве и добре,
И ем, и пью на серебре...
— Как я могу тебе
в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь,
не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от
службы откажусь, когда
служба моя понадобится? Голова моя
в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Я отвечал с негодованием, что я, как офицер и дворянин, ни
в какую
службу к Пугачеву вступать и никаких поручений от него принять
не мог.
Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак
не мог меня понять. «Воля ваша, — сказал он. — Коли уж мне и вмешаться
в это дело, так разве пойти к Ивану Кузмичу да донести ему по долгу
службы, что
в фортеции умышляется злодействие, противное казенному интересу:
не благоугодно ли будет господину коменданту принять надлежащие меры…»
— Каков мошенник! — воскликнула комендантша. — Что смеет еще нам предлагать! Выдти к нему навстречу и положить к ногам его знамена! Ах он собачий сын! Да разве
не знает он, что мы уже сорок лет
в службе и всего, слава богу, насмотрелись? Неужто нашлись такие командиры, которые послушались разбойника?
— Только слава, что солдат учишь: ни им
служба не дается, ни ты
в ней толку
не ведаешь.
О нет-с,
не потому;
Сам по себе, по нраву, по уму.
Платон Михайлыч мой единственный, бесценный!
Теперь
в отставке, был военный;
И утверждают все, кто только прежде знал,
Что с храбростью его, с талантом,
Когда бы
службу продолжал,
Конечно, был бы он московским комендантом.
В качестве генеральского сына Николай Петрович — хотя
не только
не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен был, подобно брату Павлу, поступить
в военную
службу; но он переломил себе ногу
в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца
в постели, на всю жизнь остался «хроменьким».