Неточные совпадения
Стародум.
Не прогневайся, сударыня. Я на роду ничего
смешнее не видывал.
Сохранение пропорциональностей частей тела также
не маловажно, ибо гармония есть первейший закон природы. Многие градоначальники обладают длинными руками, и за это со временем отрешаются от должностей; многие отличаются особливым развитием иных оконечностей или же уродливою их малостью, и от того кажутся
смешными или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто так
не подрывает власть, как некоторая выдающаяся или заметная для всех гнусность.
Свияжский поглядел улыбающимися глазами на Левина и даже сделал ему чуть заметный насмешливый знак; но Левин
не находил слов помещика
смешными, — он понимал их больше, чем он понимал Свияжского.
— Ну, так они
смешные, твои skeletons, а
не мрачные, — улыбаясь сказала Долли.
— Положим, какой-то неразумный ridicule [
смешное] падает на этих людей, но я никогда
не видел в этом ничего, кроме несчастия, и всегда сочувствовал ему», сказал себе Алексей Александрович, хотя это и было неправда, и он никогда
не сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем чаще были примеры жен, изменяющих своим мужьям.
― Ты вот и
не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается рассказать что-то
смешное.
При пилюлях Сергея Ивановича все засмеялись, и в особенности громко и весело Туровцын, дождавшийся наконец того
смешного, чего он только и ждал, слушая разговор. Степан Аркадьич
не ошибся, пригласив Песцова. С Песцовым разговор умный
не мог умолкнуть ни на минуту. Только что Сергей Иванович заключил разговор своей шуткой, Песцов тотчас поднял новый.
— Нет, он мне очень нравится.
Не оттого, что он будущий beau-frère, [Шурин,] — отвечала Львова. — И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать себя хорошо в этом положении —
не быть
смешным. А он
не смешон,
не натянут, он видно, что тронут.
Степан Аркадьич и княгиня были возмущены поступком Левина. И он сам чувствовал себя
не только ridicule [
смешным] в высшей степени, но и виноватым кругом и опозоренным; но, вспоминая то, что он и жена его перестрадали, он, спрашивая себя, как бы он поступил в другой раз, отвечал себе, что точно так же.
— Нет, вы
не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас
не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на
смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого
смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы
не знаете? Это новый, совсем новый тон.
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее
не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и
смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
Вронский назвал гостей. — Обед был прекрасный, и гонка лодок, и всё это было довольно мило, но в Москве
не могут без ridicule. [
смешного.] Явилась какая-то дама, учительница плаванья Шведской королевы, и показывала свое искусство.
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что в будущей жизни он, если
не поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие
не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего
не может быть спасения, и любя более всего на свете душу своего мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама себе, что он
смешной.
Он
не только
не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более —
смешное.
Петрицкий был молодой поручик,
не особенно знатный и
не только
не богатый, но кругом в долгах, к вечеру всегда пьяный и часто за разные и
смешные и грязные истории попадавший на гауптвахту, но любимый и товарищами и начальством.
Добродушная Марья Евгеньевна покатывались со смеху от всего, что говорил
смешного князь, и Варенька, чего еще Кити никогда
не видала, раскисала от слабого, но сообщающегося смеха, который возбуждали в ней шутки князя.
Он видел, что много тут было легкомысленного и
смешного; но он видел и признавал несомненный, всё разраставшийся энтузиазм, соединивший в одно все классы общества, которому нельзя было
не сочувствовать.
— Я думаю то же, — сказал Грушницкий. — Он любит отшучиваться. Я раз ему таких вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин все обратил в
смешную сторону. Я, разумеется, его
не вызвал, потому что это было его дело; да
не хотел и связываться…
Я стал
не способен к благородным порывам; я боюсь показаться
смешным самому себе.
Как они делают, бог их ведает: кажется, и
не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман
не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь
смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
— История тоже
смешная, но мне-то от ней
не смешно. Даже так, что если ваше превосходительство…
Татьяна вслушаться желает
В беседы, в общий разговор;
Но всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор;
Всё в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно;
В бесплодной сухости речей,
Расспросов, сплетен и вестей
Не вспыхнет мысли в целы сутки,
Хоть невзначай, хоть наобум
Не улыбнется томный ум,
Не дрогнет сердце, хоть для шутки.
И даже глупости
смешнойВ тебе
не встретишь, свет пустой.
— Ах, что ты со мной сделала! — сказал папа, улыбаясь и приставив руку ко рту с той стороны, с которой сидела Мими. (Когда он это делал, я всегда слушал с напряженным вниманием, ожидая чего-нибудь
смешного.) — Зачем ты мне напомнила об его ногах? я посмотрел и теперь ничего есть
не буду.
Мы пошли в девичью; в коридоре попался нам на дороге дурачок Аким, который всегда забавлял нас своими гримасами; но в эту минуту
не только он мне
не казался
смешным, но ничто так больно
не поразило меня, как вид его бессмысленно-равнодушного лица.
Сонечка занимала все мое внимание: я помню, что, когда Володя, Этьен и я разговаривали в зале на таком месте, с которого видна была Сонечка и она могла видеть и слышать нас, я говорил с удовольствием; когда мне случалось сказать, по моим понятиям,
смешное или молодецкое словцо, я произносил его громче и оглядывался на дверь в гостиную; когда же мы перешли на другое место, с которого нас нельзя было ни слышать, ни видеть из гостиной, я молчал и
не находил больше никакого удовольствия в разговоре.
После этого я очень долго, стоя перед зеркалом, причесывал свою обильно напомаженную голову; но, сколько ни старался, я никак
не мог пригладить вихры на макушке: как только я, желая испытать их послушание, переставал прижимать их щеткой, они поднимались и торчали в разные стороны, придавая моему лицу самое
смешное выражение.
— Да он славно бьется! — говорил Бульба, остановившись. — Ей-богу, хорошо! — продолжал он, немного оправляясь, — так, хоть бы даже и
не пробовать. Добрый будет козак! Ну, здорово, сынку! почеломкаемся! — И отец с сыном стали целоваться. — Добре, сынку! Вот так колоти всякого, как меня тузил; никому
не спускай! А все-таки на тебе
смешное убранство: что это за веревка висит? А ты, бейбас, что стоишь и руки опустил? — говорил он, обращаясь к младшему, — что ж ты, собачий сын,
не колотишь меня?
Даже волосы, впрочем чуть-чуть лишь с проседью, расчесанные и завитые у парикмахера,
не представляли этим обстоятельством ничего
смешного или какого-нибудь глупого вида, что обыкновенно всегда бывает при завитых волосах, ибо придает лицу неизбежное сходство с немцем, идущим под венец.
— Вот ваше письмо, — начала она, положив его на стол. — Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Вы слишком ясно намекаете, вы
не смеете теперь отговариваться. Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и
не верю ей ни в одном слове. Это гнусное и
смешное подозрение. Я знаю историю и как и отчего она выдумалась. У вас
не может быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам
не верю!
Не верю!..
Соня остановилась в сенях у самого порога, но
не переходила за порог и глядела как потерянная,
не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и
смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о
смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и
не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь
смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода
не было?
Движенья связаны, и
не краса лицу;
Смешные, бритые, седые подбородки!
— Ах, Василий Иваныч, — пролепетала старушка, — в кои-то веки батюшку-то моего, голубчика-то, Енюшень-ку… — И,
не разжимая рук, она отодвинула от Базарова свое мокрое от слез, смятое и умиленное лицо, посмотрела на него какими-то блаженными и
смешными глазами и опять к нему припала.
Не без труда и
не скоро он распутал тугой клубок этих чувств: тоскливое ощущение утраты чего-то очень важного, острое недовольство собою, желание отомстить Лидии за обиду, половое любопытство к ней и рядом со всем этим напряженное желание убедить девушку в его значительности, а за всем этим явилась уверенность, что в конце концов он любит Лидию настоящей любовью, именно той, о которой пишут стихами и прозой и в которой нет ничего мальчишеского,
смешного, выдуманного.
—
Не знал, так —
не говорил бы. И —
не перебивай. Ежели все вы тут станете меня учить, это будет дело пустяковое.
Смешное. Вас — много, а ученик — один. Нет, уж вы, лучше, учитесь, а учить буду — я.
«Мы», — иронически повторил Самгин, отходя от Пояркова. Он долго искал какого-нибудь
смешного, уничтожающего сравнения, но
не нашел. «Мы пахали» —
не годилось.
«Как это все
не нужно: Лютов, Дуняша, Макаров… — думал Самгин, отмахиваясь от агента. — До
смешного тесно на земле. И однообразны пути людей».
— Ну, пусть
не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно
не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и
смешных анекдотов, но рассказывал
не смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
— Мне идея
не смешна, — пробормотал писатель. — Стихи
смешные.
— Мелкие вещи непокорнее больших. Камень можно обойти, можно уклониться от него, а от пыли —
не скроешься, иди сквозь пыль.
Не люблю делать мелкие вещи, — вздыхал он, виновато улыбаясь, и можно было думать, что улыбка теплится
не внутри его глаз, а отражена в них откуда-то извне. Он делал
смешные открытия...
— Комическое — тоже имеется; это ведь сочинение длинное, восемьдесят шесть стихов. Без комического у нас нельзя — неправда будет. Я вот похоронил, наверное,
не одну тысячу людей, а ни одних похорон без комического случая —
не помню. Вернее будет сказать, что лишь такие и памятны мне. Мы ведь и на самой горькой дороге о
смешное спотыкаемся, такой народ!
— О! Их нет, конечно. Детям
не нужно видеть больного и мертвого отца и никого мертвого, когда они маленькие. Я давно увезла их к моей матери и брату. Он — агроном, и у него — жена, а дети — нет, и она любит мои до
смешной зависти.
Спивак относилась к сыну с какой-то несколько
смешной осторожностью и точно опасаясь надоесть ему. Прислушиваясь к болтовне Аркадия, она почти никогда
не стесняла его фантазии, лишь изредка спрашивая...
Мать жила под Парижем, писала редко, но многословно и брюзгливо: жалуясь на холод зимою в домах, на различные неудобства жизни, на русских, которые «
не умеют жить за границей»; и в ее эгоистической, мелочной болтовне чувствовался
смешной патриотизм провинциальной старухи…
— Нет, — что же? Ее красота требует достойной рамы. Володька — богат. Интересен. Добрый — до
смешного. Кончил — юристом, теперь — на историко-филологическом. Впрочем, он —
не учится, — влюблен, встревожен и вообще пошел вверх ногами.
Наблюдая за его действиями, Самгин подумал, что раньше все это показалось бы ему
смешным и
не достойным человека, которому, вероятно,
не менее пятидесяти лет, а теперь вот, вспомнив полковника Васильева, он невольно и сочувственно улыбнулся дяде Мише.
Как будто они впервые услыхали эту весть, и Самгин
не мог
не подумать, что раньше радость о Христе принималась им как
смешное лицемерие, а вот сейчас он почему-то
не чувствует ничего
смешного и лицемерного, а даже и сам небывало растроган, обрадован.
Самгин молча соглашался с ним, находя, что хвастливому шуму тщеславной Москвы
не хватает каких-то важных нот. Слишком часто и бестолково люди ревели ура, слишком суетились, и было заметно много неуместных шуточек, усмешек. Маракуев, зорко подмечая
смешное и глупое, говорил об этом Климу с такой радостью, как будто он сам, Маракуев, создал
смешное.
Макаров говорил
не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него с удивлением: товарищ вдруг явился
не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно учится, и
смешным юношей, который все еще боится женщин.
И
не только жалкое, а, пожалуй, даже
смешное; костлявые, старые лошади ставили ноги в снег неуверенно, черные фигуры в цилиндрах покачивались на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени, на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки огней — и одинокий человек в очках, с непокрытой головой и растрепанными жидкими волосами на ней.