Неточные совпадения
Другое
было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним
одинаковые воззрения, ничего другого
не подразумевали под ними и что они, ничего
не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что
не мог жить, а старались разрешить совершенно другие,
не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.
Стреляясь при обыкновенных условиях, он
мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть,
не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен
был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или, наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться
одинаковой со мною опасности.
— Момент! Нигде в мире
не могут так, как мы, а? За всех! Клим Иваныч, хорошо ведь, что
есть эдакое, — за всех! И — надо всеми,
одинаковое для нищих, для царей. Милый, а? Вот как мы…
— Без грозы
не обойдется, я сильно тревожусь, но,
может быть, по своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя семья.
Не измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне в
одинаковой мере я взял смелость изготовить в свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно примет…
— Нет, — задумчиво ответил старик, — ничего бы
не вышло. Впрочем, я думаю, что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов и от звуков откладываются уже, как однородные. Мы говорим: он видит все в розовом свете. Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение
может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще звуки и цвета являются символами
одинаковых душевных движений.
Вы
можете, в настоящее время, много встретить людей
одинакового со мною направления, но вряд ли встретите другого меня.
Есть много людей, убежденных, как и я, что вне администрации в мире все хаос и анархия, но это большею частию или горлопаны, или эпикурейцы, или такие младенцы, которые приступиться ни к чему
не могут и
не умеют. Ни один из них
не возвысился до понятия о долге, как о чем-то серьезном,
не терпящем суеты, ни один
не возмог умертвить свое я и принесть всего себя в жертву своим обязанностям.
Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает
одинаковые чувства радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие
не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов, немцев, американцев, англичан; мы,
не только уважающие их качества, но радующиеся, когда встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им,
не могущие
не только считать подвигом войну с этими людьми, но
не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами
могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы
было быть разрешено взаимным убийством, — мы все призваны к участию в убийстве, которое неизбежно,
не нынче, так завтра должно совершиться.
— Да барин Локотков, — говорит, — велят матушке, чтоб и им и людям
одинаковые пироги печь, а госпожа Аграфена Ивановна говорят: «я этого понять
не могу», и заставляют стряпуху, чтоб людские пироги
были хуже.
Я
не люблю говорить дурно о людях, особенно о молодых, из которых
может выйти и добро и зло с
одинаковой вероятностью, но
есть такие натуры, которые неисправимы.
Быв одинаковой натуры с маменькой, я терпеть
не мог наук, и потому тут же давал себе обещание как можно хуже учиться, а что наказывать меня
не будут, я это твердо помнил.
«Мы
не можем сказать, что этот мир создан из чего-либо, возникло лишь вожделение из свободного наслаждения, что безосновность, как высшее благо, или сущность, как вечная воля, созерцает в наслаждении (Lust), как в зеркале» (IV, 424, § 7).]; мир
есть модус абсолютной субстанции, — на разные лады, но в
одинаковом смысле отвечают Дж. Бруно, Спиноза, разных оттенков пантеисты и монисты; следовательно, напрашивается неизбежное заключение — мира нет в его самобытности и относительности, а существует только Абсолютное.
И как только эти слова
были сказаны, и он, и она поняли, что дело кончено, что то, что должно
было быть сказано,
не будет сказано»… Они возвращаются с прогулки с пристыженными лицами, оба испытывают
одинаковое чувство, подобное тому, какое испытывает ученик после неудавшегося экзамена… «Левин и Кити чувствовали себя особенно счастливыми и любовными в нынешний вечер. Что они
были счастливы своею любовью, это заключало в себе неприятный намек на тех, которые того же хотели и
не могли, и им
было совестно».
Поединок начался. Сперва медленно и нерешительно, как бы в фехтовальной зале. Оба молодых человека обладали почти
одинаковой силой, но на стороне Зыбина
была крепость руки и невозмутимое хладнокровие. Очевидно, сперва он
не хотел убить или даже тяжело ранить своего противника, который
мог оказаться родственником Хвостовой, но мало-помалу в нем зашевелилась и подавила все соображения ревность.
Уравнение крестьянства, составляющего огромное большинство народа, во всех правах с другими сословиями особенно важно потому, что
не может быть прочно и твердо такое общественное устройство, при котором большинство это
не пользуется
одинаковыми с другими правами, а находится в положении раба, связанного особыми, исключительными законами. Только при равноправности трудящегося большинства со всеми другими гражданами и освобождении его от позорных исключений
может быть твердое устройство общества.
Если подвергая себя наблюдению, человек видит, что воля его направляется всегда по одному и тому же закону (наблюдает ли он необходимость принимать пищу, или деятельность мозга, или что бы то ни
было), он
не может понимать это всегда
одинаковое направление своей воли иначе как ее ограничение. То, что
не было бы свободно,
не могло бы
быть и ограничено. Воля человека представляется ему ограниченною именно потому, что он сознает ее
не иначе, как свободною.
Всё это очень
может быть, и человечество готово на это согласиться; но оно
не об этом спрашивает. Всё это
могло бы
быть интересно, если бы мы признавали божественную власть, основанную на самой себе и всегда
одинаковую, управляющею своими народами через Наполеонов, Людовиков и писателей; но власти этой мы
не признаем и потому, прежде чем говорить о Наполеонах, Людовиках и писателях, надо показать существующую связь между этими лицами и движением народов.
Первое, разумеется, что
могло прийти в голову при подобном случае, — это угар, но об угаре
не могло быть и речи, потому что, во-первых, печи в заведении топились с утра, а все пять умерших легли спать вечером здоровыми, да во-вторых же, — другие больные, соседки по комнатам тех, которые умерли,
были живы и здоровы, меж тем как их комнаты согревались теми самыми печами и вообще находились вполне в
одинаковых атмосферных условиях.
Все глаза смотрели на нее, с
одинаковым выражением, значения которого она
не могла понять.
Было ли это любопытство, преданность, благодарность пли испуг и недоверие, но выражение на всех лицах
было одинаковое.