Неточные совпадения
— Хорошенько, хорошенько перетряси сено! — говорил Григорий Григорьевич своему лакею. — Тут сено такое гадкое, что, того и гляди, как-нибудь
попадет сучок. Позвольте, милостивый государь, пожелать спокойной ночи! Завтра уже
не увидимся: я выезжаю
до зари. Ваш жид будет шабашовать, потому что завтра суббота, и потому вам нечего вставать рано.
Не забудьте же моей просьбы; и знать вас
не хочу, когда
не приедете в село Хортыще.
Я имел двух таких собак, которые, пробыв со мной на охоте от
зари до зари, пробежав около сотни верст и воротясь домой усталые, голодные, едва стоящие на ногах, никогда
не ложились отдыхать,
не ели и
не спали без меня; даже заснув в моем присутствии, они сейчас просыпались, если я выходил в другую комнату, как бы я ни старался сделать это тихо.
Госпожа была ей также радошна, принялась ее расспрашивать про батюшку родимого, про сестриц своих старшиих и про всю свою прислугу девичью, опосля того принялась сама рассказывать, что с нею в это время приключилося; так и
не спали они
до белой
зари.
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и
до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она
не находила себе места нигде и
попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он
не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там,
не снимая, от
зари до зари.
Напрасно предводители кричали: «На слом, на слом, атаманы молодцы!» Приступу
не было; визг продолжался
до зари, и бунтовщики разошлись, ропща на Пугачева, обещавшего им, что при взрыве колокольни на крепость
упадет каменный град и передавит весь гарнизон.
…
не внимая
Шепоту ближней толпы, развязала ремни у сандалий,
Пышных волос золотое руно
до земли распустила;
Перевязь персей и пояс лилейной рукой разрешила;
Сбросила ризы с себя и, лицом повернувшись к народу,
Медленно, словно
заря, погрузилась в лазурную воду.
Ахнули тысячи зрителей, смолкли свирель и пектида;
В страхе
упав на колени, все жрицы воскликнули громко:
«Чудо свершается, граждане! Вот она, матерь Киприда!».
— Сотворил я крестное знамение, подъезжаю все-таки поближе… Что ж ты думаешь: она, значит, бабища эта, ночью с воскресенья на понедельник народ со всего наслега сбила… Я
сплю, ничего
не чаю, а они, погань,
до зари над моей полоской хлопочут: все борозды как есть дочиста руками назад повернули: травой, понимаешь ты, кверху, а кореньем книзу. Издали-то как быть луговина. Примята только.
Оказывается, что увлечения и надежды были преждевременны и что многие из людей, горячо приветствовавших
зарю новой жизни, вдруг захотели ждать полудня и решились
спать до тех пор; что еще большая часть людей, благословлявших подвиги, вдруг присмирела и спряталась, когда увидела, что подвиги нужно совершать
не на одних словах, что тут нужны действительные труды и пожертвования.
— Я, ваше благородие, — говорит, — всю ночь
не спал,
до самой почесть
зари пес этот гагайкал:
до сна ли тут! Всю ночь, — говорит, — сидел на сеновале и трубку курил, ничего
не слыхал.
Я, акроме хлебушка, ничего
не потребляю, потому хлеб наш насущный даждь нам днесь, и отец мой, акроме хлеба, ничего
не ел, и дед, а нынешнему мужику и чаю давай, и водки, и булки, и чтобы
спать ему от
зари до зари, и лечиться, и всякое баловство.
Овцы
спали. На сером фоне
зари, начинавшей уже покрывать восточную часть неба, там и сям видны были силуэты
не спавших овец; они стояли и, опустив головы, о чем-то думали. Их мысли, длительные, тягучие, вызываемые представлениями только о широкой степи и небе, о днях и ночах, вероятно, поражали и угнетали их самих
до бесчувствия, и они, стоя теперь как вкопанные,
не замечали ни присутствия чужого человека, ни беспокойства собак.
И с этими мыслями пошла Груня
спать на свое жесткое ложе, молилась, плакала, но
не могла заснуть
до зари. Поутру рано, пока барышня ее
спала, отослала она книгу к Тредьяковскому, решившись сказать, что за нею присылали. Ведь наказано было как можно ранее возвратить ее. А то, неравно, бедная княжна вздумает отвечать на письмецо; ответ перехватят, и опять новое горе, новые заботы!