Неточные совпадения
«И разве
не то же делают все
теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно
знает и так верно
знает, что без того и жить бы
не мог? Разве
не видно ясно в развитии
теории каждого философа, что он вперед
знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть
не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
«Если б я влюбился в нее, она вытеснила бы из меня все… Что — все? Она меня назвала неизлечимым умником, сказала, что такие, как я, болезнь мира. Это неверно. Неправда. Я —
не книжник,
не догматик,
не моралист. Я
знаю много, но
не пытаюсь учить.
Не выдумываю
теории, которые всегда ограничивают свободный рост мысли и воображения».
Он был взяточник в душе, по
теории, ухитрялся брать взятки, за неимением дел и просителей, с сослуживцев, с приятелей, Бог
знает как и за что — заставлял, где и кого только мог, то хитростью, то назойливостью, угощать себя, требовал от всех незаслуженного уважения, был придирчив. Его никогда
не смущал стыд за поношенное платье, но он
не чужд был тревоги, если в перспективе дня
не было у него громадного обеда, с приличным количеством вина и водки.
Я сносно
знал теорию математики и потому мог кое-как обернуться,
не умея решать задачи.
Лосский хочет построить
теорию познания, сделав вид, что он ничего
не знает о мире, что эта
теория знания может привести как к материализму, так и к мистической метафизике.
— О да! Всемерно так: все стушуемся, сгладимся и будем одного поля ягода.
Не знаю, Николай Степанович, что на это ответит Гегель, а по-моему, нелепо это,
не меньше
теории крайнего национального обособления.
А он, вообрази ты себе, верно тут свою
теорию насчет укрощения нравов вспомнил; вдруг принял на себя этакой какой-то смешной, даже вовсе
не свойственный ему, серьезный вид и этаким,
знаешь, внушающим тоном и так, что всем слышно, говорит: «Извините, mademoiselle, я вам скажу франшеман, [откровенно (франц.)] что вы слишком резки».
Строго обдуманной
теории у него нет; он никогда
не пробовал доказать себе необходимость и пользу обуздания; он
не знает, откуда оно пришло и как сложилось; для него это просто modus vivendi, [образ жизни (лат.)] который он всосал себе вместе с молоком матери.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь в этом случае сослужить службу,
не мне, конечно, а нашему общему делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я
не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как
знают. Из своей роли
не выходить — это мое правило.
Теория — одно, практика — другое.
— А! вы здесь? — изредка говорит ему, проходя мимо, директор, который
знает его отца и
не прочь оказать протекцию сыну, — это очень любезно с вашей стороны. Скоро мы и для вас настоящее дело найдем, к месту вас пристроим! Я вашу записку читал… сделана умно, но, разумеется, молодо. Рассуждений много,
теория преобладает — сейчас видно, что школьная скамья еще
не простыла… ну-с, а покуда прощайте!
Теория его казалась ей несколько странною, но ведь она так мало жила между людьми, так мало
знает, что, может быть, ошибается она, а
не он.
— В ваших словах, дядюшка, может быть, есть и правда, — сказал Александр, — но она
не утешает меня. Я по вашей
теории знаю все, смотрю на вещи вашими глазами; я воспитанник вашей школы, а между тем мне скучно жить, тяжело, невыносимо… Отчего же это?
«Ах! если б я мог еще верить в это! — думал он. — Младенческие верования утрачены, а что я
узнал нового, верного?.. ничего: я нашел сомнения, толки,
теории… и от истины еще дальше прежнего… К чему этот раскол, это умничанье?.. Боже!.. когда теплота веры
не греет сердца, разве можно быть счастливым? Счастливее ли я?»
Не знаю, хорошо ли это, или дурно, но
не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких
теорий, а были мы просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились.
Кириллов промолчал. Липутин поместился между тем в сторонке, под портретом архиерея. Давешняя отчаянная мысль всё более и более овладевала его умом. Кириллов почти
не замечал его. Липутин
знал теорию Кириллова еще прежде и смеялся над ним всегда; но теперь молчал и мрачно глядел вокруг себя.
— Я ничего никогда
не понимал в вашей
теории, но
знаю, что вы
не для нас ее выдумали, стало быть, и без нас исполните.
Знаю тоже, что
не вы съели идею, а вас съела идея, стало быть, и
не отложите.
Рюмин.
Не любви прошу — жалости! Жизнь пугает меня настойчивостью своих требований, а я осторожно обхожу их и прячусь за ширмы разных
теорий, — вы понимаете это, я
знаю… Я встретил вас, — и вдруг сердце мое вспыхнуло прекрасной, яркой надеждой, что… вы поможете мне исполнить мои обещания, вы дадите мне силу и желание работать… для блага жизни!
Не знаю, может быть, я и
не прав, но эта
теория мне по душе, и кажется, что невдолге она восторжествует.
— О нет-с! Напротив, напротив! — воскликнул Янсутский. — Потому что, как говорят газеты, — справедливо ли это, я
не знаю, — но сделано уже применение этой
теории… Прямо собирают солнечные лучи в резервуар и ими пользуются.
Желание найтися наводит на искусственные системы и
теории, на искусственные классификации и всякие построения, о которых вперед
знают, что они
не истинны.
Ученый должен по своей части
знать все
теории и при этом
не забывать, что все они вздор (как оговариваются во всех французских курсах физики и химии).
Узнав случайно о вашем сборнике, я решился послать в него отрывок из введения. потому именно, что оно весьма общедоступно: в оном, собственно, содержится
не теория, а история возникновения оной в голове моей.
Для людей, которые все уткнулись в «свою литературу», для которых нет других событий общественной жизни, кроме выхода новой книжки журнала, действительно должен казаться громадно-важным их муравейник.
Зная только отвлеченные
теории искусства (имевшие, впрочем, когда-то свое жизненное значение) да занимаясь сравнением повестей г. Тургенева, например, с повестями г. Шишкина или романов г. Гончарова с романами г. Карновича, — точно,
не мудрено прийти в пафос и воскликнуть...
Можно было
не знать даже о существовании логики, — сама наука заставила бы усвоить свой метод успешнее, чем самый обстоятельный трактат о методах; она настолько воспитывала ум, что всякое уклонение от прямого пути в ней же самой, — вроде «непрерывной зародышевой плазмы» Вейсмана или
теорий зрения, — прямо резало глаза своею ненаучностью.
Ванскок со своею
теорией «свежих ран» открывала Горданову целую новую, еще
не эксплуатированную область, по которой скачи и несись куда
знаешь, твори, что выдумаешь, говори, что хочешь, и у тебя везде со всех сторон будет тучный злак для коня и дорога скатертью, а вдали на черте горизонта тридцать девять разбойников, всегда готовые в помощь сороковому.
— А-а! — расхохотался он, вставая. — Теперь, батенька, я вас
узнал. Эхо — известная Zweikindersystem [
Теория, по которой в семье должно быть
не более двух детей (нем.)] или, еще лучше, «Крейцерова соната»! Только, батюшка, вы немножко опоздали: уже и в Западной Европе давно доказана вздорность всего этого. Вы — толстовец!
— Полноте, какая тут
теория! Нужно быть слепым, чтоб
не видеть умирания кустарничества, и — вы меня извините — нужно
не знать азбуки политической экономии, чтоб думать, что артель способна его оживить.
Огненный творческий дух
не может себя
узнать в своих продуктах, в своих книгах,
теориях, системах, художественных произведениях, институтах.
— Перестанем об этом говорить… Ты
знаешь, что я с этой твоей
теорией не соглашусь, жизнь
не ресторан, а мастерская…
— Он самый! Но ему принадлежит и целая эстетическая
теория… В свое время он был весьма авторитетен. Только я
не знаю… вы
знаете по-английски, Заплатин?
Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою
теорию, что забывают цель
теории — приложение ее к практике; он из любви к
теории ненавидел всякую практику и
знать ее
не хотел.
Всё то, чем истинно живет теперь мир: социализм, коммунизм, политико-экономические
теории, утилитаризм, свобода и равенство людей и сословий и женщин, все нравственные понятия людей, святость труда, святость разума, науки, искусства, всё, что ворочает миром и представляется церкви враждебным, всё это — части того же учения, которое, сама того
не зная, пронесла с скрываемым ею учением Христа та же церковь.