Неточные совпадения
Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и
веду к тому, чтобы ближний
получил несколько более рваного кафтана, и уже
не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния.
«Что сделалось с тобой, любезный Борис Павлович? — писал Аянов, — в какую всероссийскую щель заполз ты
от нашего мокрого, но вечно юного Петербурга, что
от тебя два месяца нет ни строки? Уж
не женился ли ты там на какой-нибудь стерляди? Забрасывал сначала своими
повестями, то есть письмами, а тут вдруг и пропал, так что я
не знаю,
не переехал ли ты из своей трущобы — Малиновки, в какую-нибудь трущобу — Смородиновку, и
получишь ли мое письмо?
Она
не была особенно красива, была верна ему, и, казалось,
не говоря уже о том, что она этим отравляла жизнь мужу и сама ничего, кроме страшных усилий и усталости,
не получала от такой жизни, — она всё-таки старательно
вела ее.
Сосредоточенность на материальной стороне жизни, которая наиболее далека
от свободы,
ведет к тому, что в ней начинают видеть
не средства, а цель жизни, творческую духовную жизнь или совсем отрицают, или подчиняют материальной жизни,
от нее
получают директивы.
Я вам также забыл сказать, что в течение первого года после моего брака я
от скуки попытался было пуститься в литературу и даже послал статейку в журнал, если
не ошибаюсь,
повесть; но через несколько времени
получил от редактора учтивое письмо, в котором, между прочим, было сказано, что мне в уме невозможно отказать, но в таланте должно, а что в литературе только талант и нужен.
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и,
получив отказ
от руки и
от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого
не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и
повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка
не попадала в суп,
не приняв вида ромба или трапеции.
— Мне жаль вас, — сказала Верочка: — я вижу искренность вашей любви (Верочка, это еще вовсе
не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью, — любовь
не то;
не всякий тот любит женщину, кому неприятно
получить от нее отказ, — любовь вовсе
не то, — но Верочка еще
не знает этого, и растрогана), — вы хотите, чтобы я
не давала вам ответа — извольте. Но предупреждаю вас, что отсрочка ни к чему
не поведет: я никогда
не дам вам другого ответа, кроме того, какой дала нынче.
Виц-губернатор занял его должность и в качестве губернатора
получил от себя дерзкую бумагу, посланную накануне; он,
не задумавшись,
велел секретарю ответить на нее, подписал ответ и,
получив его как виц-губернатор, снова принялся с усилиями и напряжением строчить самому себе оскорбительное письмо.
— Пей водку. Сам я
не пью, а для пьяниц — держу. И за водку деньги плачу. Ты
от откупщика даром ее
получаешь, а я покупаю. Дворянин я — оттого и
веду себя благородно. А если бы я приказной строкой был, может быть, и я водку бы жрал да по кабакам бы христарадничал.
На поверку, впрочем, оказалось, что Егор Егорыч
не знал аптекаря, зато очень хорошо знала и была даже дружна с Herr Вибелем gnadige Frau, которая, подтвердив, что это действительно был в самых молодых годах серьезнейший масон, с большим удовольствием изъявила готовность написать к Herr Вибелю рекомендацию о Herr Звереве и при этом так одушевилась воспоминаниями, что весь разговор
вела с Егором Егорычем по-немецки, а потом тоже по-немецки написала и самое письмо, которое Егор Егорыч при коротенькой записочке
от себя препроводил к Аггею Никитичу; сей же последний,
получив оное, исполнился весьма естественным желанием узнать, что о нем пишут, но сделать это, по незнанию немецкого языка, было для него невозможно, и он возложил некоторую надежду на помощь Миропы Дмитриевны, которая ему неоднократно хвастала, что она знает по-французски и по-немецки.
Воротились мы в домы и долго ждали,
не передумает ли царь,
не вернется ли? Проходит неделя,
получает высокопреосвященный грамоту; пишет государь, что я-де
от великой жалости сердца,
не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта
весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
Вставая утром, он
не находил на обычном месте своего платья и должен был
вести продолжительные переговоры, чтобы
получить чистое белье, чай и обед ему подавали то спозаранку, то слишком поздно, причем прислуживал полупьяный лакей Прохор, который являлся к столу в запятнанном сюртуке и
от которого вечно воняло какою-то противной смесью рыбы и водки.
Получая письма из дома,
от родных и приятелей, он оскорблялся тем, что о нем видимо сокрушались, как о погибшем человеке, тогда как он в своей станице считал погибшими всех тех, кто
не вел такую жизнь, как он.
Жуквич писал Елене: «Я
получил от князя очень грубый отказ
от дому: что такое у вас произошло?.. Я, впрочем, вам наперед предсказывал, что откровенность с князем ни к чему
не может
повести доброму. Буду ли я когда-нибудь и где именно иметь счастие встретиться с вами?»
—
Не казачишками тут дело пахнет, Полуект Степаныч.
Получил я опасное письмо, штобы на всякий случай обитель ущитить можно было
от воровских людей. Как бы похуже своей монастырской дубинщины
не вышло, я так мекаю… А ты сидишь у себя в Усторожье и сном дела
не знаешь. До глухого еще
вести не дошли.
Таково предание народное; обратимся к
повести нашей. Борис Петрович и жена его три года
не получали известия
от своего Юриньки!.. месяц тому назад он с богомольцем, которого встретил на дороге, прислал письмо, извещая о скором прибытии… это он!..
Любопытна в этом отношении выходка дедушки, который говорит, что «в прежнее время люди охотнее упражнялись нынешнего в разговорах, касающихся поправления того-сего; разговоры же сии
вели вполголоса или на ушко, дабы лишней какой беды оные кому из нас
не нанесли; следовательно, громогласие между нами редко слышно было; беседы же
получали от того некоторый блеск и вид вежливости, которой следы
не столь приметны ныне; ибо разговоры, смех, горе и все, что вздумать можешь, открыто и громогласно отправляется».
«В прежнее время, по словам дедушки, разговоры сии
вели вполголоса или на ушко, дабы лишней какой беды оные кому из нас
не нанесли; следовательно, громогласие между нами редко слышно было; беседы же
получали от того некоторый блеск и вид вежливости, которой следы
не столь приметны ныне: ибо разговоры, смех, горе и все, что вздумать можешь, открыто и громогласно отправляется».
Теперь Самоквасов свел разговор с Смолокуровым на дела свои, рассказал, сколько у них всего капиталу, сколько по смерти затворника-прадеда надо ему
получить, помянул про свое намеренье
вести от себя торговлю по рыбной части и просил
не оставить его добрым советом.
«Это чудо есть единое, которое есть
не существующее (μη öv), чтобы
не получить определения
от другого, ибо для него поистине
не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум
ведет к сущности, и его природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, породившая сущее, но пребывающая в себе и
не уменьшающаяся и
не сущая в происходящем
от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его природу и желая привести к единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое»
не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового
не существовало бы, если бы вперед
не существовала сущность и то, что предшествует сущности.
— И
не надо, — перебил ее Патап Максимыч. — Без них управимся. А вот покамест до приезда Авдотьи Марковны извольте-ка
получить от меня на домашнее хозяйство, — сказал Патап Максимыч. — Да денег-то
не жалейте, чтобы все шло по-прежнему. А приказчику сейчас же
велите прийти ко мне. Да лошадок готовили бы, Груне ехать пора. Изготовьте что нужно на дорогу Авдотье Марковне.
Когда собравшиеся в дорогу сидели за прощальной трапезой, привезли почту. Николай Александрович новое письмо
от Денисова
получил. Писал тот, что его опять задержали дела и что приедет он в Луповицы
не раньше как через неделю после Успенья, зато прогостит недели три, а может, и месяц. Все были рады, а кормщик обещал, только что приедет он,
повестить о том всех Божьих людей. И за то были ему благодарны.
Путохин принес мне плату за квартиру, но уже
не извинялся, хотя просрочил 18 дней, и молчал, когда брал
от меня расписку в получении. На следующий месяц деньги принесла уже мать; она дала мне только половину, а другую половину обещала через неделю. На третий месяц я
не получил ни копейки и дворник стал мне жаловаться, что жильцы квартиры № 23
ведут себя «неблагородно». Это были нехорошие симптомы.
Сапоги братнины он скоро разбил, и хозяин разбранил его за то, что он ходил с махрами на сапогах и голыми пальцами, и
велел купить ему новые сапоги на базаре. Сапоги были новые, и Алеша радовался на них, но ноги у него были все старые, и они к вечеру ныли у него
от беготни, и он сердился на них. Алеша боялся, как бы отец, когда приедет за него
получить деньги,
не обиделся бы за то, что купец за сапоги вычтет из жалованья.
Мы простояли в Чантафу двое суток. Пришла
весть, что Куропаткин смещен и отозван в Петербург. Вечером наши госпитали
получили приказ
от начальника санитарной части третьей армии, генерала Четыркина. Нашему госпиталю предписывалось идти на север, остановиться у разъезда № 86, раскинуть там шатер и стоять до 8 марта, а тогда, в двенадцать часов дня (вот как точно!),
не ожидая приказания, идти в Гунчжулин.
Там он обменялся своим сердцем с одной из сенных девушек молодой княжны — полногрудой белокурой и голубоокой Машей, той самой, если помнит читатель, которая, в день приезда князя Никиты к брату с невеселыми
вестями из Александровской слободы, подшучивала над Танюшей, что она «
не прочь бы
от кокошника», и
получила от цыганки достодолжный отпор.
Разнесенский. Когда она узнала это, добрая, великодушная дочь
не хотела
вести родителя своего на позорище света: она скрыла преступление в глубине души своей. Между тем, две вышереченные особы, которые ожидали
от нее спасения,
не получивши его, извергли на нее поток оскорблений, и прочее, и прочее.
— Школьное умствование, вылупившееся из засиженного яйца какой-нибудь ученой вороны! Налетит шведский лев [Шведский лев — имеется в виду шведский король Карл XII (на гербе Швеции — изображение льва).], и в могучей лапе замрет ее вещательное карканье!
От библиотекаря московского патриарха ступени
ведут выше и выше; смею ли спросить:
не удостоится ли и царь
получить от вас какую-нибудь цидулку?
Впоследствии она
не раз ходила к митрополиту,
получала от него благословения, образки и книжечки и кончила тем, что перешла в православие и, говорят,
вела в мире чрезвычайно высокую подвижническую жизнь и всегда горячо любила и уважала Филарета. Но в этот же самый визит его к П. он показал себя нам и в ином свете: едва он уселся в почетном месте на диване, как к нему подсоседилась свояченица хозяина, пожилая девица, и пустилась его «занимать».
Сами историки Наполеона рассказывают, что еще
от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения и знал, что занятие Москвы
не будет концом кампании, потому что
от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и
не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желания
вести переговоры.
Далее этого идти уже некуда, и можно с утвердительностью сказать, что действительно «последняя вещь горше первой», ибо дочь крестьянки еще «для прилики» слышала наставление: «
веди себя честно», а «дочери девиц», как выразилась одна из них на суде,
получают от своих матерей «прямое руководство к своей жизни». Здесь, к удовольствию селохвалителей и градоненавистников, городские фрукты действительно оказываются гнилостнее деревенских, но дело
не в скверных концах, а в дурных началах…
Бедров ничем
не пугал Леонтину, но
повел переговоры так, что в два каких — нибудь дня все было улажено и Стягин
получил от нее письмо, где она его благодарила, уверяла в неимении каких-либо других притязаний, была тронута передачей ей даровой квартиры со всею обстановкой и просила позволения приехать проститься с ним.