Неточные совпадения
А денег-то от вас я
не возьму, потому что, ей-богу, стыдно в такое время
думать о своей прибыли, когда умирают с
голода.
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать
о Корвине тем тоном, каким говорят,
думая совершенно
о другом, или для того, чтоб
не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был
не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от
голода.
В продолжение целой зимы она прожила в чаду беспрерывной сутолоки,
не имея возможности придти в себя, дать себе отчет в своем положении.
О будущем она, конечно,
не думала: ее будущее составляли те ежемесячные пятнадцать рублей, которые
не давали ей погибнуть с
голода. Но что такое с нею делается? Предвидела ли она, даже в самые скорбные минуты своего тусклого существования, что ей придется влачить жизнь, которую нельзя было сравнить ни с чем иным, кроме хронического остолбенения?
— Конечно, дурной человек
не будет откровенен, — заметила Сусанна Николаевна и пошла к себе в комнату пораспустить корсет, парадное бархатное платье заменить домашним, и пока она все это совершала, в ее воображении рисовался, как живой, шустренький Углаков с своими проницательными и насмешливыми глазками, так что Сусанне Николаевне сделалось досадно на себя. Возвратясь к мужу и стараясь
думать о чем-нибудь другом, она спросила Егора Егорыча, знает ли он, что в их губернии, как и во многих, начинается
голод?
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни
о чем
не думая, ничего
не изучая, ничему
не учась, ничего
не читая, никому
не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с
голоду — это называется
не впадать в самый грубый материализм.
Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за существование; это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается за все, чем только можно утолить
голод, согреться, разрушает все,
не думая о завтрашнем дне…
Князь начал после того себе гладить грудь, как бы желая тем утишить начавшуюся там боль; но это
не помогало: в сердце к нему, точно огненными когтями, вцепилась мысль, что были минуты, когда Елена и сын его умирали с
голоду, а он и
думать о том
не хотел; что, наконец, его Елена, его прелестная Елена, принуждена была продать себя этому полуживотному Оглоблину.
— Да, да!.. это точно было наяву, — продолжала она с ужасною улыбкою, — точно!.. Мое дитя при мне, на моих коленях умирало с
голода! Кажется… да, вдруг закричали: «Русской офицер!» «Русской! —
подумала я, —
о! верно, он накормит моего сына», — и бросилась вместе с другими к валу, по которому он ехал.
Не понимаю сама, как могла я пробиться сквозь толпу, влезть на вал и упасть к ногам офицера, который,
не слушая моих воплей, поскакал далее…
«Чай он, мой голубчик, — продолжала солдатка, — там либо с
голоду помер, либо вышел да попался в руки душегубам… а ты, нечесанная голова, и
не подумал об этом!.. да знаешь ли, что за это тебя черти на том свете живого зажарят… вот родила я какого негодяя, на свою голову… уж кабы знала,
не видать бы твоему отцу от меня ни к…..а!» — и снова тяжкие кулаки ее застучали
о спину и зубы несчастного, который, прижавшись к печи, закрывал голову руками и только по временам испускал стоны почти нечеловеческие.
Волчиха помнила, что летом и осенью около зимовья паслись баран и две ярки, и когда она
не так давно пробегала мимо, то ей послышалось, будто в хлеву блеяли. И теперь, подходя к зимовью, она соображала, что уже март и, судя по времени, в хлеву должны быть ягнята непременно. Ее мучил
голод, она
думала о том, с какою жадностью она будет есть ягненка, и от таких мыслей зубы у нее щелкали и глаза светились в потемках, как два огонька.
Висленев, впрочем,
думал было возвратить эти деньги, или намеревался хоть поговорить, что принимает их на благородных кондициях взаймы, но дверь Бодростиной была заперта, а затем, когда
голод заставил его почать ассигнацию, он уже
не думал о ней разговаривать.
И теперь, пожимаясь от холода, студент
думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре и что при них была точно такая же лютая бедность,
голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь
не станет лучше.
— Тогда бы ты уж должен больше
о нас заботиться… На черный день у нас ничего нету. Вон, когда ты у Гебгарда разбил хозяйской кошке голову, сколько ты? — всего два месяца пробыл без работы, и то чуть мы с
голоду не перемерли. Заболеешь ты, помрешь — что мы станем делать? Мне что, мне-то все равно, а за что Зине пропадать? Ты только
о своем удовольствии
думаешь, а до нас тебе дела нет. Товарищу ты последний двугривенный отдашь, а мы хоть по миру иди; тебе все равно!
— Говорит мне: то-то дура я была! Замужем жила, ни
о чем
не думала. Ничего я
не умею, ничему
не учена… Как жить теперь? Хорошо бы кройке научиться, — на Вознесенском пятнадцать рублей берут за обучение, в три месяца обучают. С кройкой всегда деньги заработаешь. А где теперь учиться?
О том только и
думаешь, чтоб с
голоду не помереть.
Но то, что мы тогда видели на деревенском «порядке» и в полях,
не гнело и
не сокрушало так, как может гнесть и сокрушать теперь. Народ жил исправно,
о голоде и нищенстве кругом
не было слышно. Его
не учили,
не было ни школы, ни фельдшера, но одичалости, распутства, пропойства — ни малейшего. Барщина, конечно, но барщина — как и мы понимали —
не «чересчурная». У всех хорошо обстроенные дворы,
о «безлошадниках» и
подумать было нельзя. Кабака ни одного верст на десять кругом.