Неточные совпадения
— Вот в «ожидании-то лучшего» у вас лучше всего и вышло; недурно тоже и про «вашу мамашу». Ну, так как же,
по-вашему, в полной он или
не в полной памяти, а?
Али,
по-вашему, закон ничего
не значит?
Старый башкирец молчал и глядел на коменданта с видом совершенного бессмыслия. «Что же ты молчишь? — продолжал Иван Кузмич, — али бельмес по-русски
не разумеешь? Юлай, спроси-ка у него
по-вашему, кто его подослал в нашу крепость?»
По-вашему, они молодцы,
не правда ли?
— Вы, кажется, человек внимательного ума и шикарной словесностью
не увлечены, молчите все, так — как же,
по-вашему: можно ли пренебрегать историей?
По-вашему, юридически, это называется, — если
не ошибаюсь, — недееспособен.
— Что ж,
по-вашему, спрятаться от жизни, от людей, нахмуриться,
не улыбнуться никогда и…
— Вы
не делаете по-моему, и я
не стану делать
по-вашему.
Коли складно
по-вашему, так завтра утром приводи мальчика,
не все ему в бабки играть».
Потом смотритель рассказывал, что по дороге нигде нет ни волков, ни медведей, а есть только якуты; «еще ушканов (зайцев) дивно», да по Охотскому тракту у него живут, в своей собственной юрте, две больные, пожилые дочери, обе девушки, что, «однако, — прибавил он, — на Крестовскую станцию заходят и медведи — и такое чудо, — говорил смотритель, — ходят вместе со скотом и
не давят его, а едят рыбу, которую достают из морды…» — «Из морды?» — спросил я. «Да, что ставят на рыбу,
по-вашему мережи».
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же,
не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну,
по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего
не сказала: сама
не знаю.
— Хорошо, пусть будет
по-вашему, доктор… Я
не буду делать особенных приглашений вашему философу, но готова держать пари, что он будет на нашем бале… Слышите — непременно! Идет пари? Я вам вышью феску, а вы мне… позвольте, вы мне подарите ту статуэтку из терракоты, помните, — ребенка, который снимает с ноги чулок и падает. Согласны?
— Пустяки?! это пустяки?! — возопил Ляховский, вскакивая с места с такой стремительностью, точно что его подбросило. — В таком случае что,
по-вашему,
не пустяки… а? Третьего дня взял новую метлу, а сегодня опять новая.
— Я для того вас и призвала сегодня, чтоб вы обещались мне сами его уговорить. Или,
по-вашему, тоже бежать будет нечестно,
не доблестно, или как там…
не по-христиански, что ли? — еще с пущим вызовом прибавила Катя.
— На дуэль! — завопил опять старикашка, задыхаясь и брызгая с каждым словом слюной. — А вы, Петр Александрович Миусов, знайте, сударь, что, может быть, во всем вашем роде нет и
не было выше и честнее — слышите, честнее — женщины, как эта,
по-вашему, тварь, как вы осмелились сейчас назвать ее! А вы, Дмитрий Федорович, на эту же «тварь» вашу невесту променяли, стало быть, сами присудили, что и невеста ваша подошвы ее
не стоит, вот какова эта тварь!
— Я ходил к нему, к хохлу, и говорил с ним. Как, говорю, вам
не совестно тому подобными делами заниматься? А он смеется и говорит: «Подождите, вот мы свою газету откроем и прижимать вас будем, толстосумов». Это как,
по-вашему? А потом он совсем обошел стариков, взял доверенность от Анфусы Гавриловны и хочет в гласные баллотироваться, значит, в думу. Настоящий яд…
Никогда вы, господа, наши европейцы и западники, столь
не любили Европу, сколь мы, мечтатели-славянофилы,
по-вашему, исконные враги ее».
— Да вы что так на него удивляетесь, государь мой, — неожиданно вступилась Лизавета Прокофьевна, — что он, глупее вас, что ли, что
не мог
по-вашему рассудить?
— Ну, нечего делать, пусть, — говорит, — будет
по-вашему; я вас
не знаю, какие вы, ну, одначе, делать нечего, — я вам верю, но только смотрите, бриллиант чтобы
не подменить и аглицкой тонкой работы
не испортьте, да недолго возитесь, потому что я шибко езжу: двух недель
не пройдет, как я с тихого Дона опять в Петербург поворочу, — тогда мне чтоб непременно было что государю показать.
— Да как же; тут уж эти они, как бишь они
по-вашему, дуэты пошли. И все по-итальянски: чи-чида ча-ча,настоящие сороки. Начнут ноты выводить, просто так за душу и тянут. Паншин этот, да вот твоя. И как это все скоро уладилось: уж точно, по-родственному, без церемоний. А впрочем, и то сказать: собака — и та пристанища ищет;
не пропадать же, благо люди
не гонят.
— Следовательно,
по-вашему, виноват во всем один я? Благодарю. Именно этого я
не ожидал от вас!
— А почему бы это,
по-вашему,
не может быть?
— Прекрасно-с, прекрасно, — говорил Белоярцев молоденькой девушке, — даже и таким образом я могу доказать вам, что никто
не имеет права продать или купить землю. Пусть будет
по-вашему, но почитайте-ка внимательнее, и вы увидите, что там оказано: «наследите землю», а
не «продайте землю» или
не «купите землю».
— Через полгода! Экую штуку сказал! Две бабы в год — велика важность. А
по-вашему,
не нового ли было бы требовать?
А я тебе повторяю, что все это орудует любовь, да
не та любовь, что вы там сочиняете, да основываете на высоких-то нравственных качествах любимого предмета, а это наша, русская, каторжная, зазнобистая любва, та любва, про которую эти адски-мучительные песни поются, за которую и душатся, и режутся, и
не рассуждают
по-вашему.
— Но как же,
по-вашему, надо было сделать? Или оставить так, как прежде было? — спросил
не без иронии Вихров.
— Что же я,
по-вашему, такая старуха и такая безобразная, что
не могу обратить на себя ничьего внимания?
— Я от земли освободился, — что она? Кормить
не кормит, а руки вяжет. Четвертый год в батраки хожу. А осенью мне в солдаты идти. Дядя Михаиле говорит —
не ходи! Теперь, говорит, солдат посылают народ бить. А я думаю идти. Войско и при Степане Разине народ било и при Пугачеве. Пора это прекратить. Как
по-вашему? — спросил он, пристально глядя на Павла.
Только вот, сударь, чудо какое у нас тут вышло: чиновник тут — искусственник, что ли, он прозывается — «плант, говорит, у тебя
не как следственно ему быть надлежит», — «А как, мол, сударь,
по-вашему будет?» — «А вот, говорит, как: тут у тебя, говорит, примерно, зал состоит, так тут, выходит, следует… с позволенья сказать…» И так, сударь, весь плант сконфузил, что просто выходит, жить невозможно будет.
— То-то вы умны, видно, да еще
не больно! — возразил с досадою подрядчик. — И я, помекая
по-вашему на то, ездил к нему и баял с ним.
— Это вот, милушка,
по-вашему, по-нынешнему, пустяки; а в старину у наших предков девицы даже с открытым лицом
не показывались мужчинам.
— Но если я влюблен в девушку и есть возможность жениться, так,
по-вашему,
не нужно…
—
По-вашему, это
не слишком много?
— А вот именно об этой царице цариц, об этом идеале человечества, Мадонне Сикстинской, которая
не стоит,
по-вашему, стакана или карандаша.
— Непременно, сзади сидел, спрятался, всю машинку двигал! Да ведь если б я участвовал в заговоре, — вы хоть это поймите! — так
не кончилось бы одним Липутиным! Стало быть, я,
по-вашему, сговорился и с папенькой, чтоб он нарочно такой скандал произвел? Ну-с, кто виноват, что папашу допустили читать? Кто вас вчера останавливал, еще вчера, вчера?
Если я,
по-вашему, лишняя, то прощайте; только
не вышло бы беды, которую так легко устранить.
—
По-вашему, вот мерзость, а по законам нашим это ничего
не значит! — воскликнул тоже и частный пристав. — Даже любовные письма госпожи Тулузовой, в которых она одному здешнему аристократику пишет: «Будь, душенька, тут-то!», или прямо: «Приезжай, душенька, ко мне ночевать; жду тебя с распростертыми объятиями», и того
не берут во внимание.
— А что ж это такое,
по-вашему? — стояла на своем Аграфена Васильевна. — Робела только очень, а как бы посмелее была, так другое бы случилось; теперь бы, может быть, бедняжка Петруша
не лежал в сырой земле!
— Я ничего против этого
не говорю и всегда считал за благо для народов миропомазанную власть, тем более ныне, когда вся Европа и здесь все мятутся и чают скорого пришествия антихриста!.. Что это такое и откуда? Как
по-вашему?.. — вопросил Егор Егорыч со строгостью.
—
По-вашему, я говорю глупости и нелепости! — сказал Аггей Никитич грустно-ироническим тоном и
не думая, по-видимому, подняться с постели. — Для меня это
не новость; я знаю теперь, что вы давно считаете меня смешным дураком.
—
Не вдруг, девушки! Мне с самого утра грустно. Как начали к заутрене звонить да увидела я из светлицы, как народ божий весело спешит в церковь, так, девушки, мне стало тяжело… и теперь еще сердце надрывается… а тут еще день выпал такой светлый, такой солнечный, да еще все эти уборы, что вы на меня надели… скиньте с меня запястья, девушки, скиньте кокошник, заплетите мне косу
по-вашему, по-девичьи!
— Нет, вы скажите, что,
по-вашему, делать мне нужно?
Не «вообще», а прямо… Климат, что ли, я для вас переменить должен? Вот в Головлеве: нужен был дождик — и был дождик;
не нужно дождя — и нет его! Ну, и растет там все… А у нас все напротив! вот посмотрим, как-то вы станете разговаривать, как есть нечего будет!
— Что ж делать! Любите или
не любите, а что сделано, того
не переделаешь. Ведь,
по-вашему, и тут Бог!
— Хорошо! так,
по-вашему, я так ничтожен, что даже
не стою ответа, — вы это хотели сказать? Ну, пусть будет так; пусть я буду ничто.
Вы, господа, видите, что человек смеется, значит,
по-вашему, ему легко; вы можете доказать ему, что он самому себе противоречит, — значит, он
не страдает…
— Слушай-ко, — сказала она,
не то кокетничая,
не то маскируя свое смущение, — я вам лучше загадку загану. Взгляну я в окошко, стоит репы лукошко — что,
по-вашему, будет?
— Я знаю, что я составляю исключение. (Он видимо был смущен.) Но жизнь моя устроилась так, что я
не вижу
не только никакой потребности изменять свои правила, но я бы
не мог жить здесь,
не говорю уже жить так счастливо, как живу, ежели бы я жил
по-вашему. И потом, я совсем другого ищу, другое вижу в них, чем вы.
Басов. Нельзя же так, уважаемая!
По-вашему выходит, что если писатель, так уж это непременно какой-то эдакий… герой, что ли? Ведь это, знаете,
не всякому писателю удобно.
— Если так — она спасена! Ну, детушки, — продолжал он, обращаясь к толпе, — видно, вас
не переспоришь — быть
по-вашему! Только
не забудьте, ребята, что она такая же крещеная, как и мы: так нам грешно будет погубить ее душу. Возьмите ее бережненько да отнесите за мною в церковь, там она скорей очнется! дайте мне только время исповедать ее, приготовить к смерти, а там делайте что хотите.