Неточные совпадения
Никонова наклонила голову, а он принял это как знак согласия с ним. Самгин надеялся сказать ей нечто такое, что поразило бы ее
своей силой, оригинальностью, вызвало бы в женщине восторг пред ним. Это, конечно, было необходимо, но
не удавалось. Однако он был уверен, что удастся, она уже нередко
смотрела на него с удивлением, а он чувствовал ее все более необходимой.
Он в самом деле
смотрел на нее как будто
не глазами, а мыслью, всей
своей волей, как магнетизер, но
смотрел невольно,
не имея
силы не смотреть.
Юношей он инстинктивно берег свежесть
сил своих, потом стал рано уже открывать, что эта свежесть рождает бодрость и веселость, образует ту мужественность, в которой должна быть закалена душа, чтоб
не бледнеть перед жизнью, какова бы она ни была,
смотреть на нее
не как
на тяжкое иго, крест, а только как
на долг, и достойно вынести битву с ней.
Героем дворни все-таки оставался Егорка: это был живой пульс ее. Он
своего дела, которого, собственно, и
не было,
не делал, «как все у нас», — упрямо мысленно добавлял Райский, — но зато совался поминутно в чужие дела.
Смотришь, дугу натягивает, и
сила есть: он коренастый, мускулистый, длиннорукий, как орангутанг, но хорошо сложенный малый. То сено примется помогать складывать
на сеновал: бросит охапки три и кинет вилы, начнет болтать и мешать другим.
Она будто
не сама ходит, а носит ее посторонняя
сила. Как широко шагает она, как прямо и высоко несет голову и плечи и
на них — эту
свою «беду»! Она,
не чуя ног, идет по лесу в крутую гору; шаль повисла с плеч и метет концом сор и пыль. Она
смотрит куда-то вдаль немигающими глазами, из которых широко глядит один окаменелый, покорный ужас.
Он пошел поскорее лесом, отделявшим скит от монастыря, и,
не в
силах даже выносить
свои мысли, до того они давили его, стал
смотреть на вековые сосны по обеим сторонам лесной дорожки.
Макар ушел к себе в заднюю избу, где его жена Татьяна стирала
на ребят. Он все еще
не мог прочухаться от родительской трепки и недружелюбно
смотрел на широкую спину безответной жены, взятой в богатую семью за
свою лошадиную
силу.
Когда ей делалось особенно тяжело, старуха посылала за басурманочкой и сейчас же успокаивалась. Нюрочка
не любила только, когда бабушка упорно и долго
смотрела на нее
своими строгими глазами, — в этом взгляде выливался последний остаток
сил бабушки Василисы.
— Непременно так! — воскликнул Вихров. — Ты
смотри: через всю нашу историю у нас
не только что нет резко и долго стоявших
на виду личностей, но даже партии долго властвующей; как которая заберет очень уж
силу и начнет самовластвовать, так народ и отвернется от нее, потому что всякий пой в
свой голос и других
не перекрикивай!
Голос ее лился ровно, слова она находила легко и быстро низала их, как разноцветный бисер,
на крепкую нить
своего желания очистить сердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, где застала их речь ее,
не шевелятся,
смотрят в лицо ей серьезно, слышала прерывистое дыхание женщины, сидевшей рядом с ней, и все это увеличивало
силу ее веры в то, что она говорила и обещала людям…
— Жаль,
не было тебя! — сказал Павел Андрею, который хмуро
смотрел в
свой стакан чая, сидя у стола. — Вот
посмотрел бы ты
на игру сердца, — ты все о сердце говоришь! Тут Рыбин таких паров нагнал, — опрокинул меня, задавил!.. Я ему и возражать но мог. Сколько в нем недоверия к людям, и как он их дешево ценит! Верно говорит мать — страшную
силу несет в себе этот человек!..
— Я
не должен прощать ничего вредного, хоть бы мне и
не вредило оно. Я —
не один
на земле! Сегодня я позволю себя обидеть и, может, только посмеюсь над обидой,
не уколет она меня, — а завтра, испытав
на мне
свою силу, обидчик пойдет с другого кожу снимать. И приходится
на людей
смотреть разно, приходится держать сердце строго, разбирать людей: это —
свои, это — чужие. Справедливо — а
не утешает!
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной — золотое, солнечное, чистое сияние букв
на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать
на алтарь Единого Государства
своих любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И
не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты — я стоял,
смотрел тупо,
не в
силах двинуться с места…
Мужик, конечно,
не понимает, что бывают же
на свете такие вещи, которые сами себе целью служат, сами собою удовлетворяются; он
смотрит на это с
своей материяльной, узенькой, так сказать, навозной точки зрения, он думает, что тут речь идет об его беспорядочных поползновениях, а
не о рабочей
силе — ну, и лезет…
Калугина еще возбуждали тщеславие — желание блеснуть, надежда
на награды,
на репутацию и прелесть риска; капитан же уж прошел через всё это — сначала тщеславился, храбрился, рисковал, надеялся
на награды и репутацию и даже приобрел их, но теперь уже все эти побудительные средства потеряли для него
силу, и он
смотрел на дело иначе: исполнял в точности
свою обязанность, но, хорошо понимая, как мало ему оставалось случайностей жизни, после 6-ти месячного пребывания
на бастьоне, уже
не рисковал этими случайностями без строгой необходимости, так что молодой лейтенант, с неделю тому назад поступивший
на батарею и показывавший теперь ее Калугину, с которым они бесполезно друг перед другом высовывались в амбразуры и вылезали
на банкеты, казался в десять раз храбрее капитана.
Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки — и, вооружившись щеткой, начал изо всех
сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой — головной щеткой — по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась
на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову,
не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо
своему брату. Санин сам тер — а сам искоса
посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!
— Оттого, что ты
не хочешь приневолить себя, князь. Вот кабы ты решился перемочь
свою прямоту да хотя бы для виду вступил в опричнину, чего мы бы с тобой
не сделали! А то,
посмотри на меня; я один бьюсь, как щука об лед; всякого должен опасаться, всякое слово обдумывать; иногда просто голова кругом идет! А было бы нас двое около царя, и
силы бы удвоились. Таких людей, как ты, немного, князь. Скажу тебе прямо: я с нашей первой встречи рассчитывал
на тебя!
Теперь, когда старуха кончила
свою красивую сказку, в степи стало страшно тихо, точно и она была поражена
силой смельчака Данко, который сжег для людей
свое сердце и умер,
не прося у них ничего в награду себе. Старуха дремала. Я
смотрел на нее и думал...
— Так отчего же, скажите, — возразил Бельтов, схватив ее руку и крепко ее сжимая, — отчего же, измученный, с душою, переполненною желанием исповеди, обнаружения, с душою, полной любви к женщине, я
не имел
силы прийти к ней и взять ее за руку, и
смотреть в глаза, и говорить… и говорить… и склонить
свою усталую голову
на ее грудь… Отчего она
не могла меня встретить теми словами, которые я видел
на ее устах, но которые никогда их
не переходили.
Странное положение Любоньки в доме Негрова вы знаете; она, от природы одаренная энергией и
силой, была оскорбляема со всех сторон двусмысленным отношением ко всей семье, положением
своей матери, отсутствием всякой деликатности в отце, считавшем, что вина ее рождения падает
не на него, а
на нее, наконец, всей дворней, которая, с свойственным лакеям аристократическим направлением, с иронией
смотрела на Дуню.
— Вижу, боярин: вон и конь привязан к дереву… Ну, так и есть: это стог сена. Верно, какой-нибудь проезжий захотел покормить даром
свою лошадь… Никак, он нас увидел… садится
на коня… Кой прах! Что ж он стоит
на одном месте? ни взад, ни вперед!.. Он как будто нас дожидается… Полно, добрый ли человек?..
Смотри! он скачет к нам… Берегись, боярин!.. Что это? с нами крестная
сила!
Не дьявольское ли наваждение?.. Ведь он остался в отчине боярина Шалонского?.. Ах, батюшки светы!. Точно, это Кирша!
И так как Дикой и ему подобные вовсе
не способны отдать
свое значение и
свою силу без сопротивления, так как их влияние врезало уже глубокие следы в самом быте и потому
не может быть уничтожено одним разом, то
на патетические характеры нечего и
смотреть, как
на что-нибудь серьезное.
И,
не надеясь, конечно, дожить до новых времен, когда иные поколения вырастут в духе и
силе, с которыми можно будет идти в обетованную землю, он
смотрел сквозь запотелое стекло
на все проделки пожертвованного поколения и
не ужасался даже, как они, забывая святые заветы
своего избранничества, мешались в тине самых низких страстей с «необрезанными сердцами».
Вёл он себя буйно, пил много, точно огонь заливая внутри себя, пил
не пьянея и заметно похудел в эти дни. От Ульяны Баймаковой держался в стороне, но дети его заметили, что он
посматривает на неё требовательно, гневно. Он очень хвастался
силой своей, тянулся
на палке с гарнизонными солдатами, поборол пожарного и троих каменщиков, после этого к нему подошёл землекоп Тихон Вялов и
не предложил, а потребовал...
Кто позвал тебя? Я, я сам создал тебя здесь. Я вызвал тебя, только
не из какой-нибудь «сферы», а из душного, темного котла, чтобы ты ужаснул
своим видом эту чистую, прилизанную, ненавистную толпу. Приди,
силою моей власти прикованный к полотну,
смотри с него
на эти фраки и трэны, крикни им: я — язва растущая! Ударь их в сердце, лиши их сна, стань перед их глазами призраком! Убей их спокойствие, как ты убил мое…
Силою любви
своей человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё больше унылой,
смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки
свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё
на том же месте стою, будто дошёл до крутого оврага и
не знаю, где перейти. Тяжело было.
Один раз он, встав с судна и
не в
силах поднять панталоны, повалился
на мягкое кресло и с ужасом
смотрел на свои обнаженные, с резко обозначенными мускулами, бессильные ляжки.
Некоторые из этих волокит влюбились
не на шутку и требовали ее руки: но ей хотелось попробовать лестную роль непреклонной… и к тому же они все были прескушные: им отказали… один с отчаяния долго был болен, другие скоро утешились… между тем время шло: она сделалась опытной и бойкой девою:
смотрела на всех в лорнет, обращалась очень смело,
не краснела от двусмысленной речи или взора — и вокруг нее стали увиваться розовые юноши, пробующие
свои силы в словесной перестрелке и посвящавшие ей первые
свои опыты страстного красноречия, — увы,
на этих было еще меньше надежды, чем
на всех прежних; она с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их надежды, останавливала едкой насмешкой разливы красноречия — и вскоре они уверились, что она непобедимая и чудная женщина; вздыхающий рой разлетелся в разные стороны… и наконец для Лизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный сердцу отцветающей женщины…
— Ты
на своего дяденьку Ивана Леонтьевича
не очень
смотри: они в Ельце все колобродники. К ним даже и в дома-то их ходить страшно: чиновников зазовут угощать, а потом в рот
силой льют, или выливают за ворот, и шубы спрячут, и ворота запрут, и запоют: «Кто
не хочет пить — того будем бить». Я
своего братца
на этот счет знаю.
Он
смотрел с восторгом, с благоговением, как
на что-то святое — так чиста и гармонична была красота этой девушки, цветущей
силой юности, он
не чувствовал иных желаний, кроме желания
смотреть на неё. Над головой его
на ветке орешника рыдал соловей, — но для него весь свет солнца и все звуки были в этой девушке среди волн. Волны тихо гладили её тело, бесшумно и ласково обходя его в
своем мирном течении.
Каждый раз, как
посмотрю на этот листок, я чувствую присутствие сверхъестественной
силы, и неизвестный голос шепчет мне: «
Не старайся избежать судьбы
своей! так должно быть!» Год тому назад, увидав ее в первый раз, я писал об ней в одном замечании.
Хозяин
смотрел на своих работников как
на вьючных скотов, которые обязаны за кусок насущного хлеба работать
на него до истощения
сил; работники, в
свою очередь, видели в хозяине
своего злодея, который истощает и мучит их, пользуется их трудами и
не дает им ни малейшего участия в выгодах, ими же ему доставляемых.
Он искоса
посмотрел на Чубарова вопросительным взглядом, но его тонкое лицо оставалось сдержанно. Чубаров вспомнил, что во время пирушки Арфанов устроил дикий дебош. Во хмелю он был совершенно неистов и
на другой день ничего
не помнил. Вчера пьяные товарищи
силой удалили его из
своей компании. Но теперь, глядя
на его спокойные, изящные черты, Чубаров
не решился напомнить об этом и сказал только...
В самое то время, как Москва беззаботно собиралась в театр, чтоб
посмотреть на старого славного артиста, военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась
на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что через несколько месяцев обе северные столицы увидят в стенах
своих победителя света; знали, что победоносная французская армия, вместе с
силами целой Европы, идет
на нас под предводительством великого, первого полководца
своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько
не беспокоились.
И она показывала ему книгу; Ордынов
не заметил, откуда взялась она. Он машинально взял ее, всю писанную, как древние раскольничьи книги, которые ему удавалось прежде видеть. Но теперь он был
не в
силах смотреть и сосредоточить внимание
свое на чем-нибудь другом. Книга выпала из рук его. Он тихо обнимал Катерину, стараясь привести ее в разум.
Она умоляющим взглядом
посмотрела на Пискарева и дала знак остаться
на своем месте и ожидать ее прихода, но в припадке нетерпения он
не в
силах был слушать никаких приказаний даже из ее уст.
Венеровский. Да-с, вот так-то в устах толпы и компрометируется великая доктрина эманципации женщин! Она
не в том, совсем
не в том. Свобода женщины в том, чтобы быть равноправной мужчине и
не быть вечно
на помочах отца, а потом мужа. Женщина должна твердо стоять в обществе
на своих ногах и быть в
силах прямо
смотреть в лицо этому обществу.
Ну, сели, поехали. До свету еще часа два оставалось. Выехали
на дорогу, с версту этак проехали; гляжу, пристяжка у меня шарахнулась. Что, думаю, такое тут? Остановил коней, оглядываюсь: Кузьма из кустов ползет
на дорогу. Встал обок дороги,
смотрит на меня, сам лохмами
своими трясет, смеется про себя… Фу ты, окаянная
сила! У меня и то кошки по сердцу скребнули, а барыня моя, гляжу, ни жива ни мертва… Ребята спят, сама
не спит, мается.
На глазах слезы. Плачет… «Боюсь я, говорит, всех вас боюсь…»
— А есть и связь: Наполеон хотел завоевать мир мечем, а гг. американцы
своим долларом. Да-с… Что лучше? А хорошие слова все
на лицо: свобода, братство, равенство…
Посмотрите, что они проделывают с китайцами, — нашему покойнику Присыпкину впору.
Не понравилось, когда китаец начал жать янки
своим дешевым трудом, выдержкой, выносливостью… Ха-ха!..
На словах одно, а
на деле совершенно наоборот… По мне уж лучше Наполеон, потому что в
силе есть великая притягивающяя красота и бесконечная поэзия.
А через неделю все забылось, и Толкачев опять показывал
силу своих мускулов и заставлял восхищаться ими, но теперь Чистяков
не мог без ужаса
смотреть на его красную толстую шею и огромный кулак и чувствовал себя в его присутствии таким беззащитным и слабым, как цыпленок перед ястребом.
— Да ты стой!.. Стой, говорят тебе!.. Все кости переломал, — изо всей мочи кричит Меркулов,
не понимая, с чего это Веденеев вздумал
на нем пробовать непомерную
свою силу. — Разденешься ли ты?..
Посмотри, как меня всего перепачкал… Ступай в ту комнату, переоденься…
На вот тебе халат, да и мне по твоей милости надо белье переменить.
Нужна была великая
сила и гордость, чтоб выдержать это надругательство над материнским
своим чувством и
не сломиться. У Анны этой
силы не хватило. И вот происходит окончательный перелом
на том месте, которое давно уже было надломлено: люди считают ее «потерянной женщиной», заставляют стыдиться перед собственным сыном, — хорошо! Ну да, она — «потерянная женщина». Пусть все
смотрят!
Уши у него заложило от радостного волнения; он
не слыхал ежеминутного гудения пароходных свистков и только все
смотрел вперед,
на плес реки, чувствуя всем существом, что стоит
на верху рубки
своего парохода и пускает его в первый рейс, полным груза и платных пассажиров, идет против течения с подмывательной
силой и смелостью,
не боится ни перекатов, ни полного безводья, ни конкуренции, никакой незадачи!..
— Губят нас, можно сказать, пустячные дела, — продолжал захмелевший Лизар. — Бессмертная
сила народу набилась, а сунуться некуда, концов-выходов нету. А каждый
на то
не смотрит, старается со
своей бабой… Э-эх!
Не глядели бы мои глаза, что делается!.. Уж наказываешь сынам
своим: быдьте, ребятушки, посмирнее, — сами видите, дело наше маленькое, пустячное. И понимают, а глядишь, — то одна сноха неладивши породит, то другая…
Старец теперь любил думать о добром Памфалоне, и всякий раз, когда Ермий переносился мыслью в Дамаск, мнилось ему, что он будто видит, как скоморох бежит по улицам с
своей Акрой и
на лбу у него медный венец, но с этим венцом заводилося чудное дело: день ото дня этот венец все становился ярче и ярче, и, наконец, в одну ночь он так засиял, что у Ермия
не хватило
силы смотреть на него.
Несколько раз, когда я
смотрел на мою дочь, я чуть
не выдал себя, я
не мог выдержать напора злобы, которая клокотала в моей груди; но я собрал
свои последние
силы и сдержался…
Князь Андрей Павлович сидел неподвижно и хотя, казалось,
смотрел на своего бывшего камердинера и слушал его,
на самом деле мысли его были далеко от лежавшего у его ног Степана, или лучше сказать, он
не в
силах был сосредоточиться
на какой-нибудь определенной мысли. Они какими-то обрывками мелькали в его голове,
не слагаясь ни в какую определенную форму.
Современники в то и последующее описываемое нами время
смотрели на зарождающийся «светский театр» как
на дело дьявольское и богопротивное, и глядели, приговаривая: «с нами крестная
сила». Публичные представления
на Красной площади в конце 1704 года
на время прекратились: Яган Кунтш, этот предтеча современных антрепренеров, бежал из Москвы,
не заплатив жалованья никому из
своих служащих.
Князь Андрей с улыбкой
посматривал то
на Пьера, то
на виконта, то
на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря
на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря
на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт
не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с
силами и, присоединившись к виконту, напала
на оратора.
С той точки зрения, с которой наука
смотрит теперь
на свой предмет, по тому пути, по которому она идет, отыскивая причины явлений в свободной воле людей, выражение законов для науки невозможно, ибо как бы мы ни ограничивали свободу людей, как только мы ее признали за
силу не подлежащую законам, существование закона невозможно.