Неточные совпадения
Оттого, что я
не привык думать, как богатые люди думают; все думал так, как бедные думают; вот оно теперь богатство-то
в голове и
не помещается.
Уголовные теперь затихли, и большинство спало. Несмотря на то, что люди
в камерах лежали и на нарах, и под нарами и
в проходах, они все
не могли
поместиться, и часть их лежала на полу
в коридоре, положив
головы на мешки и укрываясь сырыми халатами.
Эти бесчеловечные слова внушены просто тем, что старик совершенно
не в состоянии понять: как же это так — от мужа уйти!
В его
голове никак
не помещается такая мысль. Это для него такая нелепость, против которой он даже
не знает, как и возражать, — все равно, как бы нам сказали, что человек должен ходить на руках, а есть ногами: что бы мы стали возражать?.. Он только и может, что повторять беспрестанно: «Да как же это так?.. Да ты пойми, что это такое… Как же от мужа идти! Как же это!..»
Но такой расчет
помещается только
в голове арестанта, присланного
не на долгий срок.
Через десять минут Квашнин быстро подкатил к площадке на тройке великолепных серых лошадей. Он сидел
в коляске один, потому что, при всем желании, никто
не смог бы
поместиться рядом с ним. Следом за Квашниным подъехало еще пять или шесть экипажей. Увидев Василия Терентьевича, рабочие инстинктом узнали
в нем «набольшего» и тотчас же, как один человек, поснимали шапки. Квашнин величественно прошел вперед и кивнул
головой священнику.
Подошла ночь, когда решено было арестовать Ольгу, Якова и всех, кто был связан с ними по делу типографии. Евсей знал, что типография
помещается в саду во флигеле, — там живёт большой рыжебородый человек Костя с женой, рябоватой и толстой, а за прислугу у них — Ольга. У Кости
голова была гладко острижена, а у жены его серое лицо и блуждающие глаза; они оба показались Евсею людьми
не в своём уме и как будто долго лежали
в больнице.
Анна Юрьевна последнее время как будто бы утратила даже привычку хорошо одеваться и хотя сколько-нибудь себя подтягивать, так что
в тот день, когда у князя Григорова должен был обедать Жуквич, она сидела
в своем будуаре
в совершенно распущенной блузе; слегка подпудренные волосы ее были
не причесаны, лицо
не подбелено. Барон был тут же и,
помещаясь на одном из кресел, держал
голову свою наклоненною вниз и внимательным образом рассматривал свои красивые ногти.
И вот, когда сумма этих унизительных страхов накопится до nec plus ultra [До крайних пределов (лат.)], когда чаша до того переполнится, что новой капле уж
поместиться негде, и когда среди невыносимо подлой тоски вдруг
голову осветит мысль: «А ведь, собственно говоря, ни Грацианов, ни Колупаев залезать ко мне
в душу ни от кого
не уполномочены», — вот тогда-то и является на выручку дикая реакция, то есть сквернословие, мордобитие, плеванье
в лохань, одним словом — все то, что при спокойном, хоть сколько-нибудь нормальном течении жизни, мирному гражданину даже на мысль
не придет.
Я поспешил исполнить желание его, лишь бы
не дать ему говорить, и принялся рассказывать. Он сперва слушал меня с большим вниманием, потом попросил пить, а там опять начал закрывать глаза и метаться
головой на подушке. Я посоветовал ему соснуть немного, прибавив, что
не поеду дальше, пока он
не поправится, и
помещусь в комнате с ним рядом.
Решив таким образом, он увидел, что и Андрей Ефимович, тот самый маленький, вечно молчаливый лысый человечек, который
помещался в канцелярии за целые три комнаты от места сиденья Семена Ивановича и
в двадцать лет
не сказал с ним ни слова, стоит тут же на лестнице, тоже считает свои рубли серебром и, тряхнув
головою, говорит ему: «Денежки-с!
Не больший порядок был и
в самом Петербурге и даже
в его центральной части, где
помещались дворцы. Современник императриц Анны и Елизаветы майор Данилов рассказывает, что
в его время был казнен на площади разбойник князь Лихутьев: «
голова его вздернута была на кол». Разбои и грабежи были тогда сильно распространены
в самом Петербурге. Так,
в лежащих вокруг Фонтанки лесах укрывались разбойники, нападая на прохожих и проезжих. Фонтанка
в то время, как мы знаем, считалась вне городской черты.
Лука Иванович отвернул от него
голову и тут только заметил, что на том месте, которое он занимал до ухода
в столовую,
помещалась новая мужская фигура, но уже
не военная.