Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни
с места! И никого
не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет
кто-нибудь с просьбою, а хоть и
не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Громадные кучи мусора, навоза и соломы уже были сложены по берегам и ждали только мания, чтобы исчезнуть в глубинах реки. Нахмуренный идиот бродил между грудами и вел им счет, как бы опасаясь, чтоб
кто-нибудь не похитил драгоценного материала. По временам он
с уверенностию бормотал...
Ему необходимо было быть и говорить
с кем-нибудь, чтобы
не оставаться одному, чтоб обмануть время.
Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюбленною в мужа, но никогда
с тех пор
не переставала быть влюбленною в
кого-нибудь.
— Я, как человек, — сказал Вронский, — тем хорош, что жизнь для меня ничего
не стоит. А что физической энергии во мне довольно, чтобы врубиться в каре и смять или лечь, — это я знаю. Я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая мне
не то что
не нужна, но постыла.
Кому-нибудь пригодится. — И он сделал нетерпеливое движение скулой от неперестающей, ноющей боли зуба, мешавшей ему даже говорить
с тем выражением,
с которым он хотел.
Грушницкий следил за нею, как хищный зверь, и
не спускал ее
с глаз: бьюсь об заклад, что завтра он будет просить, чтоб его
кто-нибудь представил княгине. Она будет очень рада, потому что ей скучно.
И долго я лежал неподвижно и плакал горько,
не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие — исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту
кто-нибудь меня увидел, он бы
с презрением отвернулся.
Или
кто-нибудь из старых друзей его вспоминал о нем и присылал ему деньги; или какая-нибудь проезжая незнакомка, нечаянно услышав о нем историю,
с стремительным великодушьем женского сердца присылала ему богатую подачу; или выигрывалось где-нибудь в пользу его дело, о котором он никогда и
не слышал.
Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико,
кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится
не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно,
с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать.
Заглянул бы
кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда
не употреблявшейся, — ему бы показалось, уж
не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи,
с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево — шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны́, [Лагун — «форма ведра
с закрышкой».
Тут же вскочил он
с постели,
не посмотрел даже на свое лицо, которое любил искренно и в котором, как кажется, привлекательнее всего находил подбородок, ибо весьма часто хвалился им перед
кем-нибудь из приятелей, особливо если это происходило во время бритья.
Мечты эти были так ясны, что я
не мог заснуть от сладостного волнения, и мне хотелось поделиться
с кем-нибудь избытком своего счастия.
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба
с кем-нибудь непременно повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что
не имела ничего общего
с другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки
не дает.
— Чшш! — произнесла татарка, сложив
с умоляющим видом руки, дрожа всем телом и оборотя в то же время голову назад, чтобы видеть,
не проснулся ли
кто-нибудь от такого сильного вскрика, произведенного Андрием.
Он стоял
с коханкою своею, Юзысею, и беспрестанно оглядывался, чтобы
кто-нибудь не замарал ее шелкового платья.
Он схватил шляпу и вышел, на этот раз уже
не опасаясь
с кем-нибудь встретиться на лестнице; забыл он об этом.
Петр Петрович несколько секунд смотрел на него
с бледным и искривленным от злости лицом; затем повернулся, вышел, и, уж конечно, редко
кто-нибудь уносил на кого в своем сердце столько злобной ненависти, как этот человек на Раскольникова. Его, и его одного, он обвинял во всем. Замечательно, что, уже спускаясь
с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем
не потеряно и, что касается одних дам, даже «весьма и весьма» поправимое.
До тех же пор
не хотелось бы
с кем-нибудь повстречаться.
Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, так и Огудаловым хотелось; а он таскает Ларису на бульвар, ходит
с ней под руку, голову так высоко поднял, что того гляди наткнется на
кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их
не носил. Кланяется — едва кивает; тон какой взял; прежде и
не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».
— Подруги упрекают меня, дескать — польстилась девушка на деньги, — говорила Телепнева, добывая щипчиками конфекты из коробки. — Особенно язвит Лидия, по ее законам необходимо жить
с милым и чтобы — в шалаше. Но — я бытовая и водевильная, для меня необходим приличный домик и свои лошади. Мне заявлено: «У вас, Телепнева, совершенно отсутствует понимание драматизма». Это сказал
не кто-нибудь, а — сам, он, который сочиняет драмы. А
с милым без драмы —
не прожить, как это доказано в стихах и прозе…
Печь дышала в спину Клима Ивановича, окутывая его сухим и вкусным теплом, тепло настраивало дремотно, умиротворяло, примиряя
с необходимостью остаться среди этих людей, возбуждало какие-то быстрые, скользкие мысли. Идти на вокзал по колено в снегу, под толчками ветра —
не хотелось, а на вокзале можно бы ночевать у
кого-нибудь из служащих.
Страннее всего то, что она перестала уважать свое прошедшее, даже стала его стыдиться
с тех пор, как стала неразлучна
с Штольцем, как он овладел ее жизнью. Узнай барон, например, или другой
кто-нибудь, она бы, конечно, смутилась, ей было бы неловко, но она
не терзалась бы так, как терзается теперь при мысли, что об этом узнает Штольц.
Гулять
с молодым человеком,
с франтом — это другое дело: она бы и тогда
не сказала ничего, но
с свойственным ей тактом, как-нибудь незаметно установила бы другой порядок: сама бы пошла
с ними раз или два, послала бы
кого-нибудь третьего, и прогулки сами собою бы кончились.
Других болезней почти и
не слыхать было в дому и деревне; разве
кто-нибудь напорется на какой-нибудь кол в темноте, или свернется
с сеновала, или
с крыши свалится доска да ударит по голове.
Изредка
кто-нибудь вдруг поднимет со сна голову, посмотрит бессмысленно,
с удивлением, на обе стороны и перевернется на другой бок или,
не открывая глаз, плюнет спросонья и, почавкав губами или поворчав что-то под нос себе, опять заснет.
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки;
кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим злым игом, а
не под игом любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки
с обрыва, тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, —
не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она
не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается любовь… к нему… к Райскому, что она готова броситься к нему на грудь и на ней искать спасения…»
— То есть уважать свободу друг друга,
не стеснять взаимно один другого: только это редко, я думаю, можно исполнить.
С чьей-нибудь стороны замешается корысть…
кто-нибудь да покажет когти… А вы сами способны ли на такую дружбу?
Она и
не подозревала, что Райский более, нежели
кто-нибудь в доме, занимался ею, больше даже родных ее, живших в селе, которые по месяцам
не видались
с ней.
Обязанность ее, когда Татьяна Марковна сидела в своей комнате, стоять, плотно прижавшись в уголке у двери, и вязать чулок, держа клубок под мышкой, но стоять смирно,
не шевелясь, чуть дыша и по возможности
не спуская
с барыни глаз, чтоб тотчас броситься, если барыня укажет ей пальцем, подать платок, затворить или отворить дверь, или велит позвать
кого-нибудь.
— Нет, — начал он, — есть ли
кто-нибудь,
с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и
не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать
не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если
не сами, так посадите
кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту
с головы потаскал да съел… Прощайте! я
не спал и
не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
Только совестясь опекуна,
не бросал Райский этой пытки, и кое-как в несколько месяцев удалось ему сладить
с первыми шагами. И то он все капризничал: то играл
не тем пальцем, которым требовал учитель, а каким казалось ему ловчее,
не хотел играть гамм, а ловил ухом мотивы, какие западут в голову, и бывал счастлив, когда удавалось ему уловить ту же экспрессию или силу, какую слышал у
кого-нибудь и поразился ею, как прежде поразился штрихами и точками учителя.
Любила она, чтобы всякий день
кто-нибудь завернул к ней, а в именины ее все, начиная
с архиерея, губернатора и до последнего повытчика в палате, чтобы три дня город поминал ее роскошный завтрак, нужды нет, что ни губернатор, ни повытчики
не пользовались ее искренним расположением. Но если бы
не пришел в этот день m-r Шарль, которого она терпеть
не могла, или Полина Карповна, она бы искренне обиделась.
Если я
кому-нибудь кланяюсь
с уважением, — то и уважаю, или
не поклонюсь.
С замиранием представлял я себе иногда, что когда выскажу
кому-нибудь мою идею, то тогда у меня вдруг ничего
не останется, так что я стану похож на всех, а может быть, и идею брошу; а потому берег и хранил ее и трепетал болтовни.
А между тем, клянусь, она более чем
кто-нибудь способна понимать мои недостатки, да и в жизни моей я
не встречал
с таким тонким и догадливым сердцем женщины.
Это меня немножко взволновало; я еще раз прошелся взад и вперед, наконец взял шляпу и, помню, решился выйти,
с тем чтоб, встретив
кого-нибудь, послать за князем, а когда он придет, то прямо проститься
с ним, уверив, что у меня дела и ждать больше
не могу.
Вон и все наши приятели: Бабa-Городзаймон например, его узнать нельзя: он, из почтения, даже похудел немного. Чиновники сидели, едва смея дохнуть, и так ровно, как будто во фронте. Напрасно я хочу поздороваться
с кем-нибудь глазами: ни Самбро, ни Ойе-Саброски, ни переводчики
не показывают вида, что замечают нас.
«Вы здесь
не одни, — сказал я французу, — я видел вчера
кого-нибудь из ваших, тоже в китайском платье,
с золотым наперсным крестом…» — «Круглолицый,
с красноватым лицом и отчасти носом…
«Мы употребляем рис при всяком блюде, — заметил второй полномочный, —
не угодно ли
кому-нибудь переменить, если поданный уже простыл?» Церемониймейстер,
с широким, круглым лицом,
с плоским и несколько вздернутым, широким же, арабским носом, стоя подле возвышения, на котором сидели оба полномочные, взглядом и едва заметным жестом распоряжался прислугою.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь,
не то во сне,
не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины
с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или
кто-нибудь вскакивает
с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
Тоска сжимает сердце, когда проезжаешь эти немые пустыни. Спросил бы стоящие по сторонам горы, когда они и все окружающее их увидело свет; спросил бы что-нибудь,
кого-нибудь, поговорил хоть бы
с нашим проводником, якутом; сделаешь заученный по-якутски вопрос: «Кась бироста ям?» («Сколько верст до станции?»). Он и скажет, да
не поймешь, или «гра-гра» ответит («далеко»), или «чугес» («скоро, тотчас»), и опять едешь целые часы молча.
У юрты встретил меня старик лет шестидесяти пяти в мундире станционного смотрителя со шпагой. Я думал, что он тут живет, но
не понимал, отчего он встречает меня так торжественно, в шпаге, руку под козырек, и глаз
с меня
не сводит. «Вы смотритель?» — кланяясь, спросил я его. «Точно так, из дворян», — отвечал он. Я еще поклонился. Так вот отчего он при шпаге! Оставалось узнать, зачем он встречает меня
с таким почетом:
не принимает ли за
кого-нибудь из своих начальников?
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три
с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет
кто-нибудь из города, а
не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах
с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
С тех пор как Катюша узнала ее, она видела, что где бы она ни была, при каких бы ни было условиях, она никогда
не думала о себе, а всегда была озабочена только тем, как бы услужить, помочь
кому-нибудь в большом или малом.
В глубине, в самой глубине души он знал, что поступил так скверно, подло, жестоко, что ему,
с сознанием этого поступка, нельзя
не только самому осуждать
кого-нибудь, но смотреть в глаза людям,
не говоря уже о том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым человеком, каким он считал себя. А ему нужно было считать себя таким для того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого было одно средство:
не думать об этом. Так он и сделал.
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что другое, но богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть,
кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь
не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что
не дрогнула бы… Вы бы стащили
с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас,
не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
Привалов обошел несколько раз все комнаты, отыскивая Надежду Васильевну и стараясь
не встречаться
с кем-нибудь из своих новых знакомых.
Альфонс Богданыч, безродный полячок, взятый Ляховским
с улицы, кажется, совсем
не имел фамилии, да об этом едва ли
кто-нибудь и думал.
Он ни за что бы
не мог прежде, даже за минуту пред сим, предположить, чтобы так мог
кто-нибудь обойтись
с ним,
с Митей Карамазовым!